Страница 172 из 179
Я хотел ответить, правда, хотел. Я был бы рад уладить всё словами. Но раж был иного мнения о продолжении этого диалога. Сам того не осознавая, я перебросил кинжал в левую руку и, не встречая никакого сопротивления, всадил клинок лейтенанту за челюсть. Резкий рывок на себя оставил в шее Павлова широкую плюющуюся кровью рану. Лейтенант отступил на шаг, пытаясь закрыть фонтанирующую дыру не слушающимися пальцами, пошатнулся и упал.
— Теряешь форму, — опустила Оля «Бизон» и невинно пожала плечами, глядя, как алая лужа расползается под ещё подрагивающей головой: — Ты сам сказал, что решишь всё без шума. Это я заберу, — присела она и сняла с лейтенанта очки. — Не возражаешь?
— Соль есть?
— А, новый трофей. Есть. Но сначала надо будет перевязать тебя.
— Только ногу. Остальное — ерунда.
— Не геройствуй, — пошла Ольга за аптечкой. — Этот солдафон тебя здорово отделал.
— Времени нет.
— Хотя бы обработаю. Золотом ведь гангрену не излечишь. Садись, — стукнула она ладошкой по бочке. — Как самочувствие?
— Говённо, — скинул я жилет и рубашку. — А это что? — заметил я в Олиной руке белую пластиковую херовину угрожающей наружности.
— Кожный степлер, не дёргайся, — брызнула она спиртом на порезанное плечо и на рабочую поверхность диковинного инструмента, после чего ловко захреначила четыре скобы, стянувших края раны.
— Железки? Снимать как?
— Антистеплером. Знаешь, — перешла Оля к следующему порезу, — я до последнего думала, что ты его не убьёшь.
— Как видишь, твоя ставка не сыграла.
— Я не сомневалась в твоей победе, но… Мне казалось, между вами что-то есть.
— Прости за обманутые ожидания.
— Как же родственные чувства? Что ни говори, а он тебе практически брат.
— Ну, херово быть моим братом, наверное.
— Жалеешь, что убил?
Я приподнял Олино личико за подбородок и заглянул в глаза:
— К чему этот разговор, а? Ты ему ногти вырвать предлагала. С чего вдруг теперь такие сантименты? Дай-ка угадаю. Не хочешь, чтобы я поступил с тобой также. Да? Мол, смотри, Кол, это же Павлов там лежит в луже крови, лежит и не дышит, совсем мёртвый. Вспоминай-вспоминай, Кол. Да, вспоминай, раз уж про золото всё знаешь. Вспоминай, что этот дохлый мужик был тебе не так уж противен, что с ним можно было говорить, и где-то даже полагаться на него. Он не был мразью, и дураком не был. Из него вышел бы толк. Но он мёртв, Кол, ты убил его и тебе от этого не по себе. Плохой, плохой Кол, не делай так больше. И ты права, чёрт подери. Но знаешь что, похоже, мне нравится чувство утраты. Оно придаёт жизни остроту. А теперь, если ты закончила, будь добра, принеси соль.
Я за свою трудовую жизнь отчекрыжил много пальцев. Не помню сколько точно, но это не от того, что мне память отшибло, а от того, что сбился со счёта. А режу я их далеко не каждому встречному-поперечному. Чтобы попасть в мою коллекцию недостаточно просто оказаться у меня на пути. Нет, это не так работает. Кандидаты проходят строгий отбор. Нужно что-то из себя представлять, дабы стать экспонатом, нужно мне чем-то запомниться. У кого-то есть яркая история, над которой можно взгрустнуть или посмеяться. У других — внушительный послужной список. У третьих — дар осложнять мне жизнь сильнее прочих. Но лейтенант… Лейтенант будет стоять в моей коллекции особняком. На почётном месте.
— Всё же гадкая это привычка, — поморщилась Оля, слыша хлюпанье разделяемых хрящей. — И почему ты о ней не забыл?
— Потому что есть фундаментальная устойчивая система социально значимых черт, определяющих личность, как таковую. Забей. Дай тряпку.
Я замотал большой палец правой руки Павлова в просоленную тряпку и открыл подсумок, как вдруг вспомнил о «Скауте».
— Смотри, — назидательно подняла палец Ольга, уловив направление моего взгляда — трофейные НАТОвские семёрки вряд ли попадутся.
— Да к чёрту, — стащил я с лейтенанта жилет, всё ещё набитый полными магазинами. — Один раз живём. Так ведь? О, тут и оптика сменная припрятана. Жаль, ПБСа нет. А это что. Магазины кедровые. Дьявол! Как же я «Кедр» проебал⁈ Павлов, подсказать не мог? Гореть тебе в аду за такое свинство. Ладно, по дороге на братскую могилу заглянем, — закончил я с прилаживанием своего барахла к новой разгрузке и накинул плащ. — По машинам. Я веду.
Мы сели в броневик, я включил заднюю и, выкрутив баранку, стал разворачивать агрегат передком к выезду. Вначале, когда труп лейтенанта только попал в боковое зеркало, мне показалось, что это тень так странно легла. Но нет, над мёртвым телом склонилось какое-то существо — низкорослое, коренастое, в лохмотьях и разгрузке-лифчике. Его уродливая голова была испещрена буграми и глубокими морщинами, а лицо принадлежало пятилетнему ребёнку с заячьей губой. Существо положило руку лейтенанту на лоб, кособокие плечи затряслись, влажные голубые глаза оторвались от мертвеца и уставились на меня через зеркало.
— Какого хера?
— Квазимодо… — высунулась Ольга наружу, приоткрыв дверь, и тут же захлопнула её. — Ох чёрт! — полезла она в люк пулемётного гнезда. — Гони-гони-гони!!!
Я врубил первую и вдавил педаль газа в пол. Машина, взвизгнув резиной, сорвалась с места. Как и тварь позади.
— Оторвись от него! — орала Ольга сверху, крутя из стороны в сторону пулемётом. — Быстрее!
Мы вылетели из ангара и понеслись по разбитой дороге, набирая скорость.
— Быстрее, Кол, ёбтвоюмать, быстрее!!!
Тварь мелькала в зеркале, то появляясь из-за машины, то снова ныряя вправо.
Что-то ударилось о крышу, и Ольга подпрыгнула, матерясь, как сапожник утром после попойки. Тварь снова появилась в зеркале, а справа прогремел взрыв. Машину повело, и мне пришлось сбросить скорость, чтобы удержать её на дороге.
— Блядь!!! — пулемёт разродился несколькими короткими очередями, кроша остатки асфальта и поднимая облака пыли с сухой земли. По дороге слева что-то прыгнуло, но я не успел рассмотреть. — Вправо, Кол! Прими вправо!!!
На сей раз взрыв ухнул возле левого заднего колеса. Броневик тряхнуло, послышался отчётливый скрежет жёваного металла, зеркало разлетелось на куски.
Я вцепился в руль, пытаясь удержать тяжеленную машину, решившую, что всё это чересчур и с неё хватит. Правый борт приложился о столб. Броневик крутануло, он подпрыгнул, и линия горизонта начала быстро менять своё положение, неподвластная рулю и педалям.