Страница 19 из 24
…Его дочь вышла замуж. Она родила сына. Сын вырос и научился говорить. Его показывали в Тбилиси по телевидению. Мальчик плакал: «Дедушка, поскорей возвращайся домой». А Гумберидзе работал в Бхилаи.
…Во время пребывания премьер-министра Неру в Бхилаи министр сталелитейной промышленности и шахт Индии С. Сваран Сингх представил ему Гумберидзе. Поздоровавшись, инженер сказал: «Пословица гласит: если встретишь друга раз, встретишь его еще раз». И они встретились через год снова, когда пускали в строй новый цех.
— Мы собрали 45 тысяч тонн механических конструкций, что составляет…
Цифровой каскад продолжался.
Учебный цех Бхилайского технологического института. Работа кипит. Всюду чистота, которой может позавидовать домашняя хозяйка. Скромный и спокойный пенджабец Танедж, помощник преподавателя, держит в поле зрения каждую мелочь. На стенах цеха — лозунги:
«Техническое обучение — основа благосостояния нации».
«Время — деньги».
«Вовремя починишь — сбережешь пайсу».
«Береги смазочные материалы».
«Работа — святое дело».
Мы спросили Танеджа: «Что вы думаете об этих лозунгах?» Он вынул из кармана записную книжку и сказал: «Правильные лозунги. Но я бы добавил другие. Вот послушайте.
Идеям нужны крылья.
Строй Индию!
Сохраняй спокойствие!
Простота — красота.
Гордись, что ты индиец.
Трудись, как пчела!»
В День Независимости в Бхилаи состоялся совместный индийско-советский любительский концерт. Сотни инженеров и рабочих, индийцев и советских людей собрались в зале. Хозяева гигантских кранов и домн заставили звучать ситару и таблу, гармонь и балалайку. Протяжные, задумчивые песни Индии сменяли печальные и радостные русские.
Кончился концерт, люди вышли на улицу. Сверкали тысячи звезд. Недалеко пылали огни Бхилаи. Там ни на миг не прекращалась работа. Завод дышал глубоко и мерно.
Смолкла музыка в концертном зале, а Бхилаи продолжал свою песню. И, может быть, Бхилаи — это самая лучшая песня, рожденная дружбой двух народов, онл звучит радостно и мощно и слышна далеко за пределами Индии.
Фигура у него высокая, костистая. Лицо на первый взгляд невыразительное, изжелта-смуглое. И только глаза черные-черные, большие и яркие. И в сердце огонь Человек страдал. Он разговаривал сам с собой: «Значит, три года, что я работал здесь, пошли прахом? Каждый день двадцать километров пешком. Сам готовь, стирай, убирай общежитие. Но хоть раз я сказал, что жизнь тяжела? Если бы я работал на себя, не мог бы работать лучше. За что же они меня обидели? Прекрасно знают, что горизонтальную центрифугу собрал я. Восемь тонн деталей валялись вон там, в двухстах ярдах отсюда. Никто не помогал мне. Я их сам перенес и сам же собрал. Жгучее солнце и проливной дождь — все было нипочем. А теперь они приходят и говорят: «Шаик Ахмед, иди собирай гидропресс, а твой друг Зака Уллах проверит центрифугу». Как они посмели? Верно, Зака Уллах мой друг. Мы вместе учились. Мы и живем вместе. Но ни за что на свете я не позволю ему коснуться машины. Первый его шаг разобьет мою гордость. Я ни с кем не хочу делить свое счастье. Разве поэт откажется от своей песни? Я сам проверю машину. А если не разрешат, уйду отсюда навсегда».
Мясникову довелось работать в Запорожье, Днепропетровске, Днепродзержинске, Кривом Роге, Донецке, Липецке, Нижнем Тагиле, Макеевке, Таганроге. Он строил все бхилайские домны. Третья домна была юбилейной — тридцатой в его жизни.
Мясников — маленький худощавый человек. Полжизни он провел на строительных лесах. Мы спросили его, что он думает об индийских верхолазах. Он улыбнулся и сказал: «Очень храбрые ребята и прекрасные монтажники. Однажды двое верхолазов поспорили между собой, кто заберется по веревке на макушку семидесятиметровой трубы Бхилайской электростанции. И один поднялся: он карабкался разувшись — по древнему рецепту всех мальчишек».
Подошел инженер-индиец, и Мясников начал с ним весьма горячий и столь же непонятный нам технический спор.
А мы вспомнили мудрые слова: «Если ты посадил хотя бы одно дерево, значит, жил не зря». А домны? Как их пересчитать на деревья? Где тот великий бухгалтер, который в колонках цифр выразит признательность миллионов людей создателям мудрых печей?
НОГИ НА СТОЛЕ
Мы побывали и в Руркеле, где специалисты из Федеративной Республики Германии строили металлургический завод. Мы встречались с разными людьми, многое видели. Не собираемся сравнивать Бхилаи с Руркеле. Пусть читатель сам делает выводы.
Видите полосы на моем теле? Это следы раскаленного железа. Даже издалека видно, какие они черные, эти полосы. Я не раб, потому что в Индии нет рабства. И не преступник, если, конечно, не считать преступлением то, что мой брат работал у немецкого механика. Но разве братские узы — преступление?
Да, преступление. Теперь я так думаю. Мои шрамы — свидетельство тому. Мне сказали, что механик потерял сто рупий, а мой брат, его слуга, исчез.
— Говори правду, — сказали мне немцы. — Я сказал им, что я его брат, и это единственная правда, а ничего другого не знаю.
И тогда механик приказал своим: «Выбейте из него правду!»
Сначала они сорвали с меня одежду, затем принесли раскаленные прутья.
Очень больно, когда бьют раскаленными железными прутьями. Но разве они добились иной правды, кроме той, что я им сказал сразу? Нет, они только оставили эти длинные, черные полосы на моем теле. Вы спрашиваете меня: «Кто способен назвать честного человека преступником?» Я отвечу вам: «Только тот, кто сам настоящий преступник».
Мы стоим у парадного подъезда роскошного современного здания. Стоять можем сколько душе угодно, но внутрь путь заказан: эти двери открываются «только для немцев». Это Немецкий клуб в Руркеле.
Правда, некоторых индийцев туда допускают: тех, кто служит у немецких специалистов. На улицу вырываются пьяные голоса. Западногерманские инженеры поют свою любимую «Руркельскую песню». Она не оригинальна и в основном перепевает «частушки» штурмовиков:
После многократного повторения этих истин раздается всплеск воды: бутылки, подносы — все, что попадается под руку, летит в бассейн.
В Бомбее тоже есть свой парадный подъезд «Брич Кэнди» — известный бассейн, который открыт только для белых. Об этом гордо сообщает мраморная плита, вывешенная еще при англичанах.
Мы стоим у парадного подъезда Немецкого клуба в Руркеле. Нас туда не пустят. Да мы и сами не пойдем.
— Почему они прячут его от меня? — спрашивает Басу, индийский инженер. — Это же чертеж, а не ключ от сейфа. Чертеж крана. Правда, чертеж поможет мне лучше разобраться в механизме. Потому-то мне его и не показывают. У них молотка не допросишься. А это довольно сложный кран. И нам придется на нем работать, а не немцам.
Но ключ нам не дают, прячут его. Как собаки на сене.
Ну и чудеса! Из проститутки превратиться в няню-айю. Ловкие ребята эти немцы! Я должна смотреть за детьми. Но я не пою колыбельных. Я ухаживаю за взрослыми. Я продавала мой товар на улицах Калькутты.
А где же дети? Наверно, остались в Германии. Вместо них — одинокие отцы.
Айя для отцов? Смешно! Впрочем, ничего смешного В отелях, где живут немцы, работающие на заводе, это обычное дело.
Я не единственная. Немецкие папаши так любвеобильны! У них толстые кошельки, и многие девушки из Калькутты приехали сюда. Но им этого мало. Недавно они изнасиловали девушек-христианок из соседнего монастыря.