Страница 173 из 179
Глава 60
Литература. Есть ли сегодня слово более ненужное и обесцененное? Что, адвокат? Ой, давайте без занудства. Поговорим о литературе. Лично я могу назвать четырёх писателей, чьи произведения… Да ладно, кого я обманываю? У этого предложения нет осмысленного завершения. По-настоящему хорошо я знаю всего четырёх писателей — это Киплинг, Гаррисон, Азимов и Муркок. Последний запомнился мне больше остальных. Его герой был — если можно так сказать — более прочих непохож на типичного героя. Даже с отшибленной памятью я вспомню его имя — Элрик из Мэлнибонэ. Очаровательная эгоцентричная мразь. Я зачитывался его приключениями. Манерный мясник королевских кровей, полный противоречий и самокопания. Белая ворона на генетическом уровне. Я легко ассоциировал себя с ним. Я держал его Чёрный Меч своими руками, описывал им кровавые круги, стоя на горе трупов. И это было чертовски приятно. Даже Язон дин Альт и Джим ди Гриз при всём их цинизме не давали мне такой полноты погружения в шкуру героя. Да, они были сволочами, но только на поверхности, а в целом представляли собой образ Спасителя. И это отвращало. Когда крутой брутальный негодяй-авантюрист вдруг становился альтруистом ради ебаных общечеловеческих ценностей, моя детская ручонка сжималась, комкая страницу. Детей считают глупыми — зря. Дети чувствуют фальшь, как никто другой. Можно обмануть взрослого, подсунув ему пару-тройку шаблонов формата «не пришей к пизде рукав», но с детьми это не прокатит. Они почуют пиздёж, едва герой раскроет рот, чтобы изменить себе. О, если бы можно было обратить время вспять… Я стал бы детским писателем. Нет, серьёзно, я написал бы кучу коротких захватывающих историй, простым и понятным языком рассказывающих о том, что такое жизнь и смерть, ради чего стоит топтать землю, и как эффективно устранять встающие на пути помехи. Я не понимаю, почему никто не объясняет этого детям с младых ногтей. Вместо вкладывания в детские головы действительно полезных знаний, туда пихают «Что такое хорошо и что такое плохо», читают бредовые сказки, поют шизофренические колыбельные, а потом удивляются — «Как же так вышло, что из моего драгоценного чада выросло амёбоподобное нечто, умеющее только ныть, терпеть да уповать на Господа?». Литература — это не только развлекательное чтиво с картинками. Литература способна менять людей, формировать их мировоззрение, образ мысли, вектор развития. Но человечество ею подтёрлось.
Я очнулся в перевёрнутой машине. Очнулся, надо полагать, довольно быстро, судя по тому, что был ещё жив, а начинённая гранатами тварь только-только подобралась к водительскому месту. Трофейный «Скаут» оказался в моих руках чуть раньше, чем Квазимодо вырвал очередную чеку из своей игрушки. Целиться было, мягко говоря, не с руки, и я стрелял больше для острастки, нежели на поражение, но это сработало. Маломерный взрывник струхнул и, уронив эфку далековато от цели, пустился наутёк.
— Сука, — сплюнул я набившуюся в рот землю и глянул на своего пассажира: — Жива?
— Можно и так сказать, — поморщилась Ольга, едва шевельнувшись.
— Ключица? — разглядел я лиловый синяк возле шеи.
— Сломана. И нога…
— Херовый расклад, — я выбрался из машины и обошёл её. — Давай, вытащим тебя. Можешь орать, после такого фейерверка уже похуй.
— Осторожнее, чёрт!
— До зданий доковылять сможешь?
— Да.
— Отлично, — взвалил я на левое плечо Олину винтовку, СКС и рюкзак, а правой рукой прихватил её саму, уцепившуюся мне за шею: — О, тебе бы помыться. Тазик не забыла?
— Что должно случиться, Кол, чтобы ты перестал быть сволочью?
— Даже не знаю. Может, двести кило золота помогут стать лучше.
— Ты хотел сказать сто, — искажённое болью Олино личико вдруг приобрело строгие черты, пропитанные крайней степенью обеспокоенности.
— Разумеется, сто. У меня всегда были проблемы с точными науками. Давай сюда. Вот так. Обезболивающее есть?
— Найдётся.
— Славно.
— Кол, — схватила меня Оля за рукав, когда я уже собрался уходить. — Ты вернёшься за мной? — она умолкла ненадолго и добавила с такой проникновенностью в голосе, что у меня ком в горле встал: — Вернёшься?
— Кхм… Ну, разумеется. Вернусь сразу, как только закончу, перезарядиться не успеешь. Кстати, «Бизона» твоего покорёжило немного. К СКСу патроны остались?
— Три обоймы.
— Должно хватить. Эта мелкая паскуда может быть неподалёку, — взял я прислонённый к стене карабин и повертел его. — Знаешь, я тут кое-что вспомнил. Ну, мне так кажется. Про одну молодую бабёнку. Как же её звали…? М-м, крутится на языке, — продолжал я переворачивать со стороны на сторону СКС, наблюдая, как выражение Олиного лица отчего-то стремительно менялось от одухотворённого к полубезжизненному. — Марина… Маруся… Нет. Вот же память дырявая. Дарья? Ду… Надя! Точно, Надя! Из Устиновки!
Совсем помрачневшая Оля вдруг вдохнула полной грудью, не обращая внимания на сломанную ключицу, и просеяла улыбкой:
— Ты вспомнил!
— Прикинь! Мы её, вроде, найти обещали. Получилось?
— Да, нашли. Я её с попутной подводой обратно к мужу отправила, как обещали.
— Чёрт, до чего же приятно осознавать, что хоть иногда, хоть немножечко, а в голове таки проясняется. Ладно, надо идти, — прислонил я карабин к стене. — Может, по дороге ещё чего вспомню. Береги себя.
— Эй, Кол, — окликнула меня Ольга.
— Да.
— Назови свой пароход «Альбатросом».
— Альбатросом? — обернулся я. — Но это же морская птица.
— Но звучит-то здорово.
— Хе… Тут не поспоришь.
Пароход… Разве я говорил, что хочу пароход? Чёртовы бабы, так и норовят залезть в голову.
Я вернулся к перевёрнутому грузовику, забрал своё барахло, повесил на плечо «Скаут» и отправился к месту бесславной гибели самарского патруля, лелея призрачную надежду, что колонна из Пензы прошла мимо, побоявшись останавливаться на открытом месте. В таком случае был шанс, что наш багги всё ещё там и всё ещё на ходу. Петлять по городу пешочком совсем не хотелось. А сомнений в необходимости попетлять, обходя очаги боестолкновений, у меня практически не было.
До места я добрался уже затемно. Багги — слава проведению — стоял там, где я его оставил, целый и невредимый. Немного пошарив по трупам, я даже отыскал лейтенантский «Кедр», чем еще больше укрепился в вере, что его величество случай сегодня на моей стороне, и — как любят говорить матери, обманывающие своих детей — всё будет хорошо.