Падший враг

Ничего.

Я звоню снова. Мне приходит в голову, что между нашей последней встречей и настоящим могло произойти что-то очень плохое. Зачем она отправила посылку? Почему не принесла ее, чтобы мы могли, как цивилизованные люди, ненавидеть Грейс и Пола за бутылкой вина, прежде чем трахать друг другу мозги?

Конечно, я сказал ей не делать этого, но с каких это пор эта женщина слушает что-то, что кто-то говорит? Меньше всего я.

Что, если деревенщина попала в беду?

Эта мысль расстраивает меня больше, чем следовало бы. Я беру ключи и направляюсь к парковке, поднимаясь по трем ступенькам за раз. Лифт может занять несколько минут, и время имеет существенное значение.

Я пытаюсь дозвониться до нее, пока еду к ее квартире. Звонок идет прямо на голосовую почту. Это как в тот раз, когда я пошел опознавать Грейс в морг, но почему-то в тысячу раз хуже. Я потрясен своей реакцией на то, что Виннфред не ответила мне, насколько это несоразмерно по сравнению с тем, что я чувствовал, когда я пошел смотреть на мертвое тело моей невесты посреди ночи, весь спокойный и собранный.

Я паркуюсь перед ее домом и бегу вверх по лестнице, все время убеждая себя, что мое чувство ответственности проистекает из всего, через что мы прошли вместе, а не, упаси наука, из-за того, что у меня развились эти надоедливые штуки, называемые чувствами. Я просто хочу быть в безопасности. Женщина явно обезумела, услышав о любовном ребенке своего умершего мужа. Я просто добрый самаритянин.

Ты? Добрый самаритянин? Голос Риггса посмеивается у меня в голове, когда я перепрыгиваю через перила, чтобы сэкономить время. Если бы мир зависел от твоих добрых намерений, он бы взорвался тысячу раз.

Когда я подхожу к ее двери, я колочу в нее обоими кулаками. Истерика - не самая привлекательная моя внешность, но я здесь не для того, чтобы гоняться за хвостом.

— Деревенщина! — Я рычу. — Открой чертову дверь, пока я ее не выбил.

Сегодняшний вечер может закончиться, а может и не закончиться моим арестом. Я не переживу, если Кристиан отпустит меня под залог.

— Виннфред! — Я снова стучу в дверь. Я слышу движения из-за ближайших дверей. Люди, наверное, выглядывают в свои глазки, пытаясь оценить, какую опасность я представляю для их любимой соседки.

— Ответь! — Я с рычанием ударяюсь плечом о ее дверь.

— Черт возьми! — Я снова в нее толкаюсь.

— Дверь!

Наконец, я слышу, как дверь со скрипом открывается. К сожалению, это не та дверь, на которую я нападаю. На другом конце коридора появляется женщина. На ее лице зеленая маска, а в волосах - бигуди.

— Как бы я ни ценила этот романтический жест — и не пойми меня неправильно, я полностью согласна, если только ты здесь не для того, чтобы собирать деньги на наркотики — Винни здесь нет.

— Что значит нет? — Я выплюнул, задыхаясь. «Чайка» должна была закончиться два с половиной часа назад.

Она затягивает халат на талии.

— Я видела, как она ушла пару дней назад с чемоданом.

— Пару . . . что ? — Я издеваюсь. — Она не могла. Она в чертовом шоу. Моем шоу. Я плачу ей зарплату. У нас есть контракт. Она не может уйти.

— Ну, она это сделала.

— Это невозможно, — настаиваю я. — Откуда у тебя эта дурацкая идея?

— Не стреляй в посыльного.

Тогда не искушай меня.

— Интересно, однако, почему она ушла. Ты кажешься таким великим боссом.

— Маленькая, безрассудная, эгоистичная, с…

— Прекрати прямо сейчас. — Женщина поднимает руку, качая головой. — Не заканчивай это предложение. Та девушка, о которой ты говоришь, одна из самых добрых женщин, которых я когда-либо встречала. Знаешь, на днях я поймала ее на том, что она просит у нашего соседа чашку сахара. Женщина — мать-одиночка и работает на двух работах, чтобы ее ребенок оставался в этом школьном округе.

Медленно моргая, я спрашиваю:

— Ну и что, черт возьми? Она попросила у матери-одиночки чашку сахара, ты хочешь дать ей за это Нобелевскую премию?

Женщина краснеет под неоново-зеленой маской на лице.

— Поэтому я спросила Винни, почему она это сделала. Винни ответственный человек, и она печет. Не может быть, чтобы ей был нужен сахар. Знаешь, что она мне сказала? — Она облизывает губы. — Она сказала мне, что время от времени она спускается вниз и просит у соседки что-нибудь маленькое и дешевое, чтобы сосед всегда чувствовал себя желанным, чтобы попросить что-нибудь и у Винни. Продукты питания, зубная паста, мыло. Это был ее способ убедиться, что наш сосед знает, что они на равных. Я не знаю, что у тебя за история с этой женщиной, но могу сказать, что она не эгоистична. Она ангел на Земле, и если ты ее потерял, что ж, я склонна полагать, что ты это заслужил.

У меня ее никогда не было изначально.

Я спускаюсь вниз, голова стучит, сердце колотится. У дамы хватило наглости просто встать и покинуть город, как будто у нее нет никаких обязанностей. Как она смеет? Это мой театр. Мое шоу. Мой бизнес.

И ты заботишься об этом деле с тех пор. . . ? Кристиан насмехается в моей голове.

— Заткнись, Кристиан, — бормочу я вслух, вылезая на улицу, как чертов тинейджер.

Я пролистываю свои контакты, пока не нахожу номер Лукаса Мортона. Он директор. Он знает, где она. Лукас отвечает после третьего звонка.

— Да?

— Это Арсен.

После паузы он отвечает: Корбин. . . ? Это все-"

— Где Виннифред Эшкрофт?

— О, Боже. — Он вздыхает, как будто не заводит меня. — Наконец-то, с кем-то можно поговорить! Она сбежала. Уехала из города. Ее агент позвонил мне ни с того ни с сего два дня назад. Так непрофессионально. Пенни пришлось вступать в игру и работать каждую ночь. Мы должны подать на нее в суд!

— Куда она пошла?

— Откуда мне знать? — Он кричит. — Она только что написала нам сообщение о том, что уезжает на некоторое время. Где находится «в гостях»? Что такое «некоторое время»? Вот что мне не нравится в работе с актерами. Они склонны к драматизму. Что ты собираешься с этим делать? Это настоящая проблема. Знаешь, как трудно мне теперь будет тренировать кого-то другого? У меня нет времени искать и учить…

Я вешаю трубку и снова сижу в машине, звоню Кристиану.

Потому что у Кристиана есть Арья.

А Арья знает Виннфред и ее агента.

ГЛАВА 25

Винни

Первый день возвращения в Малберри-Крик, безусловно, был беспокойным.

— Тетя Винни! — Кенни обнимает меня за шею, осыпая мое лицо липкими зефирными поцелуями. — Я так скучала по тебе!

— Я тоже скучала по тебе, тыковка! — Я прижимаюсь к ней носом, мой нос в ее вьющихся светлых волосах. Я отстраняюсь, ухмыляясь. — Как дела у моей любимой девочки?

— Никаких жалоб. Ну, вообще-то, спина немного побаливает, но чего можно ожидать, когда у тебя тридцать пять недель беременности. — Моя сестра, Лиззи, отвечает на вопрос, адресованный Кенни. Она, покачиваясь, входит в комнату, ее живот предшествует ей. Я встаю и обнимаю ее. Я не настолько чистосердечна, чтобы не завидовать ей, хотя именно Лиззи, моя старшая сестра, научила меня заплетать волосы и с хирургической точностью подрезать джинсы под "Дейзи Дьюк".

Вполне возможно порадоваться за кого-то и при этом завидовать ему до слез.

— Ты выглядишь потрясающе, — шепчу я ей на ухо.

— Ты выглядишь голодной, — возражает она. — Ты вообще о себе заботилась?

Это та часть, где я говорю "конечно" и надеюсь, что они на это купятся. Но ложь уже не кажется такой привлекательной. Есть что-то освобождающее в том, чтобы разбиться на части на старой маминой кухне и чтобы мои близкие помогли мне собрать осколки.

— Нет, но я собираюсь изменить это.

— Наконец-то! — Ма хлопает на заднем фоне, это звучит весело. — Кстати о еде, как насчет яблочного пирога и сладкого чая?

Мы садимся за наш маленький кухонный стол, наедаемся липким пирогом с ванильным мороженым и пьем ведрами сладкий чай. Кеннеди показывает мне свои новые балетные движения, и я охаю и ахаю.