Страница 10 из 11
Олег еще раз попытался разглядеть стоявших рядом, но увидел лишь смутные силуэты. Кто-то тронул его за плечо. Он вздрогнул и проснулся…
Возле приоткрытой двери стоял Вахтанг.
– Я уже собирался уходить, – сказал он. – Не хотел тебя тревожить.
Олег потер лицо ладонью. Перед его глазами все еще стояло видение предгрозового мира под высокой скалой.
– Как здоровье? – Вахтанг подошел к окну.
– Нормально.
– Твоих сейчас встретил. Настёна подросла.
– Чужие дети быстро растут. – Олег вспомнил, как в таких случаях говорила его мама.
У Вахтанга, видимо, снова начинался приступ невроза желудка. Он был какой-то вялый, медлительный. По привычке открыл форточку и закурил.
– Что случилось, Вахтанг?
– Коростецкую убили…
Олег почувствовал, как к его лицу прилила кровь. Опустил голову и на несколько секунд замер.
– Когда?
– Вчера вечером. Она возвращалась от родителей вместе с детьми.
У Олега на миг перехватило дыхание:
– Дети живы?
– Да, но мать убили на их глазах… – ответил Вахтанг. – В сквере между Грибоедова и Большевиков. Убили ударом ножа в область сердца. Мгновенная смерть. Убийца сначала толкнул сзади детей – они упали. Потом ударил ножом Коростецкую и убежал. Есть свидетель. Преступника описал, как худощавого человека среднего роста. Он был в спортивной шапочке и маске.
– Ну и ну, – Олег встал с кровати и тоже подошел к окну. – А я ей не поверил… – Он вдруг осекся и посмотрел на Вахтанга. – Это невыносимо! Ты принес мне одежду?
– Да, – тот кивнул на пакеты, лежавшие возле двери.
Олег на мгновение закрыл глаза и крепко сжал челюсти. Он чувствовал, как тошнотворная слабость растекается по всему телу, и голова стала как ватная. Продолжалось это не больше минуты, приступ закончился так же внезапно, как и начался. Олег вытер пот со лба. Извинился перед собеседником. Хотя тот так ушел в себя, что паузу в разговоре даже не заметил.
– Что? – Спустя мгновение он поднял голову. – Простите, я задумался.
Собеседнику Олега было под шестьдесят. Один из последних родственников Коростецкой – ее отчим, Федулев Егор Матвеевич.
– Простите, но все это очень тяжело пережить, – сказал он. – Я ведь ее воспитал. Как родную дочь воспитал. Своих детей мне бог не дал. А ее я очень любил. Как родную. После смерти Любы, ее матери, у меня кроме Ани родных не осталось. Господи… за что ты лишаешь нас самого дорогого?
– В тот вечер они возвращались от вас?
– Нет, что вы. Мы живем… – он осекся. – Мы жили в соседних домах. Они возвращались от родителей Эдика.
– Вы хорошо знали ее мужа?
– О, Господи, – снова вздохнул Федулев, – она пережила его всего на несколько месяцев. Я почти ничего не знал о его жизни. Близки мы не были, но он был хорошим мужем и хорошим отцом… О покойном нельзя говорить плохо, но он всегда казался мне сомнительной личностью. Скажу прямо, я его недолюбливал. Чувствовалось в нем двоедушие. Хотя, в наше время, наверно, таким и нужно быть.
– Егор Матвеевич, сейчас я задам вопрос, который причинит вам новую боль. Но я должен спросить. Гибель вашей дочери – это роковая случайность или у вас есть иные подозрения?
Федулев вдруг мелко, как в припадке, затряс головой. Вытер глаза ладонью.
– Богу я только за одно благодарен, – срывающимся от слез голосом сказал он. – Что ОН пощадил детей… Я не знаю, почему смерть забрала Анечку. Не знаю, но как бы я хотел это узнать…
– Прошу прощение, сейчас каждый мой вопрос – это удар для вас, – после ощутимой паузы произнес Олег, так и не дождавшись от собеседника продолжение. – Егор Матвеевич, а что вы думаете о смерти вашего зятя?
– А вот на этот вопрос я вам ответить могу! Он настолько погряз в похоти и стяжательстве, что его настигла кара Божия! Столько зла и неприятностей он причинил людям, что умереть своей смертью просто не мог. Еще и Аню за собой увел… – Федулев отвернулся и беззвучно расплакался.
– Спасибо, Егор Матвеевич. – Олег поднялся с дивана. – Извините еще раз. Я сочувствую вам. До свидания.
Словесный портрет Коростецкого данный его тестем, до такой степени расходился с елейным описанием супруги, что поневоле стоило задуматься.
Олег вышел на улицу. На скамейке возле подъезда сидели плотные, закутанные в теплую одежду старухи. При появлении незнакомого человека они замолчали и сразу стали похожи на капризных, недовольных чем-то детей. Глядя на них, Олег вдруг вспомнил ведьму из своего странного сна.
– Здравствуйте, уважаемые, – повинуясь импульсу, он подошел к скамейке. – Я из милиции, из уголовного розыска, – Олег показал им свое удостоверение. От вида корочек, лица у старух стали еще недовольней. – Хочу поговорить с вами о Коростецкой Анне Степановне.
– Ой, горюшко! – Совсем неожиданно и вовсе уж по-деревенски вымолвила одна из женщин. Они сразу оттаяли.
– Мы ведь ее знали вот с таких вот годиков, – сказала другая и помахала рукой сантиметрах в шестидесяти от земли. – Люба, мама ее, была очень хорошей женщиной. Доброй, гостеприимной.
– А потом она с Егором Матвеевичем сошлась, – поддакнула вторая. Олег отметил, что третья из товарок отмалчивается с насупленным видом. – Он хоть и выпивал, но не обижал их никогда.
– Да-да-да. Жили они всегда хорошо. А видишь, как оно обернулось.
– Что она была за человек? – Вклинился в их междусобойчик Олег.
Старухи переглянулись и принялись пожимать плечами.
– Хорошим человеком она была, – наконец, за всех ответила первая. – Детишки у них хорошие. Ой, горюшко-то, сиротками теперь остались!..
– И что это делается?! Куда только милиция смотрит?! Вечерами во двор выйти страшно! – Поддержала ее вторая.
– А ребятишки у нее, какие ласковые, вежливые. Ой, да что же это делается?!
– А мужа ее вы хорошо знали?
Старухи снова переглянулись и замолчали.
– А вот ему поделом! – Вдруг сказала до этого молчавшая.
– Ой, Валя, нельзя так говорить! Пусть земля ему будет пухом.
– Поделом ему, кобелю! – Старуха грозно сверкнула глазами и поднялась со скамьи. Не обращая больше ни на кого внимания, она пошла к последнему подъезду.
Олег проводил ее взглядом и вновь посмотрел на скамью. Бабки о чем-то шушукались, о нем они уже забыли.
– Извините, уважаемая, – Олег догнал старуху, когда она поднималась на крыльцо. – Могу я с вами поговорить?
– Об этом гаденыше? – Сурово спросила та, позвякивая ключами в кармане. – Нет, не хочу я о нем разговаривать! – Она зашла в подъезд и поднялась на лестничную площадку второго этажа. Открыла дверь своей квартиры и оглянулась на Олега, стоявшего внизу. – Ладно, проходи.
– Как вас зовут? – Спросил Олег, разуваясь в прихожей. Но хозяйка квартиры так глянула на него, что тот тотчас принялся оправдываться: – Это не для протокола, поверьте мне на слово. Но ведь должен я вас как-то называть? «Уважаемая» – это не имя.
– Звать меня Валентиной Федоровной. Сапегина Валентина Федоровна, – словно для внушительности повторила она и прошла на кухню.
Олег снял кепку, поправил перед зеркалом прическу и прошел вслед за ней. Сапегина уже звякала сковородой возле газовой плиты.
– Валентина Федоровна, разрешите? – Олег сел на табурет возле окна и огляделся. Кухонька был маленькой и чистенькой, но пахло в ней почему-то коммунальной квартирой. В старинном буфете хмурились фарфоровые сервизы. На водопроводном кране сохла металлическая губка. – За что вы невзлюбили Коростецкого? Даже после смерти простить его не можете.
– Бог его простит, – Сапегина до упора повернула ручку газовой форсунки и поставила на гудящее синеватое пламя сковороду жареной картошки. – Я его не прощу никогда.
Олег решил вопросы больше не задавать. Стало понятно, что хозяйка квартиры – человек с норовом, если надумает рассказать о своей обиде на покойного, сделает это без посторонней помощи и без наводящих вопросов.
В молчании прошло около минуты. Незаметно кухня наполнилась аппетитными запахами.