Еда и патроны

Глава 15

Дорогу, пролегающую между территорией завода и обширным пустырем, раскинувшимся на километры вокруг, миновали относительно спокойно. Лишь однажды четверка собак, оторвавших вымазанные красным морды от чьей-то туши и поднявших головы над высоким бурьяном, заставила путников насторожиться и взять стайку в прицел. Но, затратив секунд пять на оценку намерений друг друга, потенциальные участники вероятного конфликта предпочли разойтись миром. Псины, увидев, что оружие двуногих чужаков опустились, одна за другой вернулись к своей кровавой трапезе, а люди, искоса поглядывая на заросли сухого пыльного репья, полыни и громадного борщевика, продолжили путь. Темный монстр слева, невозмутимый и величественно-скорбный, провожал их, равнодушно взирая из гулкой пустоты своих бетонных доспехов, оглашаемой редкими криками изголодавшихся ворон.

— Стас. Так, кажется? — на секунду оглянувшись, заговорил Леший.

«Смотри-ка. Неужели запомнил? Я польщен», — подумал Стас.

— Ага.

— Ты сам-то откуда будешь?

— Из Владимира.

— М-м, Владимир, — промычал Леший. — Не близко. Давно промышляешь?

— Порядком.

— Я это… ну… спасибо сказать хотел за крысу. Ловко ты ее приложил и вовремя как раз. А то я уже стрелять собирался. Лучше, думаю, ногу себе дырану, чем заразу-то какую подхватить.

— Да на здоровье.

— Здоро-о-овье, — задумчиво повторил Леший, вздохнув. — Это штука нужная. Месяца три назад, — снова обернулся он и, замедлив ход, поравнялся со Стасом, — пришлось мне тут немного лесами пошариться. Заплутал малость, бродил-бродил и выбрел на хуторок какой-то. Захудалый, смотреть страшно, избы дырявые все, прогнившие. Ни скотины, ни людей на улице не видать, даже куры не бегают. Что, думаю, за дела? Пошел дальше по прогону. Надо же дорогу спросить у кого-то. Вижу, бабка сидит на завалинке. Хотя хрен там разберет, бабка или не бабка. Сидит, короче, чудо эдакое, тряпьем все замотанное, сгорбилось, трясется будто в ознобе, и запах от нее, бля! Кислятиной какой-то несет. Подхожу, значит, осторожно, дорогу спросить хочу, а чудо это дернулось, смотрит на меня из-под тряпок и говорит: «Шел бы ты, милок, отсюда. Беда у нас — хворь напала страшная, померли все, одна я осталась». Приехали! Вот, думаю, занесла-то нелегкая. «Что же ты, — говорю, — сука старая, бля, табличек не намалевала, что, дескать, херня у нас такая случилась?» А она из-под тряпок руки вытаскивает и ко мне тянет. Такой дряни я не видал еще. Черные, в волдырях все, в язвах, а вместо пальцев пеньки гнойные костями наружу. Ох как я оттуда дернул. И дорога похуй стала, и все на свете, лишь бы ноги унести поскорее. Еще пару месяцев после этого успокоиться не мог, каждый день себя осматривал, нет ли где гнойника какого. Кошмар, бля.

— А что за напасть-то?

— Черт ее знает, — пожал Леший плечами. — Я тут у Маратыча поспрашивал обтекаемо, чтоб в карантин не упрятал, так он говорит, будто вирус появился мутировавший. Типа проказы, только заразнее и тяжелее. По пригороду тоже слухи уже ходят. Народ его называет, дай бог памяти… — Леший задумался. — Затейливо там как-то было… А, вспомнил — чертова копоть.

— Почему копоть?

— Говорят, что, когда человек заболевает, у него на коже пятна черные появляются, как будто подкоптился местами. Со временем он этой «копотью» целиком покрывается, гнойники по телу идут, язвы, суставы разрушаются. Быстрее всего сгнивают пальцы, да так, что отваливаются напрочь. Хрящи размягчаются, волосы выпадают, зубы. Под конец сосуды начинают лопаться, и тогда уж все. Длится эта поебень недели две, а то и меньше. Вот такая напасть.

— А нет ли у этой заразы инкубационного периода? Ренат Маратович не говорил? — попытался уточнить Стас, буравя висок Лешего недобрым взглядом.

— Нет, этими тонкостями я не интересовался, — бросил тот легкомысленно, однако замедлившийся шаг и неуверенное покашливание сигнализировали о быстром осознании собственной глупости. Впрочем, выводы оба предпочли не озвучивать.

Дорога, миновав развалины стрелочного завода и пустырь, засеивающийся молодыми сосенками, углубилась в лес, наступающий год за годом на бывшую человеческую вотчину, где разошлась надвое. Левое ответвление, определяемое только по меньшей, в сравнении с окружающей хвойной чащобой, густоте растительности, уходило в сторону высоченных силуэтов элеватора, даже издали поражающих своими циклопическими размерами. Направление правое оживленностью тоже не отличалось, но здесь, если присмотреться, сквозь туманную дымку под ногами можно было разглядеть некое подобие тропы — поломанные ветки, примятые иглицы, стреляная «пятерка»…

— Леший. — Стас поднял гильзу и, поднеся ее к носу, вдохнул запах пороха, все еще хорошо различимый. — Глянь-ка. Свежая еще.

— Странно. — Леший присел и, обшарив пальцами влажные иглицы, выудил еще три гильзы.

— Гвардейцы? — высказал свое предположение Стас.

— Похоже. Только чего они тут палили? Грибников здесь раньше вроде не видно было. До Вербовского километров семь еще. Хрен их знает. — Леший покатал гильзы на ладони и швырнул в сторону. — Пойдем-ка мы лучше стороной, — махнул он рукою в глубь леса. — От греха подальше.

— Трения с эсэсовцами имеешь? — поинтересовался Стас, шагая по пятам.

— Ну, не трения, скорее небольшие разногласия, — усмехнулся тот.

— Да? И по каким вопросам ваши мнения разошлись, если не секрет?