Страница 27 из 45
– И тут одна старушонка, что подле меня стояла, – продолжил Зинат, – как рявкнет на эту бабу: «Оставь её! Небеса покарали её за то, что она предала своего мужчину! На ней проклятие Духа-Создателя!». Бабулька мелкая такая, сухонькая, а голос, как охотничий рог. Все, кто рядом был, услыхали её, оглядываться стали, шептаться. Ну и твоя, понятно, обернулась, да как взвизгнет: «Прочь пошла, старая ведьма!». Тут уж кто-то из зевак не выдержал, встрял – мужик-то её, мол, вором был…
Зинат отхлебнул вина и продолжил с усмешкой:
– А старуха, знай, своё: «Хоть самим Духом Тьмы! – говорит. – Это её право – выбирать того, кто ей по сердцу. Но коли выбрала – предавать не смей! Смотрите, люди добрые, на неё – вот, что ждёт тех, кто не знает верности! Оставьте её, если жизнь дорога! Проклята эта девка. И пожар сей – кара Небес. Кто станет жалеть её, на того падёт проклятие. Ступайте домой! Оставьте эту проклятую!» Бабка эта так запела, что всех проняло. Прям сомнений не осталось. Я гляжу, многие попятились… Разбредаться стали. На твою косятся, и потихоньку прочь.
– Что же и никто ей руки не протянул? – с трудом проронил Эливерт.
– Да поначалу вроде хотели помочь... Та бабёнка, что шаль ей дала, сперва тоже речей старухи напугалась, а потом махнула рукой, да и обратно к Аллонде – дескать, пойдём ко мне, переночуешь, а там решишь, как дальше жить-быть, – продолжил Зинат. – И всё бы ничего, но тут, брат, чего приключилось. Наутро сынок бабёнки этой захворал, ну, которая купчиху твою пригрела. Может, ветром продуло, под дождём же со всеми стоял, но так уж совпало. Соседка тотчас про милосердие позабыла и Аллонду выставила на улицу. И сказывали, уже к вечеру пацанёнок на поправку пошёл… Представляешь, что тут началось?
– В проклятие поверили… – невесело усмехнулся Ворон.
– Поверили, ещё как поверили! – охотно закивал старик. – Ты же знаешь, эсендарцы – народ суеверный. А мы тому мешать не стали, а только помогли.
Зинат оскалился в щербатой ухмылке.
– Когда всё это случилось, мы с братцами передумали девку твою кончать. Сам Марид велел её не трогать. Сказал: «Пусть живёт, голубушка, сколько сможет протянуть. Раз она – сучка, пусть на своей шкуре испытает, как псинам бродячим сладко живётся. Только глядите, чтобы ей и куска хлеба никто не бросал, а про деньги и не говорю! В каждом кабаке слух пустите о бедствиях и болезнях, что свалились на голову тем, кто её пожалел да обогрел. Пусть эти байки молва по всему Великому Городу разнесёт! Тогда эту дрянь пинками и камнями добрые люди погонят».
Зинат восхищённо покачал головой:
– Марид – шибко умный мужик, не зря столько лет эсендарской вольницей верховодит. Как он велел, так мы и сделали. Приглядывали, чтобы кто-нибудь её на постой не пустил или на работу. Её даже в бордели не брали. Первое время до неё охочие попадались. И она вроде пыталась хоть каких-то деньжат с мужиков поиметь. Да только имели все её задаром. Марид сказал, она теперича ничья, а значит – общая. Кто её хочет – берите, пользуйтесь! Только не платите ни фларена.
Она, правда, быстро смекнула, что оплату надо прежде просить, чем передок подставлять. Но кто б её спрашивал… Дошла до того, что просила хоть накормить, напоить, прежде чем за углом нагибать. Так и пошла по рукам за жратву да выпивку.
А пила она много! Заливала беды свои. Не каждый парняша из наших так бухать смогёт. Впрочем, что ей оставалось. А может, совесть в ней просунулась, а? Не знаю… Как думаешь, брат, была у бабы твоей хоть какая-то совесть?
Не дождавшись ответа от Эливерта, старик продолжил свой рассказ:
– Опустилась быстро, вид потеряла, затасканная стала, жалкая, мерзкая… К зиме уже мало оставалось желающих с ней потешиться.
– Почему же она уехать отсюда не попыталась? Ведь могла бы прижиться там, где её никто не знает…
– Ворон, ты же знаешь, вольница везде найдёт, если надо, – хмыкнул Зинат. – Наверное, и она это понимала. Да и чтобы она делала? В кабаке посуду мыла?
– Да прислуживать она не умела и не хотела… Тут ты прав! – кивнул Эливерт. – Но ведь лучше, чем так… В унижении, в грязи… Хуже шлюхи!
– Да, видать, быстро привыкла. А если бы уехала… Нашли и пришили бы тогда, не дали бы жизнь новую начать.
– Так хоть бы не мучилась… Зинат, а Лахти? Почему он-то её не забрал? После пожара…
– Вот, брат, мы сперва тоже опасались, что он у себя её припрячет, и нам уже тогда до неё не добраться, – затряс головой старый мошенник. – Да видать ты-то ему был нужен больше, чем эта краля. Изловил тебя, и она стала враз не нужна. А потом, когда он вдруг исчез бесследно, у неё в этом городе вовсе никого не осталось, кто бы за неё вступился…
Эливерт слушал скрипучий голос старика, а мысли так и разбредались по закоулкам прошлого, что-то пытались уловить, нащупать. И вдруг как озарение…
Он же видел это! Во сне. Вернее, в горячке.
То, что тогда ему мерещилось, почти стёрлось из воспоминаний, но иногда вдруг всплывало вот так: неожиданно, ярко, пугающе. Как голос незнакомки, образ которой он позабыл, но запомнил навсегда, что это ей он обязан своей вновь обретённой жизнью. Как чёрный ворон Миланейи, в его видениях обратившийся в устрашающее чудовище. И как Аллонда, заклинающая Лахти дать ей денег.
Провалиться в Лидонское ущелье! Так значит… Это не сон был. То есть сон, но вещий. Аллонда приходила к Лахти, умоляла отдать ей обещанную награду за его голову, просила денег, когда пожар отнял у неё всё. А проклятый выродок лишь усмехался ей в лицо.
Вот так потешилась судьба над корыстной девкой! Никак сам Владетель Мрака приложил к этому руку. Это же надо было Аллонде так прогадать – продать его в надежде озолотиться, а в итоге лишиться даже того, что имела! Дом сгорел, награду не получила, и даже любовника своего Ворона, который содержал её, собственными руками отправила за Грань. Просчиталась, голубка!
– Так-то, брат, поплатилась она за предательство, – неторопливо продолжал своё повествование Зинат. – За каждую жизнь, ею заглублённую, рассчиталась бесчестьем и унижением. Позорнее жизнь сложно придумать.
– А… – Эл с трудом заставил себя договорить, – где она сейчас?
– Там, где ей и положено быть – в Бездне! Месяца три назад подцепила заразу какую-то… Оно и понятно, дотаскалась! Начала гнить заживо, смердела так, что её отовсюду гнали, где она появлялась. Так и померла вскоре. Нашли в сточной канаве у Северной башни. Прямо там, среди помоев и нечистот, скрючившись, лежала, закоченевшая уже, синяя. Эй, Ворон? Ты меня слушаешь вообще?
Эливерт отрешённо кивнул.
– Похоронить по-человечески было некому. Даже прежние соседи не пожелали труд на себя взять. Так зарыли где-то на краю погоста, будто бродягу безродного. Даже и не знаю, где то место… Потому, ежели хочешь плюнуть на её могилу, ничего не выйдет – хрен знает, где её закопали. Вишь как, опоздал ты немножко, друг, не успел поглядеть, как подохла тварь продажная.
– Не успел… Зинат, я, пожалуй, пойду…
– Куда «пойду»? – удивился барыга. – Ночь скоро.
– Пойду! Благодарю, друг, за угощение! И спасибо, что рассказал, чем всё кончилось. Пора мне.
– Эй, погодь! Деньги-то забери свои. Я тебе должен был. Я не забыл. Теперь тебе ни один фларен лишним не будет. Пока на ноги опять встанешь…
– Ты прав, – кивнул вифриец. – С деньгами у меня сейчас…
– Негусто! – подсказал Зинат.
– Если бы не густо, – хмыкнул Ворон, – а то ведь совсем пусто! Пожалуй, надо ещё по гостям пройтись, собрать хоть немного со всех, кто в должниках ходил…
– Правильно! – кивнул старик. – Заодно, пусть узнают, что рано они тебя схоронили. Летать тебе ещё да летать!
***
Уходить, на ночь глядя, было глупо, но оставаться в доме Зината-Фальшивки дольше оказалось невыносимым. Эл больше не мог это слушать, не мог говорить обо всём этом. А старый барыга наверняка бы весь вечер припоминал подробности. Нет, уж лучше сбежать прочь от давнишнего приятеля.
Из Эсендара уходить уже поздно – солнце садится, а плестись в темноте по безлюдным окрестностям может быть чревато. Не настолько он ещё окреп, чтобы так рисковать. Можно было пойти ещё к кому-нибудь из старых знакомых (в конце концов, за этим и приехал в Великий Город), но ведь понятно, в какое русло свернут все разговоры. Нет, хватит!