Страница 49 из 102
В последующие два года съезд и его рабочий законодательный орган — Верховный Совет — примут законы, ставшие историческими вехами, гарантирующими свободу печати, передвижения и вероисповедания. Однако по десяткам других важнейщих вопросов он не принял никаких ре-щений. Было рассмотрено по меньшей мере пятнадцать самостоятельных планов экономической реформы, каждый из которых близко подходил к идее рыночной экономики, но ни один не осмелился употребить это избегаемое слово «капитализм».
Во время своей последней поездки в Литву Горбачев высказал суждение, воздействие которого было подобно взрыву бомбы. Отвечая на последний вопрос, заданный ему на встрече с активом Компартии Литвы, Горбачев беспечно заявил: «Я не вижу трагедии в многопартийной системе. Нам не следует ее опасаться подобно тому, как черт боится ладана». На сей раз даже присутствовавшие корреспонденты не могли этому поверить. Через три недели Горбачев протащил эту революционную идею на Пленуме ЦК в присутствии 249 членов и 700 приглашенных лиц, большинство из которых придерживались прогрессивных взглядов.
Следующий месяц, март 1990 года, был решающим. Горбачев запланировал провести чрезвычайную сессию Верховного Совета, на которой предполагалось формально отказаться от зафиксированной в конституции монополии Компартии на власть. На сессии предусматривалось также предоставить ему как президенту дополнительные полномочия и принять законопроекты, затрудняющие республикам выход из СССР.
Первые некоммунистические правительства в Советском Союзе появились в Прибалтийских республиках. Российский парламент состоял наполовину из традиционных коммунистов, наполовину — из реформаторов. Крайне незначительным большинством голосов его председателем был избран Борис Ельцин, после чего парламент России присоединился к параду республик, провозгласивших приоритет своих законодательных актов над постановлениями Советского правительства.
Надежда блеснула в сентябре, когда Горбачев и Ельцин достигли соглашения о принятии 500-дневной программы экономической реформы, предусматривавшей распродажу государственных предприятий, квартир и земли и действительный переход к рыночной экономике. Однако Горбачев неожиданно пошел на попятную, столкнувшись с решительным возмущением сторонников жестокой линии.
Список их обид был достаточно велик: потеря Восточной Европы; объединение исторического противника — Германии; борьба за независимость Прибалтийских республик; вывод войск из Афганистана, Чехословакии и Венгрии; демонтаж тысяч ракет с ядерными боеголовками на основе соглашения с Соединенными Штатами о контроле над вооружениями; утечка мозгов в результате эмиграции сотен тысяч граждан; утрата контроля над умами в результате ослабления цензуры и возможности миллионов советских людей побывать за рубежом; разрушающаяся экономика; утрата СССР престижа супердержавы; отказ от своего давнего союзника — Ирака и поддержка санкционированного ООН вооруженного вмешательства в войну в Персидском заливе.
Постепенно, на протяжении осени 1990 года, Горбачев начал менять собственные реформы. Самое потрясающее — он заблокировал свою первоначальную политику гласности, или открытости, возродив цензуру на Центральном телевидении. Он снял Вадима Бакатина с поста министра внутренних дел, ответственного за милицию и внутренние войска по борьбе с беспорядками, за мягкотелость. Он назначил на ключевые посты трех будущих участников заговора; Бориса Пуго, бывшего генерала КГБ, — министром внутренних дел; министра финансов Валентина Павлова — премьер-министром и Геннадия Янаева — вице-президентом.
По словам Александра Яковлева, соратника Горбачева по реформе, в марте Крючков убедил Горбачева, что демонстранты-демократы намерены штурмовать стены Кремля, «используя крюки и лестницы». Это способствовало тому, что в столицу были стянуты десятки тысяч солдат для того, чтобы предотвратить проведение демонстраций демократического характера. Десятки тысяч москвичей проигнорировали запрет и прошествовали мимо стоявших в оцеплении войск, но беспорядков удалось избежать.
В апреле и еще раз — в июле Горбачев со своими проблемами в поисках помощи отправился за рубеж. Он съездил в Японию, но для того, чтобы добиться помощи от Японии в обмен на Курильские острова, у него не хватило полномочий. В июле он побывал в Лондоне на ежегодной встрече по экономическим вопросам глав семи ведущих индустриальных держав. Ему удалось привлечь все-мирное внимание к экономическим проблемам страны, но он не многого добился в плане оказания ей материальной помощи. Ощущая всевозрастающую изоляцию и не добиваясь положительных результатов у себя в стране, он все еще представлял собой важную фигуру на мировой сцене.
С приходом лета 1990 года Коммунистическая партия оказалась на грани гибели. Борис Ельцин и многие другие уже открыто вышли из ее рядов. Горбачев передал в ведение государства многие функции, которые ранее выполняла партия. В связи с этим партийная номенклатура восприняла предложенный проект Союзного договора как окончательный приговор основе своей власти во всеобъемлющей бюрократии центра. Она попыталась воспрепятствовать этому путем конституционного переворота 20 июня, когда премьер-министр Павлов обратился к Верховному Совету с просьбой предоставить ему такие же чрезвычайные полномочия издавать указы, какие тот уже дал Горбачеву. Реформаторы тотчас смекнули, что не пользующийся популярностью премьер-министр не нуждается в столь широких полномочиях, если только его планы не идут вразрез с планами Горбачева.
Трое из будущих заговорщиков — Пуго, Крючков и Язов — в августе в своих секретных выступлениях на закрытом заседании Верховного Совета поддержали требование Павлова. Язов жаловался, что в армии не хватает 353 тысяч человек личного состава, так как республики, настроенные на получение независимости, не подчиняются приказу о призыве в армию. Крючков говорил о заговоре ЦРУ четырнадцатилетней давности по внедрению агентуры на высокие должности в Советском Союзе с целью разрушения экономики страны. Другой будущий участник заговора, вице-президент Геннадий Янаев, утверждал, что Горбачев не рассматривает выдвигаемое предложение как политический вызов, однако Павлов признал, что оно вносится без ведома Горбачева.
Союзникам Горбачева удалось затянуть на несколько дней принятие окончательного решения по этому предложению — срок, достаточный для того, чтобы вернувшийся из-за рубежа президент снял его с повестки дня. Горбачев не сместил эту группу за их бунт. Позднее он сказал Яковлеву, что Павлов просто не ведал того, о чем говорил. Месяц спустя Горбачев получил еще одно предупреждение. Газета «Советская Россия» 23 июля опубликовала опасный призыв к военным и другим гражданам остановить катастрофу и унижение, «Родина, страна наша, государство… гибнут, ломаются, погружаются во тьму и небытие», — говорилось в обращении, которое явно возлагало вину за это на Горбачева. Оно подписано рядом лиц, в том числе тремя людьми, которым впоследствии будет предъявлено обвинение в организации августовского путча: генералом Варенниковым и членами ГКЧП — Василием Стародубцевым и Александром Тизяковым.
Примерно в это же время у Яковлева состоялся трехчасовой откровенный разговор с Горбачевым. «Я взываю к тебе. Страшные люди вокруг тебя. Сделай что-нибудь с этим грязным окружением», — умолял, по его словам, Яковлев президента.
«Ты преувеличиваешь», — усмехался Горбачев.
Горбачев, высокий международный статус. которого был подкреплен дебютом на встрече «семерки» в Лондоне и встречей на высшем уровне с президентом Джорджем Бушем в Москве, находился на отдыхе в Крыму, когда Яковлев предупредил, что «сталинское» ядро руководящих деятелей Коммунистической партии планирует свергнуть президента. Как заявил Яковлев агентству «Интерфакс», правда состоит в том, что руководство партии вопреки своим заявлениям избавляется от демократического крыла и готовится к социальному реваншу, перевороту в партии и государстве.