Страница 92 из 133
Потребление наркотиков также является суицидогенным фактором. Один из специфических способов добровольного ухода из жизни наркоманов – так называемый «золотой укол», умышленная смертельная передозировка принимаемого наркотического средства.
Наличие психических заболеваний нередко служит основой развития суицидальных мыслей, намерений, самоубийства.
§ 7. Обстоятельства совершения самоубийства
Способ. Способ добровольного ухода из жизни зависит от многих факторов: традиции (сати, сэппуку), надежности летального исхода (повешение «надежнее» отравления), моды (утопление женщин в результате несчастной любви по примеру «бедной Лизы», Офелии и т. п.), мотивов (публичное самосожжение как протестный акт), психического состояния (учебники по психиатрии приводят случаи, когда самоубийство психически больных осуществлялось посредством вколачивания гвоздей в голову), наличия подручных средств (пистолета, яда) и даже от эстетических соображений.*
* Трегубое П., Вагин Ю. Эстетика самоубийства. Пермь, 1993.
О некоторых из способов речь шла выше. В современной России сохранились отечественные традиции, относящиеся к способу ухода из жизни: на первом месте – повешение, на втором – отравление (с несколько более высокими показателями у женщин), далее следует применение огнестрельного оружия (у мужчин) и утопление (у женщин). В XX в., по сравнению с XIX в., сократилась роль огнестрельного оружия, однако в последнее время его значение как способа самоубийства вновь возрастает.
Место. «География» самоубийств имеет несколько уровней. Во-первых, как было показано выше, суициды распределяются весьма неравномерно по различным странам. Во-вторых, существуют значительные региональные различия внутри каждого государства. Так, в географическом разрезе наиболее высокий уровень самоубийств среди населения 69 изученных городов России оказался в Восточно-Сибирском регионе (23,4), далее – в Северном (22,4), Уральском (22,3), Дальневосточном (21,7) и Западно-Сибирском (21,2) регионах. Наименьший уровень самоубийств – в регионах Северо-Кавказском (10,6), Центрально-Черноземном (14,7) и Северо-Западном (15,5)*. В-третьих, как уже отмечалось, имеются различия в зависимости от типа поселения (крупный город, средний город, малый город, рабочий поселок, село, и т. п.).
* Смидович С. Г. Указ соч. С. 78.
Выборочный анализ по 69 городам Российской Федерации показал, что наиболее высокий уровень самоубийств 21,8 (на 100 тыс. жителей) – в городах с населением от 500 тыс. до 1 млн жителей, тогда как в городах с населением менее 250 тыс. человек населения уровень – 18,8, а в городах с населением свыше 1 млн человек – 16,7, причем в Москве и Санкт-Петербурге – 14,8*.
* Там же. С. 77.
Приведенные данные (равно как сведения о региональном распределении преступности, наркотизма, алкоголизма) свидетельствуют, очевидно, о различной степени социально-экономического неблагополучия жителей городов и сельских поселений, жителей Сибири и Дальнего Востока, Северо-Запада и Центрально-Черноземной зоны. Иначе говоря, уровень самоубийств служит, при равных прочих условиях, определенным индикатором социального неблагополучия отдельных групп населения.
В-четвертых, различается уровень самоубийств в районах и микрорайонах города, в его центре, «спальных районах», «рабочих окраинах», престижных районах, местах концентрации этнических меньшинств, мигрантов и т. п. К сожалению, этот географический уровень распространенности самоубийств почти не изучен в России и ее регионах.
Наконец, в-пятых, существуют «микрогеографические» различия: улицы, скверы, парки, мосты, транспортные узлы, вокзалы, квартиры, чердаки, подвалы.
Время. Существуют вполне определенные закономерности распределения суицидального поведения во времени: сезонные колебания, по числам месяца, по дням недели, по часам суток.
Некоторые из этих закономерностей достаточно всеобщи. Как уже упоминалось, весенне-летний «пик» и осенне-зимний спад самоубийств отметил еще Э. Дюркгейм, и эта сезонность с удивительным постоянством наблюдается в различных странах и регионах. Казалось бы эта закономерность противоречит «очевидному»: весной и летом жизнь привлекательнее, нежели осенью и зимой. Но в том то все и дело, что весенне-летнее радостное оживление большинства особенно остро контрастирует с мироощущением лиц, находящихся в состоянии кризиса, социально-психологической дезадаптации, провоцируя их на роковое решение. Впрочем, имеются и иные объяснения. Так, М. Н. Гернет говорит о роли усиления интенсивности жизни с удлинением дня и уменьшением ее с укорачиванием дня*. В наших исследованиях 70-90-х гг. минувшего столетия (Ленинград – Петербург, Орел, Мурманск) отмечался «пик» завершенных самоубийств в марте-июне и минимум в сентябре-декабре.
* Гернет М. Н. Избранные произведения. С. 468.
Суточные колебания также относительно стабильны и для России их отмечал еще М. Н. Гернет. Недельные изменения более подвижны. Так, по данным М. Н. Гернета, наиболее «суицидоопасен» понедельник при минимуме самоубийств в четверг – пятницу*.
* Там же. С. 505.
По нашим данным (исследования в Петербурге совместно с Н. Проскурниной и Л. Смолинским), «суицидоопасен» для мужчин и «благополучен» для женщин конец недели (пятница – воскресенье) при синхронном возрастании числа самоубийств во вторник и снижении в среду – четверг. Интересно, что в распределении суицидальных актов по числам месяца пики женского суицида «запаздывают» на 1-2 дня по сравнению с пиками мужского (4-6, 15-17, 22-24 числа). А в интервалах между 7-14 и 20-24 числами прослеживается обратное соотношение мужского и женского суицида. Это может свидетельствовать о зависимости мужских и женских самоубийств от ситуационного момента (для мужчин – злоупотребление алкогольными напитками в дни аванса и зарплаты, для женщин – поведение мужчин).
«Зеркальное» распределение во времени завершенных самоубийств и суицидальных попыток служит косвенным подтверждением мнения о качественных особенностях этих проявлений суицидального поведения.
§ 8. Самоубийство в системе индикаторов социального благополучия/неблагополучия
Как уже отмечалось, суицидальное поведение служит важным и тонким индикатором социального, экономического, политического состояния общества. Проанализированные выше сведения о самоубийствах в мире и в России XIX – XX вв. лишь подтверждают этот тезис.
Издавна убийства и самоубийства рассматриваются как взаимосвязанные показатели социального благополучия/неблагополучия. Предлагается рассматривать сумму уровня убийств и самоубийств как интегральный индикатор уровня социальной патологии*.
* Смидович С. Г. Самоубийства в зеркале статистики // Социологические исследования. 1990. № 4. С. 74-79.
Тогда, например, уровень социальной патологии увеличился в России с 1980 по 1995 г. с 34,1 (9,7 + 24,4) до 62,8 (21,4 + 41,4), то есть почти в два раза за пятнадцать лет. Для сравнения уровень социальной патологии за те же годы уменьшился в Австрии с 25,5 (24,4 + 1,1) до 22,6 (21,3 + 1,3), в Дании с 28,2 (27,0 + 1,2) до 23,5 (22,3 + 1,2), в Канаде с 28,2 (27,0 + 1,2) до 23,5 (22,3 + 1,2), во Франции с 21,9 (20,9+ 1,0) до 21,3 (20,3 + 1,0) и т. п.
Мы попытались применить частное от деления уровня убийств на уровень самоубийств («коэффициент насилия») в качестве одного из возможных социальных показателей, характеризующих как степень социального благополучия/неблагополучия, так и степень «ци-вилизованности»/«социальности», заимствуя терминологию А. Зиновьева*. С его точки зрения, «цивилизованность» – показатель развитости, человечности, тогда как «социальность» – все то, что порождает борьбу между людьми, попытки побольше урвать от «общего пирога». При этом мы исходили из того, что, во-первых, убийства и самоубийства суть два проявления агрессии. Во-вторых, оба эти явления социально обусловлены и имеют относительно низкую латентность. В-третьих, оба социальных феномена представляются наиболее экстремальными способами «разрешения» социальных и личностных конфликтов. В-четвертых, убийство себя служит более «цивилизованной» и достойной человека реакцией, нежели убийство другого**.