Молчаливое море

А после принятия военной присяги Вася прислал свою фотографию. Он снялся в полной морской форме в позе бывалого морехода: широко расставив ноги и до бровей нахлобучив бескозырку, чем доставил мне немало веселых минут. Уж очень он походил на жюльверновского Жака Паганеля!

Слух о такой необычной переписке взбудоражил головы моих подружек, которые со вздохом поглядывали на своих неизобретательных поклонников. Однажды на первом уроке учитель физики, исчертив одну сторону поворотной доски, перевернул ее, и перед взором всего класса предстал нарисованный цветными мелками морячок.

Головы всех невольно повернулись в мою сторону. Но я не смутилась: пусть будет стыдно трусливому мазилке! Правда, я наверняка знала, что это дело рук Сережки Добрынина. Недаром он все старался уязвить меня подхваченной где-то песенкой:

Назло всем, а главное Сережке Добрынину, я купила в галантерейном магазине большую аляповатую брошь с якорем и прицепила ее на кофту.

— Это что еще за чудище? — удивилась мама. Потом покачала головой и добавила: — У тебя совершенно нет вкуса, Алла.

Пусть у меня не было вкуса, зато было самолюбие. Брошь я так и не сняла до самых выпускных экзаменов.

Я не стала затворницей. С удовольствием ходила на школьные вечера, бывала и на танцплощадках. Но если кто-нибудь из партнеров начинал говорить мне пошловатые комплименты, он переставал существовать для меня как личность. Первым в разряд отверженных попал, разумеется, Сережка Добрынин.

Часто, проходя мимо зеленхозовского общежития, я в раздумье задерживала шаг. Мне хотелось навестить Анну Петровну. Каково-то ей теперь одной? Но я не знала, как она отнесется к моему визиту, поэтому не решалась войти в дом.

Однажды я увидела возле зеленхозовских ворот машину «скорой помощи». Неясное предчувствие толкнуло меня под сердце, и я взбежала по ступенькам высокого крыльца.

«Скорую помощь» действительно вызвали к Портновым. Анна Петровна лежала в постели с лицом белее наволочки. Увидев меня, с трудом улыбнулась, глазами пригласила садиться.

— Хвораю вот, — негромко сказала она. — Только ты, дочка, Василию ничего не пиши. Не расстраивай его. Я как-нибудь оклемаюсь. Не впервой...

Анна Петровна встала на ноги только через неделю. Все эти дни я навещала ее. Убирала в комнате, бегала в аптеку за лекарствами. И видела, как теплели глаза этой усталой, не обласканной судьбою женщины. 

Глава 8

Корабли стояли в две линии, степенно раскланиваясь друг перед другом на пологой зыби. Сухой и жгучий африканский ветер сирокко полоскал их бело-голубые, краснозвездные, серпастые и молоткастые флаги. На фок-мачтах цветными гирляндами пестрели сигналы: «Поздравляем с благополучным прибытием!» Вдоль бортов ровные шеренги выстроенных по большому сбору команд.

«Величавый» медленно прошел по широкому коридору между обеими линиями, звонкими руладами горна приветствуя боевых друзей. Такой необычной и волнующей показалась Портнову эта встреча в открытом море, вдали от родных берегов, что у него невольно запершило в горле.

Потом ракетоносец занял свое место по диспозиции и отдал якорь. Спустили на воду катер и Неустроев пошел представляться командиру отряда. А с других кораблей устремились к «Величавому» катера и гребные шлюпки. За почтой.

Не часто находят адресатов в дальнем плавании конверты, полные нежных слов, затаенных желаний и нетерпеливого ожидания. И моряки зачитывают письма до дыр и подолгу носят на груди измятые тетрадные листки.

Портнов с завистью глядел на то, как, получив свой объемистый тючок, корабельные почтальоны нетерпеливо начинали его шерстить и как светлели их лица, когда они находили искомое. Глядя на них, лейтенант размышлял о своем, о новой оказии, которая и ему доставит письмо из Тюмени.

Над своим изголовьем Портнов укрепил на переборке фотографию Аллочки в пластмассовой рамке. Увидев ее, Смидович спросил:

— Любимая девушка?

— Невеста, — твердо ответил Портнов, чувствуя в его голосе язвинку.

— Ничего деваха, — внимательно разглядев фото, сказал Смидович. И тут же его  губы искривила недобрая усмешка: — Все они хороши, пока невестятся. Откуда только вот берутся плохие жены?..

Портнов молча шевельнул плечами, уклоняясь от неприятного разговора.

— Мой тебе совет, — продолжал Смидович, — не спеши в загс. Потянет тебя ко дну семейная ракушка... Не бери пример с других.

— С кого это с других? — улыбнулся Портнов.

— Хотя бы с меня, — повернулся к нему Смидович.

Портнов никак не мог разгадать характер своего соседа по каюте. В том, что Смидович не глуп, он не сомневался. Битком набитый книгами шкаф красноречиво говорил о кругозоре соседа. Ко всему тому Смидович командовал отличной группой, считался одним из наиболее подготовленных вахтенных офицеров. На мостике держался уверенно, без робости и смущения при любом начальстве. Глянув на него со стороны, можно было назвать его прирожденным моряком.

«Кто же он? — думал иногда Портнов. — Искренний человек или просто позер?»

Непонятным было и то, что командир корабля явно благоволил к Смидовичу. А в голове у Портнова гвоздем засели слова, сказанные замполитом: «Придется списывать с корабля... А нам с командиром еще один минус в работе».

Немало удивила лейтенанта и странная откровенность Исмагилова.

— Ты не забывай, что мы со Смидовичем, как раньше говорили, нацмены, — в обычной своей полушутливой форме заявил тот. — Народ мы упрямый, и раскусить нас не просто! Правда, белорусов мал-мала побольше, чем хакасов, и адмиралов у них — хоть пруд пруди. Потому Смидовичу резона нету о расшитом козырьке мечтать. Все равно никого в Минске не удивит. Другое дело я — заявлюсь в свой Черногорск с адмиральскими погонами: здорово живете, земляки! Пусть будет у меня сейчас одним конкурентом меньше! — звонко хохотнул капитан-лейтенант.

Потом, посерьезнев, добавил:

— Только знаю, никуда Смидович с «Величавого» не уйдет. Есть в нем морская жилка, самая настоящая. Вот увидишь, когда-нибудь он нами с тобой командовать будет. Я бы на его месте не меньше, чем адмиралом флота стал! — сверкнул белками глаз Исмагилов.

Этот памятный год был для меня и радостным и печальным. Часто я вынимала из шкатулки и подолгу разглядывала голубоватый, с гербом наверху новехонький аттестат зрелости. Все не верилось, что я уже не девчонка, что можно выбросить прочь школьный фартук и щеголять в супермодерной мини-юбке. И в то же время было жаль беспечного, промелькнувшего, «как сон, как утренний туман», детства. Только став взрослыми, мы не раз и не два в грустную минуту вспоминаем косички с бантами, от которых так спешили избавиться. В июле я подала документы в медицинский институт и снова взялась за учебники.

Вступительные экзамены я выдержала успешно, хотя жутко боялась конкурса. И была вдвойне счастлива потому, что вскоре приехал в свой первый курсантский отпуск Вася. Когда он спрыгнул с подножки в нарядной черной форме с голубым воротником и золотистым угольничком на рукаве, мне стало стыдно, что я смеялась над его фотографией. Передо мной предстал высокий, стройный моряк, пригожий до умопомрачения и... чуточку чужой. Я не узнавала в нем своего неловкого и застенчивого обожателя.

— Здравствуй, Аленькая... — сказал он одними губами и при всех обнял меня прямо на перроне. Видела бы такое моя мама! А вот Анна Петровна стояла возле нас, покачивала головой и грустно улыбалась. Она понимала, что очередь ее стала теперь второй.

Что было, когда я, почти силком, затащила Васю к нам домой! Папа, очень уважающий военных оттого, что сам не служил в армии, называл гостя по имени-отчеству, выставил на стол бутылку коньяка и даже налил себе, что случалось раз в кои годы!