Справедливость

— Мир вам, я по мирскому вопросу, — батюшка присаживается на стул для посетителей. — Буду благодарен за помощь. Вы позволите описать ситуацию?

— Конечно, — вежливо кивает заведующая и откидывается на спинку кресла.

— Если бы во время исповеди, апеллируя к тайне исповеди, прихожанин открыл бы, что полностью потерял память? И посещать медицинские заведения отказался бы, уповая на божью помощь, чисто теоретически… какой совет лично вы, как специалист, могли бы ему дать, чтобы попытаться вспомнить хоть что-то?..

— Опрос с определением типа потери памяти, — пожимает плечами заведующая отделением.

— Вообще ничего не помнит, — священник вежливо смотрит в глаза психиатру.

—… Начать с ответа на вопрос: а что вообще последнее он помнит?… по всем псих тестам, начиная от навыков письма, заканчивая тестом ай кью…

—… конкретные события — никаких. Но навыки, включая очень сложные, в наличии. — Батюшка доброжелательно и пытливо смотрит на доктора.

— Боюсь, что заочно об этом говорить бессмысленно, — подводит итог заведующая. — Человек который не помнит имени, но помнит, к кому по какому каналу обратиться, и как водить машину — лично мне очень подозрителен.

— Позвольте спросить, чем именно? — батюшка даже немного подаётся вперёд от любопытства.

— Тем, что описываемое вами бывает только в двух случаях. И оба лично мне профессионально не нравятся. Конкретно, при расщеплении личности и при симуляции. — Доктор вопросительно смотрит на батюшку.

— Симуляция в данном случае, боюсь, смысла не имеет, — смеётся батюшка, весело глядя на врача. — А расщепление личности, это вы о шизофрении?

— Об одном из видов, — кивает заведующая, твёрдо глядя на батюшку.

Визит к врачу ничего не объяснил. Скорее, поставил ещё вопросы, но я к этому за сегодня уже начинаю привыкать.

Я открыл пару интересных моментов, которых наедине с собой в доме и в церкви обнаружить не мог.

Первое: я чувствую, о чём человек думает. Не всё, не всегда чётко, но можно сравнить с разглядыванием дороги сквозь лобовое стекло, когда за окном стена дождя и видимость составляет всего лишь несколько метров (кстати, с миль на метрическую систему переключился мгновенно, стоило лишь захотеть). Если сосредоточиться, то разглядеть можно не так уж мало.

И второе я проверю прямо сейчас.

Запарковав машину, захожу в сарайчик на краю участка и прикрываю за собой дверь. В углу сарайчика из стопки беру кирпич и ставлю его вертикально на маленькую полочку на уровне своей груди.

Сейчас посмотрим, что у нас с расщеплением личности. Возможно, моё место и правда в стационаре?.. Если у меня сейчас ничего не получится.

Полное спокойствие. Концентрация. Удар!

Кирпич взрывается осколками, один из которых чиркает меня по щеке. Чем решаю пренебречь с целью доведения до конца эксперимента.

Не позволяя себе испытывать никаких эмоций, ставлю на ту же полочку два кирпича

Концентрация. Удар!

И снова град осколков, но уже в два раза больше.

После трёх кирпичей, превращающихся в обломки вслед за предыдущими, прекращаю эксперимент. В принципе, обычный человек не разобьёт и одного. Без подготовки.

«Разум всегда сильнее». Формулировка всплывает сама собой. Запомним и её, для последующего анализа. Когда хоть что-то прояснится…

На втором этаже, переделанном из чердака, сидит мужчина лет тридцати пяти в рясе православного священника и задумчиво смотрит в панорамное окно в сторону гор. Чай в чашке на сервировочном столике давно остыл, но он этого не замечает, раз в несколько минут отпивая из чашки.

Глава 2

Какое-то время, устроившись поуютнее, предаюсь банальным размышлениям на тему, что делать дальше. Почему-то не покидает ощущение, что такое сибаритство лично мне не то чтобы не приятно, а скорее непривычно.

Всё и всегда в жизни имеет свой смысл. В чём смысл моего пребывания здесь? Смыслы бывают как явные, так и скрытые. Как декларируемые, так и реальные (которые порой весьма от декларируемых отличаются).

Если мыслить с такой позиции, то моё пребывание православным священником здесь имеет внутренние противоречия: с одной стороны, достаточно захудалый приход. Это я уже успел понять и оценить, и во время визита в церковь, и глядя на дома и быт в посёлке вокруг.

С другой стороны, лично моё бытие тут никак не отягощено ни скудностью ресурсов, ни моим собственным воздержанием от чего-либо (судя и по жилищу, и по его содержимому).

Как-то сама собой приходит мысль о внедрении, но она же порождает и скептицизм: что такого может быть важного в этом унылом и забытом богом месте, чтоб тратить на моё пребывание здесь такие ресурсы?

Видимо, без возврата памяти надеяться на «прорывы» в рассуждениях не приходится.

Вместе с тем, лучший способ адаптироваться в любой ситуации — это добросовестно и качественно делать свою работу.

Даже такую.

Тем более если подумать, и на месте православного священника можно принести пользу.

После недолгой череды размышлений прихожу к выводу: если я действительно православный священник, то шёл к этому наверняка долго и упорно (хватило информации из интернета). Видимо, мне было зачем становиться священником. Не стоит сворачивать со стези, на которую положено столько усилий, без веских причин.

Если же ряса — это только временные «маска» и камуфляж, то обязанности священника тем более следует выполнять как можно лучше. Хотя бы из инстинкта самосохранения: второго дна из-под «маски» не должно быть видно, залог выживания.

Людмилу Георгиевну уже давно зовут по имени и отчеству. Хотя, соседи в основном местные, то есть плохо и редко говорящие по-русски. Общающиеся исключительно по-своему, говоря уважительное «апай».

С одной стороны, не до конца привычный край, родным ставший далеко не во всём. Начиная от языка и заканчивая лицами.

С другой стороны, пять с лишним десятков лет за спиной — это срок. Жизнь, считай, прожита. Хоть и не легко, но достойно. Родители умерли рано, оставив восемнадцатилетнюю Людмилу сиротой. Родительский дом на отшибе был очень быстро «освоен» родственниками, так как записан оказался вообще на старшую сестру матери: ещё после смерти бабки с дедом, частному сектору в деревне никто значения не придавал. Мать осталась, тётка подалась в город. В тонкости оформления документов на том этапе никто не вдавался.

А вот когда старики умерли, отсутствие своей крыши над головой сразу дало о себе знать (и стеснять родню не хотелось, да и тётка и сама более чем прозрачно намекнула о нежелательности дальнейшего совместного проживания).

Затем был переезд в город, работа на одном из заводов, выход замуж. Муж был военным, молодым лейтенантом; и вскоре воспоследовал предсказуемый перевод «на юга», вглубь материка, на границу с самой населённой страной мира. В места, населённые такими же чужими людьми.

Следующие несколько лет совместной жизни дали почувствовать все прелести жизни в заштатном гарнизоне, плюс с детьми не заладилось. Первый и единственный ребёнок родился как раз в момент распада большой некогда Империи, мгновенно превратившего Людмилу с мужем на новом месте скорее в гостей, чем в хозяев.

Положа руку на сердце, жаловаться было грех: при всём различии менталитетов, для карьерного роста достаточно было всего лишь выучить язык: местные отлично ладили с русскими, и препон в карьере не строили. Правда, на больших должностях — если этот русский сдавал государственный экзамен по языку.

Но вначале учиться было смешно, потом лень, а ближе к сорока следовало признать правду: просто не было сильного желания.

Муж, став военным уже независимой республики, какое-то время ещё даже продолжал двигаться по карьерной лестнице, пока однажды не попал под трамвай. Возвращаясь заполночь с очередной пьянки в своей части (и откуда только взялся тот трамвай среди ночи…).