Страница 29 из 111
Читатель без труда обнаружит в данной характеристике много, слишком много совпадений с определениями относительно «рабочих и крестьян» (или, в прочтении самого М. Горького, относительно «русского народа») из текста «Дополнения». Мы, повторим, не можем говорить в точности, что и как написал на сей счет А.Ф. Лосев, а вот его критик и обвинитель — тот в свое время и в своем месте выразился именно теми словами, что воспроизведены. Может быть, как раз поэтому столь резким и был выпад «своевременного» Горького 1930-х годов против автора «Дополнения», что ему что-то и как-то напомнило о прежнем Горьком, о Горьком времен «Несвоевременных мыслей».
Впрочем, главное состоит не в совпадениях, а как раз в расхождениях. Даже если М. Горький и не знал А.Ф. Лосева и судил о его творчестве только по справочным материалам ОГПУ (достоверными данными в пользу обратного предположения мы не располагаем, хотя и видятся некоторые ходы дальнейших поисков 24), пересечение судеб этих двух личностей в случае статьи «О борьбе с природой» является вовсе не случайным. Столкнулись два мировоззрения, два проекта, две программы «преобразования» природы. В самом деле, какая идея победит? Та ли, что «способна обернуться безрелигиозной в своем существе, самовлюбленно-человеческой, фетишистски-науковерческой душой бездушно-машинной эпохи»? Или все-таки наконец станет понятным, что «борющееся „с природой“ человечество есть само ведь тоже природа в глубочайшем смысле слова» и что «борется оно, не ниспровергая природу, а напротив, опираясь на нее, утверждая и прославляя ее». Но тогда с необходимостью выходит, «преобразование и преображение мира должно быть не борьбою с природой, а утверждением ее идеально-реального бытия».
Точные формулировки для этого противопоставления мы позаимствовали у Н.В. Устрялова 25, который не только много и плодотворно думал о проблемах исторического прогресса, но и явственно определил свой собственный выбор в пользу движения вслед за Лосевым, а не за Горьким. Не за Горьким, который откровенно признавался в одном своем письме в декабре 1930 года: «…даже вижу себя великодушнее оной Природы и даже нахожу ее — между нами — глупой» 26, а за Лосевым, который говорил в своей «Диалектике мифа» как на исповеди: «А я люблю небушко, голубое-голубое, синее-синее…»
На этом можно было бы и закончить… Но вопрос выбора пути — причем не столько индивидуального, личного, сколько стоящего перед Россией в целом, — до сих пор не снят с повестки дня. Уже потому наше сегодняшнее обращение к некоторым обстоятельствам давней публикации М. Горького не может преследовать только лишь чисто литературоведческую либо архивно-исследовательскую задачу. Мы хотели еще напомнить, что история имеет свойство повторяться и возвращаться к своим развилкам. Не потому ли как раз тогда, когда писались данные заметки, в книжных магазинах Москвы стали вдруг продавать репринтное (1998 года) издание той самой книги о Великой Стройке Беломорканала — роскошный, любовно сделанный том без указания тиража и самого издательства, без всякого комментария и необходимого «аппарата». Зато предваряет книгу краткое обращение некоего загадочного «Издателя», который предлагает воспринимать текст 1934 года непосредственно, без всяческих толкований и интерпретаций. Эту мысль прозрачно шифрует подзаголовок обращения — «Тем, кто не любит читать между строк». Именно потому «Издатель» находит главную ценность данной книги «в том, что это документ эпохи, что она описывает время глазами людей, которые в нем жили», находит и настоятельно советует: «Прочитайте эту книгу, вспомните, что у нас есть прошлое» 27…
Да, прошлое у нас есть, и оно не преминуло о себе напомнить в очередной раз.
2.3. «Духовная Русь» — неосуществленный издательский проект 1918 года
1
«Раньше, когда я был молодой, я распространялся о русской душе, славянофильские идеи у меня были, Москва — третий Рим, „а четвертому не быти“. А теперь с течением времени я во всем этом разочаровался…» — признавался А.Ф. Лосев в одном из разговоров с В.В. Бибихиным в январе 1973 года 2. Сведений об этом «славянофильском периоде» жизни Лосева, в сущности, нет. Можно разве только сослаться на некоторые ранние публикации Лосева.
Так, в статье 1916 года «О музыкальном ощущении любви и природы. К тридцатипятилетию „Снегурочки“ Римского-Корсакова» Лосев формулирует, в чем сущность народной музыки («Народная музыка находит в мировом целом нас самих, ибо если музыка вообще есть живописание внутренней жизни духа и бытия, то народная музыка есть в одно время и мы сами, и та вожделенная глубина мироздания») и почему, «несмотря на изысканную сложность симфонической структуры творений Римского-Корсакова — сложность, временами превосходящую вагнеровскую», его музыка народна и слушатель чувствует себя «при живописании этих глубин как у себя дома» — «это наша, русская глубина, и это наше место в мировом целом» 3. Спустя два года Лосев попытался определить уже «наше место в мировом целом» философии — в статье «Русская философия». Лосев различает несамостоятельную русскую философию, находящуюся под западным влиянием, и самобытную русскую философию, олицетворяющую собой вечную «борьбу между западноевропейским абстрактным ratio и восточно-христианским, конкретным, богочеловеческим Логосом». Вслед за Н.А. Бердяевым Лосев видит в философии славянофилов и конец отвлеченной философии, и начало «философии цельной жизни духа», «цельного знания», получившей свое воплощение у Владимира Соловьева. Именно во внутреннем строении русского философского мышления кроется, по Лосеву, причина того, что русская философия «является насквозь интуитивным, можно сказать, мистическим творчеством». Основная проблема русской философии — «преодоление хаоса посредством Логоса» — воспринимается ею как внутренний подвиг, а значит, и как определенного рода религиозный акт. Вот отчего в русской философии видится продолжение философии святоотеческой, вот отчего она стоит «на пороге нового откровения», вот отчего «все истинные русские» ждут от такой философии (с добавлением апокалиптической мистики) «новых догм» 4. Эта лосевская статья была напечатана в 1919 году на немецком языке в швейцарском сборнике «Russland». Скорее всего, для того же издания предназначалась и написанная примерно в то же время статья «Имяславие» («Die Onomatodoxie»), освещающая «одно из древнейших и характерных мистических движений православного Востока» 5, которое автор, судя по всему, тоже склонен был рассматривать как некое особое «наше место в мировом целом» — теперь уже христианства.
Вот, пожалуй, и все, что можно привлечь к характеристике «славянофильского периода» Лосева. Недавно найденные новые архивные материалы дают возможность представить этот период не только полнее, но и во вполне определенном религиозно-философском и общественно-политическом контексте.
С характеристики последнего и начнем. Уже вскоре после Февральской революции некоторая часть русской интеллигенции, как известно, начала проявлять серьезное беспокойство за судьбу русской культурной традиции. Именно в это время П.Б. Струве задумывает создать «в противовес разлагающему влиянию антипатриотических и интернационалистических идей — некий идейный центр для духовно-обоснованного патриотизма» 6. Таким «оплотом национального возрождения» должна была стать Лига русской культуры, объединяющая, по замыслу ее организаторов, «все общественные слои, дорожащие традициями русской духовной культуры» 7. Среди учредителей Лиги были и видные общественные деятели (например, А.В. Карташев, Н.Н. Львов, М.В. Родзянко, В.В. Шульгин), и известные философы (Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, С.Л. Франк), и философствующие писатели (В.Н. Муравьев, А.С. Изгоев). В обращении учредителей Лиги «К русским гражданам» говорилось: «Инстинкт жертвенности и бескорыстия, вместо положительных государственных интересов ведет к безумию национального самоубийства. Но миру не нужно бессильной, национально уничтоженной и безличной России. Как из пустых нулей не слагается никакой величины, так и из обезличенных национальностей не образуется живого организма объединенного человечества» 8. Так что П.Б. Струве, доказывавший в это время «совместимость национализма с христианской идеей всечеловечности» 9, создавая Лигу русской культуры, и пытался осуществить этот тезис на практике. Лига была создана в июне 1917 года, но еще раньше, в мае, в статье с аналогичным названием «Лига русской культуры» Струве определил главную задачу будущей организации — «строить русскую культуру» — и ее форму — «особое внепартийное объединение, преследующее национально-культурные цели» 10. Позже в заметке «Несколько слов о Лиге русской культуры» он вновь повторил, что «политическая внепартийность должна быть необходимым характеристическим признаком такого объединения», ибо «задача развития национальной культуры — просветительная в широком смысле» 11. Но несмотря на то, что на примере Лиги, по словам Струве, «впервые в русской истории чисто культурная проблема национальности» была отчетливо отделена «от политических требований и программ» 12, именно политические события октябрьского переворота 1917 года положили конец этому начинанию, а сам Струве вынужден был отправиться на юг России для участия в организации Добровольческой армии. И тем не менее, в феврале 1918 года вернувшись в Москву, Струве вновь обращается к тем же проблемам.