В поисках солнца

Райтэн досадливо поморщился.

Эта ощутимая досада, в которой ясно читалось: «Мне больше нет до него дела!» — резанула по сердцу старшему Тогнару, наблюдавшему за сценой со стороны. Прикрыв лицо рукой, он тихо опустился в ближайшее к нему кресло, понимая, что уже ничего не исправить.

Дерек, впрочем, не согласился бы с ним в оценке этой ситуации.

— Ты хоть осознаёшь, — сердитым шёпотом продолжил он, — какое это немыслимое сокровище в нашем возрасте — живой отец? — Сердце Райтэна кольнуло глухой болью. — Ты из нас всех, Тэн, немыслимый богач. Что ты творишь?! — Дерека, видимо, тоже понесло. — Он же из любви к тебе меня, идиота, хотел из проблем вытащить! А ты!..

Взгляд, полный горечи, пронзил Райтэна насквозь.

Ему в этот момент не было дела до отца; но он с ужасом понимал, что натворил что-то настолько несусветное, что Дерек — добрый, сочувствующий, всех и всегда понимающий Дерек, — смотрит на него сейчас… со смесью горького разочарования и гнева. Что Дерек зол на него настолько, что напрямую сравнил с Грэхардом — прекрасно осознавая, как такое сравнение его заденет.

Райтэн не понимал, чем заслужил такие чувства, и это растерянное, беспомощное непонимание ярко отразилось на его лице.

Гнев в глазах Дерека сменился терпеливым смирением.

— Он же тебя любит, идиот! Ну, сам посмотри! — он развернул его за плечи, заставляя посмотреть на отца.

С глубоким недоумением Райтэн уставился на дрожащий уголок губ: мышца там нервно и мелко дёргалась, заставляя паутинку морщинок рвано подрагивать.

Почти минуту он смотрел на этот нервный танец морщинок, и только потом, трудно и со скрипом, до него дошло, что это морщинки на лице его отца.

Райтэн сморгнул, потряс головой и снова посмотрел, отмечая теперь и нервно сжатые пальцы, и потухший отчаявшийся взгляд, и — самое нелепое, странное и никак невозможное! — отсутствие какого-либо ответа.

Не было ни гнева, ни властного призыва к порядку, ни привычной язвительной насмешки, ни лёгкой небрежности уверенного в себе и в своих силах человека, — ничего из того, к чему Райтэн привык и к чему он был готов.

Был жалкий, растерянный пожилой человек, которого он, Райтэн, не встретив сопротивления, избивал словами, пока его не остановил Дерек.

Глубокий, всепожирающий стыд захватил Райтэна с головой.

Дрожа от стыда, он смотрел на отца и видел, наконец, не засевший в его голове образ, а реальность — и все те мерзкие, отвратительные, злые слова, которые он только что с такой ядовитой тщательностью выговаривал, вонзились теперь в него самого, разодрали его собственное сердце и совершенно его опрокинули.

— Пап… — беспомощной позвал он, как ребёнок, наворотивший дел и не знающий, как теперь разгрести все эти кошмарные последствия. — Папа!..

Тогнар поднял на него удивлённый взгляд. Мучительное в своей беспомощности «Папа!», так нелепо контрастирующее с предшествовавшими ему криками, не вписывалось в его видение ситуации.

Он заставил себя заглянуть в опрокинутое лицо сына, но вместо брезгливого презрения обнаружил выражение мучительного раскаяния.

Тогнара накрыло немыслимым, глубочайшим облегчением. Это выражение раскаяния говорило, по крайней мере, о том, что Райтэн жалеет хотя бы о части произнесённых слов — и, возможно, всё-таки не ненавидит его настолько, насколько только что заявлял.

Спокойным жестом опустив руки на подлокотники, Тогнар тихо отметил:

— Так орать было совсем не обязательно. Во всём же остальном ты полностью прав.

Райтэн издал какой-то протестующий клекочущий звук. Он, совершенно точно, не считал теперь себя правым — потому что не может быть прав человек, который кричит на родного отца. От стыда ему хотелось провалиться сквозь землю, и только спокойная, надёжная рука друга, которая лежала у него на плече, придавала ему мужества.

— Хорошо, согласен, у тебя были причины именно орать, — сделал вид, что не понял, к чему относится протест, Тогнар. — Я слишком часто игнорировал твоё мнение, и ты вправе был ожидать, что я тебя не услышу. Виновен полностью и на все сто процентов.

Совершенно бурый от стыда и возмущения Райтэн лишь пару раз открыл и закрыл рот, так и не выдавив ни слова. Признающий вину отец был за гранью его представлений о реальности.

Не найдя никаких слов, он беспомощно оглянулся на Дерека. Лицо того больше не выражало ни так потрясшей Райтэна ледяной строгости, ни дурацкого шутовского веселья. Это было тёплое сочувствующее лицо друга, который понимает твою боль, разделяет её и пытается утешить.

Райтэн снова перевёл взгляд на отца — теперь уже выразив им обиженное возмущение.

Возмущение его относилось, видимо, к претензии «как ты можешь быть не таким, как я ожидал?»

Отец должен был остановить его ещё на первых криках, властно напомнить, кто здесь главный, перехватить инициативу в разговоре, отмести любые упрёки и заявить, что он был прав, а все вокруг — идиоты, которые не понимают своего же блага. В этой схеме он, Райтэн, должен был сопротивляться, отстаивать своё мнение и пытаться докричаться до отца.

Но битвы, которую он нарисовал в своём воображении, не было.

Был он, Райтэн, который ворвался сюда и наорал на отца; и был отец, который почти сразу полностью признал свою вину.

Что делать с таким отцом, Райтэн совершенно не знал.

— Теперь-то вы друг друга не поубиваете, надеюсь? — спросил вдруг Дерек.

Он всё ещё полагал себя лишним в этой сцене.

— Ну! — дружелюбно ответил старший Тогнар, хлопая себя по коленям и вставая. — Надеюсь, если у Тэна ещё остались какие-то невысказанные претензии — он сумеет всё же выразить их теперь цивильно.

Кивнув, Дерек похлопал напоследок друга по плечу и вышел.

Издав сперва очередной клекочущий звук — горло всё ещё сдавливало стыдом — Райтэн, тем не менее, всё же сумел возмутиться:

— Ещё какие-то невысказанные претензии? Серьёзно?

Тогнар подошёл к нему и встал напротив, со спокойным глубоким взглядом уточнил:

— Но ты ведь их всю жизнь копил, не так ли?

Райтэн часто, беспомощно заморгал. Он всё ещё ожидал ответных ударов. Отец не мог просто взять и спустить такую выходку с рук! Здесь должны, просто обязаны сейчас быть какие-то страшные, язвительные слова, которые заставят его, Райтэна, навсегда запомнить полученный сегодня урок.

Но никаких ужасных слов так и не следовало.

— Возможно, — вместо этого неожиданно робко отметил отец, — ты ненавидишь меня всё же не настолько сильно, чтобы не позволить обнять?

Неизвестно, что потрясло в этот момент Райтэна сильнее: та робость, какую он никак не привык видеть в отце, сама мысль о том, будто он считает, что Райтэн может его ненавидеть, прямо высказанное желание обнять — отец никогда не был щедр на подобные проявления чувств! — или вполне улавливаемый в голосе страх того, что ему в этих объятьях будет отказано.

Рванув вперёд, Райтэн сгрёб отца в судорожные удушающие объятья; и с удивлением осознал, что отец в ответ вцепился в него с не меньшей силой.

— Как я могу тебя ненавидеть?!. — сдавленно пробормотал Райтэн ему в висок. — Как ты только мог поверить, что я могу тебя ненавидеть!

Он услышал лёгкий смешок.

— Кажется, — ответил на это отец, — мне просто несказанно повезло, что судьба вместо сына-интригана послала мне сына с большим и великодушным сердцем.

Большое и великодушное сердце Райтэна захлестнуло теплом.

В этот раз он поверил.

21. Как дружба меняет твою жизнь?

Домой Райтэн и Дерек, не сговариваясь, брели медленно, ковыряя ногами мостовую, молча и не глядя друг на друга. Оба были эмоционально и психологически вымотаны в край. У Райтэна, однако, это опустошение имело светлый оттенок: после стольких лет он освободился от груза обиды и боли, и теперь будущее виделось ему в оптимистичном ключе. У Дерека же, напротив, опустошение было раскрашено самыми тёмными красками: он полагал, что жизнь его теперь кончена, что ничего не исправить, и остаётся лишь покориться своей судьбе.