Посылка из Полежаева

Леонид Фролов

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

Леонид Фролов

ПОСЫЛКА ИЗ ПОЛЕЖАЕВА

ПОВЕСТЬ

с использованием документов, писем и свидетельств очевидцев.

Настоявшаяся за день духота была настолько плотна, что через распахнутую настежь дверь и раскрытые окна в избу совсем не проникал поостудившийся к вечеру воздух улицы. Только комары оказались способны пробуравливать эту студенисто-густую, но не видимую глазом глыбу слипшегося тепла. Они уже нудно звенели в тёмных углах горницы, под потолком, под кроватью, на которой я отдыхал после дороги, кружили вокруг меня.

Я вышел на крылечко, облегчённо обтирая со лба испарину, и увидел, что к дому вышагивает по тропке высокий парень. Он заметил меня издали и белозубо заулыбался, напомнив этой улыбкой Варвару Егоровну, хозяйку дома, доводившуюся мне близкой родственницей.

— Тишка? — не поверил я и смутился, что назвал его не по-взрослому.

Парень был выше меня ростом и, пожалуй, пошире в плечах. В моей памяти он остался щупленьким третьеклассником, которого в Полежаеве с лёгкой руки мальчишек окрестили Тишкой-переполошником, потому что он действительно мог устроить переполох по любому, даже самому незначительному поводу.

— Ну я, — баском сказал парень и протянул руку, чтобы поздороваться. — Мне мама говорила, что вы сегодня приедете… Я как раз поле закончил пахать под зябь — и домой. Думаю, гость-то у нас один, скучно ему.

Я и в самом деле сидел в доме один. Варвара Егоровна, встретив меня и за пятнадцать минут, какие мы находились вместе, успев выложить все деревенские и семейные новости, из которых я по-настоящему, пожалуй, усвоил только те, что Тишка закончил нынче десятый класс и работает в Полежаеве трактористом, а его старший брат Славик вот-вот вернётся из армии, отслужив действительную, убежала на ферму (она работает дояркой). Иван же Степанович, Тишкин отец, передав через жену обещание закончить дела на зернотоке, которым он заведует, пораньше, так и не сумел сдержать своё слово: страда есть страда, у неё передышки не выпросишь, и если зерно пошло — знай успевай поворачиваться.

— Батя у нас, как всегда, самый занятый человек, — не без гордости в голосе сказал Тихон.

— А мать?

— Да и у неё дел выше головы… Лето же… Как в газетах пишут, большое молоко идёт… Мои родители трудиться умеют и нас к труду приучили.

Что-то осталось в этом рослом парне от прежнего, девятилетнего, Тишки, с каким мне в 1976 году довелось жить бок о бок. Но если б я встретил его сейчас не в Полежаеве, а, скажем, в Москве, то, к стыду своему, наверное, не узнал бы. Оно и понятно, человек вырос.

В том, семилетней давности, 1976 году Тишка устроил переполох на всё Полежаево. Его сердце было ранено известием о том, что в далёкой от Полежаева южноамериканской стране Чили пришедшая к власти фашистская хунта готовит расправу над Генеральным секретарём Коммунистической партии Луисом Корваланом. На 22 марта был назначен над ним суд. Советские люди, трудящиеся всего мира с тревогой ждали этого дня. Они горячо выступали в защиту Луиса Корвалана и его товарищей, проводили митинги солидарности с чилийскими демократами, отправляли телеграммы протеста, требовали освободить из застенков ни в чём не повинных людей. Дети не стояли в стороне от этой важной политической кампании. Они проводили сбор средств в помощь демократам Чили. Они, как и их отцы, тоже были интернационалистами, они тоже хотели помочь попавшим в беду людям.

Так в Советской стране было всегда: дети жили интересами отцов, становились их единомышленниками и помощниками. Отцы защищали Советскую власть на фронтах гражданской войны — дети оказывались рядом с ними (их, тех детей, не напрасно прозвали неуловимыми мстителями). Строительство Комсомольска-на-Амуре, Днепрогэса, Магнитки — дети опять в меру сил своих помогали родителям. Великая Отечественная война — и опять дети рядом с отцами. И в тылу, и на фронте они проявляли чудеса героизма и стойкости. События в Чили снова подтвердили, что советские дети достойны своих отцов. Я был невольным свидетелем этого, когда приезжал в Полежаево.

— Тиш, а ты помнишь, как семь лет назад…

— Вы о Корвалане хотите спросить? — опередил он меня. — Конечно, помню… Я вот как увижу по телевизору, что где-нибудь на собрании, на митинге Луис Корвалан выступает, так душа радуется: всё-таки наша взяла! Отстояли!

Он сел на крыльцо, готовый продолжать радующий его разговор.

— Наивным я был, конечно, — улыбнулся Тихон. — Но ведь от чистого сердца всё. Правда? Ведь я хотел сделать как лучше.

Он добродушно посмотрел на меня, и я, как мальчишка, не удержался, чтобы не подзадорить его:

— Тиш, а я ведь рядом с Корваланом в Москве живу. Иногда вечерами встречаю его на улице. Идёт, набросим на плечи плед, задумавшись о чём-то…

Тихон встрепенулся.

— И вы с ним не пробовали заговорить? — спросил он, загораясь какой-то необъяснимой надеждой, выжидательно заглядывая мне в лицо.

— Да нет, неудобно как-то…

— Ну да, я понимаю, — вздохнул он. — Не о Полежаеве же ему рассказывать… Тогда вся страна помогала чилийцам. Полежаево — капля в море, о каждой капле не рассказать, — он задумался и, словно укоряя меня, вдруг признался: — А я бы, доведись его встретить, поздоровался б с ним и от полежаевцев передал бы поклон. Ведь помните, как всё было?..

Я не буду пересказывать нашу беседу с Тихоном. Всё-таки лучше не забегать вперёд, лучше предоставить слово самим героям этой небольшой повести.

Итак, 1976-й год. Тишке Соколову девять лет.

1

Варвара Егоровна подозрительно покосилась на сына:

— Тишка, у тебя не зубы ли болят? Ты чего как опоенный ходишь?

Тишка простуженно зашмыгал носом:

— Луиса Корвалана жалко…

Ну, день ото дня не легче. В первый класс ходил, так Мария Прокопьевна, Тишкина учительница, нередко жаловалась: «Варвара Егоровна, у вас Тиша сегодня весь последний урок со слезами на глазах просидел. Не могла и добиться, отчего такой пасмурный». Варвара Егоровна начинала сына строжить: «Ну? Говори, что такое?» — «Тебя-a вспо-о-мнил»… Вот чудушко какое: вспомнил мать на уроке — и затужил. Уж, кажись бы, и не заласканный растёт, ни отец, ни мать спуску ему ни в чём не дают, спрос такой же, как со старшего сына Славки, а по сердцу-то его со Славкой и сравнивать нельзя — обо всех у него душа болит.

— Ну, так чего ты такое про Корвалана страшное узнал?

Тишка уткнул голову матери в колени:

— Его судить скоро будут… На двадцать второе марта суд назна-а-чен. — А у самого голос рвётся, вот-вот заревёт.

— Да откуда ты про число-то узнал?

— Нам Мария Прокопьевна сегодня рассказывала…

Ну, Мария Прокопьевна… Ну. хороша тоже… Надо же деток до такой стопени растревожить…

Варвара Егоровна захлопала руками. А когда жалость к сыну немного повыгорела, повыстудилась, укорила себя: а ведь у Марии Прокопьевны такая работа, обо всем им рассказывать, всему учить. Как же? Разве могла Мария Прокопьевна утаить, что готовится суд над Корваланом? Варвара Егоровна сама училась у Марии Прокопьевны и знала, какая это хорошая учительница. Мария Прокопьевна зря ничего не скажет, у неё всё обдумано.