Ретроспектива

— Княгиня! Нашим воинам…

— Лучшие наши воины. И без тебя знаю, только знания не бывают лишними.

Казарма недалеко. Всё в замке, который о две башни. В одной княжеские палаты, в другой дружинники. Доехали до конюшен, оставив там лошадей. Звуки музыки и народного веселья долетают и сюда — хороший праздник мы сегодня дали людям. Даже птицы в небе будто подпевают музыкантам.

— Что слышно? Долго ещё пришлые тут околачиваться будут? — верный Алирик, как всегда супится, как заедем к дружине.

— Не знаю, не могу я у главного такой страны спросить, сам понимаешь. Мы для них — что пыль. Стряхнёт и не поморщится.

— Не нравится мне это. Что они тут хозяйничают.

— Да где ж они хозяйничают? Что по нашим местам ездят, так то понятно — у нас договора торговые. Какой купец не хочет видеть, что и откуда он покупает?

С ответом Алирик не нашёлся. Он итак не мастак на слова, что уж…

День пролетел в кабинете. Только кажется села, как уже опомнилась под светляком. Солнце давно зашло, когда крыса скользнула на стол. В делах тяжких, Тулуп весь день следил за парочкой. Пока те не распрощались. Крамолы не было, а поцелуи да объятия — дело привычное. Пришлый не принуждал ни к чему, не заставлял. Оба были рады такому общению.

“Ты всё равно, приглядывай за ними”.

Оставила Тулупчика отдыхать, а сама, посетила помывочную, сменила рубашку да платье, шагнула в теневой переход.

Король мыться изволил. Я не стала ждать и постучала в тяжёлую дверь.

— Полёвка, ты? Заходи, — я следила через дверь, как он даже глаз не открыл, только на несколько секунд углы губ растянулись и вернулись на место.

Открыла дверь, вошла.

— Чего так долго сегодня?

— Вы не звали.

— А ты всё равно пришла, — на это мне ответить нечего, — какая ты: ходишь, где захочешь, да когда захочешь… чем не Полёвка?

А я стою и любуюсь. Крепкой грудью, что лежит над водой… сильными руками, обхватившими борты лохани больше чем вполовину… спокойным лицом, которое до коликов в пальцах хочется потрогать…

— Помой меня.

— Что?

— Помой меня, Полёвка.

Послушалась. Подошла ближе, натёрла мочалку, и провела ей осторожно по руке, от пальцев к шее. Мужчина откинул голову, давая больше тела. Несмело, крепко боязно не так что-то сделать, обошла и провела по второй руке, помыла шею сзади, скользнула на грудь. Стоя на коленях у лохани с королём, бросила взгляд в лицо Файлирса, встретилась с ястребиными глазами, только сейчас поняла, что от усердия прикусила губу и почти не дышу.

— Ну же, Полёвка…

Покончила с грудью, повела мочалку ниже, обтёрла живот, ещё ниже… провела тряпицей по члену, тут же помогая себе рукой. Обхватила ствол и услышала тихий выдох короля — тот опять прикрыл глаза. Сперва медленно, принялась водить вверх-вниз, смотря на лицо, полное удовольствия. Осмелев, стала водить быстрее, то крепко сжимая, то нежно поглаживая… А перед глазами уже темно, и ощущения… словно не рукой массирую, а он во мне опять, как вчера, и так хорошо… его удовольствие: частое дыхание, приоткрытый рот, губы, что хочется облизать…

Сама не поняла, что тихий стон — мой… Лишь когда Файлирс открыл глаза, я поняла, проследив, куда тот смотрит, что та моя рука, что была свободна, уже на груди, трёт, сквозь ткань, вставшую вершинку и молит о большем, о другой руке… которая тут же смахнула мою ладонь, по-хозяйски стиснув грудь. Мужчина подался наверх, отчего раздался плеск воды по каменному полу, член показался и скрылся снова, моя рука за ним… уже сильно сжала, хорошо, ускоряясь, пока мужские пальцы нырнули за отворот платья… сжимая сосок, прокручивая его в пальцах, тиская грудь. Стонов от этого действа, такого откровенного, бесстыдного, сдерживать не стала. Сама подаю грудь ему на ладонь, рукой скользя под своим промокшим от брызг платьем.

Мокрая ткань, будто и не чувствуется. Провела аккуратно у себя по бёдрам, огладила губы…

Неправильно, неприлично, но у меня нет сил думать, как поймёт меня ондолиец. Если он удовлетворится сегодня такими ласками, не уйду же я ни с чем?

Пальчиком вожу по кругу, как это делал он сам мне… уже вся поддалась этому движению… Как же хорошо, Мать-Земля, почти так же хорошо, как когда это делает он…

— Полёвка… — хриплым, чужим голосом позвал король и я открыла глаза.

Смотрит дико, голодно. Не то хочет ударить, не то завладеть…

Миг, и он встал в лохани, а я так и осталась сидеть, не в силах подняться. Шагнул и мокрый, как был, подхватил меня на руки.

Не останавливаясь, не обтираясь, пошёл прямо в спальню. Мне бы засмущаться, что он меня так застиг, но я не смогла, лишь протянула вниз руку, обхватывая его естество, как опору.

На миг он перестал дышать, а после — сгрузил меня на кровать, тут же наваливаясь сверху. Стоило ему войти, без трудностей и помех — я того давно ждала, как рот его накрыл мой, забирая, поглощая крики и стоны…

Время словно замерло, растворилось, и я вместе с ним…

Не успела насладиться желанным поцелуем, как он снова перевернул меня, входя сзади. Разум не стал снова обижаться на такое обращение, а когда его рука скользнула к моему лону, когда сильные пальцы так ловко вошли в тот же ритм, что и член во мне… Я стонала, я кричала… сходила с ума от жажды разрядки и желания, чтобы это длилось вечность… Лёгкое онемение в пальцах рук и ног, и я захныкала, что-то бормоча, приговаривая сама не знаю что…

Файлирс задвигался быстрее, так быстро, сильно и резко, не издавая ни звука, только дышит громко, где-то надо мной.

Несколько мгновений и в глазах потемнело. И время наконец замерло для меня…

глава 5

Ночь в Эстесадо, что наше же вино: густая, тёмная, влажная, тягучая и сладкая. И хмельная. Такая хмельная, что не надобно никакого хмеля. Он в воздухе.

Быть хозяйкой — не просто носить княжью шапку.

Быть хозяйкой — заботиться о людях и земле. Слышать землю и зверя. Видеть то, что не видно простым ведьмам, если таковые и живут на моей земле.

Как чУдно можно обо всём забыть. О заботах и делах, о своей сущности… быть не хозяйкой, не княгиней, даже не женой князя — женщиной.

— Уснула? — я уж думала, что это он, сокол мой, уснул, утомился.

— Нет, — одна его рука перебирает мои волосы, что разметались, небось, на пол кровати. Другая, пальцами гуляет по животу.

— Ты чья, Эля?

Я даже глаза открыла. И голову с широкой груди подняла, дабы переспросить.

— Не простая, как я сперва подумал, из каких ты?

— Простая. Лекаркой служу при княгине. Она меня и подчует.

— Магия твоя сильная, такую мигрень снять — большой резерв надобен. Кто родители?

Заколебалась. Соврать бы, что простыми были. Да нехорошо это — мёртвых порочить.

— Умерли они давно.

— Не серчай. А… — маленькая заминка, и как выпалил: — муж у тебя есть?

— Вдовая, — рука на моём животе вновь пошла гулять пальцами.

— Давно?

— Два года как.

— А кто старший в роду?

— Никого нет. Сама я.

— Что ж… у мужа ни брата, ни другого родственника нету?

— Не объявлялось.

Немного помолчали. Я было подумала, что допрос окончен, как дальше:

— Как же ты одна… без мужчины… здесь, в замке… здесь же дружина постоянно… — экий он… заботится.

— Я же при княгине. Кто ж меня тронет? Да и я ж магичка сама…

— Да я о другом. Что столько мужчин здесь смотрит на тебя, а честь защитить некому.

Я приподнялась и взвизгнула: Файлирс, пока беседы беседовал, да допросы допрашивал, накрутил мою прядку на свой палец, за что я и поплатилась своим рывком.

— Тшшш… Это всё потому, что женщине одной нельзя — ей всегда мужчина нужен. Даже вдове. Пусть племянник, или ещё какая родня хоть и по мужу. Вы же здесь собственность имеете?

— Имеем.

— Вот. Чтобы хозяйством управлять, здесь ум нужен. Не женский. Женщине такого не сдюжить. Там суровость нужна, да сила. А бабу, разве челядь будет бабу бояться? — “мудрый король” помолчал, а потом не сдержал другой поток мудрости. Понёс в массы: — Женщина должна детишек рожать, да дом устраивать. Приёмы давать, да визиты делать, чтобы семья в обществе была. Вот это — дело женщины. А не мужские дела.