Падший враг

Мои родители и сестры думают так же? Что у Пола был роман?

— У тебя нет причин сидеть и тосковать по нему. Заказывать ему еду, выполнять весь предаварийный ритуал, — убежденно говорит она, поворачиваясь на стуле, чтобы дать знак нашей официантке принести чек. Ее глаза остаются на мне.

Ага. Крисси могла или не могла уловить, что я продолжаю традицию брать еду на вынос с Полом.

— Смотри. — Я стону. — Даже если он изменял мне — чего я не утверждаю, — у нас была общая история. Мы прошли через многое. Я не могу просто забыть о нем. Это не так просто.

— Именно так! Еще одна причина, почему ты должна двигаться дальше. Если он так поступил с тобой после всего, через что ты прошла, то мне жаль, но его нельзя ни прощать, ни оплакивать. Никто не осудит тебя, если ты будешь жить дальше.

Вкусная еда на вкус как грязь во рту. Официантка подсовывает чек между нами. Я пытаюсь схватить его, но Крисси оказывается быстрее. Она ухмыляется, шевеля бровями, кладет кредитную карту в черный кожаный держатель купюр и возвращает официантке.

— Суть в том, что тебе пора двигаться дальше, пока мир не ушел без тебя. Трудные времена никогда не длятся долго, дорогая. Суровые люди, однако. . . — Крисси похлопывает меня по руке, а официантка спешит со своей кредитной картой. — Жизнь прекрасна и дика, и она не ждет, пока ты решишь в ней участвовать. Тебе нужно прыгнуть в воду с головой. И когда ты это сделаешь? Не забудь сделать всплеск.

Через час я иду в «Калипсо Холл» на репетицию. Поскольку заведение закрыто до начала утреннего шоу, Джереми, дневной охранник, открывает мне дверь.

— Мисс Эшкрофт. Прекрасный день, не так ли? — Он приветствует меня.

Я улыбаюсь в ответ, протягивая ему бискотти и кофе, которые я купила в итальянском магазине, прежде чем прийти сюда.

— Самый милый, Джереми. Вот. Надеюсь, это подсластит твой день.

— Ты слишком добра для этого города, Виннфред. — Он вздыхает.

Я пробираюсь за кулисы. Джереми отчаянно машет рукой, чтобы остановить меня.

— Эй, подожди, мисс Эшкрофт! Ты видела это? Впечатляет, не правда ли?

Я оборачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с чем-то, чего я не знаю, как я пропустила, когда вошла. Это постер «Чайки» от пола до потолка . Вместо того, чтобы показать всех актеров, это крупный план Рахима и меня.

«ЧАЙКА» АНТОНА ЧЕХОВА.

В РОЛЯХ : РАХИМ ФАЛЛАХА, ВИННФРЕД ЭШКРОФТ, РЕНИ ХИНДС, СЛОАН БАРАНСКИ .

На кадре я смотрю в камеру, Рахим стоит позади меня и шепчет мне на ухо. Это красиво, нежно и эротично. Но я не могу получить от этого никакого возбуждения и удовольствия. Мое сердце не пропускает удар и не бьется быстрее. Это вершина моей карьеры — то, что заставило бы прежнюю меня подпрыгнуть от волнения, обнять Джереми, поцеловать плакат, сделать фотографии и отправить их всем в моем списке контактов.

Я чувствую себя такой пустой, что мне хочется кричать, просто чтобы чем-то наполнить свое тело.

Пролить слезу. Только одну. Чтобы показать себе, что ты можешь. Ты же актриса, черт возьми!

— Молодец, мисс Эшкрофт. — Джереми наклоняет шляпу в мою сторону. — Заслуженно.

Каким-то образом я прохожу всю репетицию, не расстроившись из-за того, что не расстроилась из-за афиши. Я когда-нибудь снова почувствую что-нибудь? Радость? Удовольствие? Зависть? Ненависть? В этот момент я готова на все.

Рахим в приподнятом настроении. Он спешит полюбоваться нашим плакатом, когда наступает время нашего перерыва.

— Насколько грустно, что это место настолько отстойное, что мы волнуемся из-за плаката? — Рахим цокает языком, еще раз осматривая себя на этой штуке от пола до потолка. — Ты знаешь, сколько денег они вложили в маркетинг Гамильтона?

Между репетициями Лукас ходит как павлин. Судя по всему, впервые за двадцать лет на премьеру в Calypso Hall приедут настоящие критики. Он улыбается и смеется вместе с технической бригадой, не жалуется, когда двое звукорежиссеров уходят домой пораньше, и обнимает сценографа, когда она случайно ломает реквизит.

Когда репетиция окончена, Рене и Слоан спешат на любительскую постановку общего друга, премьера которой состоится сегодня вечером.

— Увидимся завтра, Вин. О, и моя девушка благодарит за подсказку с печеньем. — Рахим целует меня в щеку, тоже уходя. — Желток и коричневый сахар? Находка!

— Скажи ей, чтобы звонила мне в любое время. Эта штука полна лайфхаков с рецептами. — Я стучу в висок. — Но помни, не делись профессиональными секретами со своим валяльным клубом!

Он смеется, разворачиваясь и направляясь к двери. Я иду в свою гримерку.

Это крошечное пространство за кулисами, но оно все мое. Я закрываю за собой дверь, прижимаюсь лбом к прохладному дереву двери и делаю очищающий вдох.

— Ты в порядке. Все хорошо, — говорю я себе вслух.

— Я позволю себе не согласиться, — протягивает кто-то позади меня, заставляя меня выпрыгивать из кожи. — Не многие люди, которые разговаривают сами с собой, считаются нормальными.

Голос, насмешливый и веселый, принадлежит единственному мужчине, к которому у меня есть какие-то чувства в эти дни. Чистое отвращение, если быть точным. Я нахожу Арсена сидящего на ободранной желтой кушетке, скрестив одну ногу на другой, неприступный император, каким он и является.

— Мистер Корбин, какой сюрприз. — Мое сердце колотится в груди. Я впервые за много месяцев чувствую орган, и мне не нравится, что причиной тому этот байронический, замученный человек. — Что привело тебя в мою маленькую берлогу?

— Сейчас я между встречами. Я подумываю обзавестись квест-комнатой в Брайант-парке. Тема средневекового подземелья. Они, кажется, в моде.

— Спасибо, что поделился. Это многое значит. Теперь позволь мне быть конкретной. Что ты делаешь в моей гримерной? — Я собираю волосы в хвост.

— Твоей гримерной? — Он скептически выгибает бровь. — Я и не подозревал, что ты так яростно ею владеешь. Выросла с братьями и сестрами, да?

Да, но я не собираюсь доставлять ему удовольствие, делясь с ним этой информацией. Кроме того, я ненавижу его тон всегда дружелюбный и насмешливый, как будто он может терпеть меня больше, чем я его.

— Ты тоже вырос с сестрой. Хотя я не могу сказать, что ты относился к ней по-братски. — Я скрещиваю руки на груди, прислонившись к двери. — Переходим к делу. У меня есть дела на сегодня.

— Я не знал, что тебя учат сарказму в Стране Бога, деревенщина. — Он проводит рукой по своему спортивному бедру, и я сопротивляюсь желанию следить за его движением глазами. — Думаю, пришло время обменяться заметками о том, что произошло той ночью. — Он кладет руку на спинку дивана. — Все, что мы узнали в последствии. Я покажу тебе свою, а ты мне свою, так сказать.

— Мне не нравится, когда ты мне что-то показываешь. — Я морщу нос.

По правде говоря, я хочу это сделать. Очень сильно. Количество раз, когда я подумывала обратиться к этому человеку, чтобы спросить его о том, что он знает, бесчисленно. Но я также не доверяю его намерениям, учитывая нашу короткую историю.

Его губы искривляются в ухмылке.

— Сколько "Аве Мария" тебе нужно сказать за ложь, Виннфред?

— Я не вру.

— Лжешь. — Его ухмылка становится шире. — Я знаю, потому что твои губы шевелятся.

— Даже если я захочу обменяться записками, — я закатываю глаза — откуда мне знать, что ты скажешь правду? Ты можешь солгать, просто чтобы позлить меня. А что, если я выполню свою часть сделки, а ты будешь выкручиваться?

— У меня нет особого интереса причинять тебе боль, — спокойно уверяет он меня. — И не хочу причинять тебе боль. Я просто хочу составить наиболее точную картину того, что произошло.

— И ты хочешь получить эту информацию от — цитирую — охотницы за золотом вроде меня? — Я не могу скрыть обиду от своих слов.

— Виннфред, дорогая! — Он наклоняет голову, заливаясь смехом. Я очень хочу его заколоть. Прямо в горло. — Не говори мне, что ты обиделась? Дорогая моя, то, что ты золотоискательница, не принесет тебе ничего, кроме плюшек от меня. Не забывай, что я работаю на Уолл-стрит, где жадность приветствуется и даже прославляется.