Гори, бабочка, гори

Одна из самых важных вещей, которой научил меня терапевт, необходимость принять тот факт, что некоторые вещи, некоторые события совершенно не поддаются нашему контролю, и научиться смиряться с этим. Я могу злиться, кричать, почему я, почему это произошло, снова и снова, но у меня никогда не будет ответа, который исправит ситуацию.

Теперь все это поставлено под сомнение с появлением теории о том, что, возможно, это был не несчастный случай. Может быть, кто-то спровоцировал эту аварию. Может быть, кто-то пытается причинить мне боль… убить меня. Может быть, это кто-то, кого, как мне казалось, я знала, кому доверяла и кого любила. Все эти варианты не столько пугают меня, сколько делают меня чертовски грустной. И это только усиливает то, с чем я боролась всю свою жизнь, почему я никому не нужна?

Чувствую, как на глаза снова наворачиваются слезы, поэтому отключаю эту мысль и пытаюсь отвлечься. Листаю телефон, читаю письмо от отдела по связям со СМИ, в котором сообщается, что пресса успокоилась после повторного заявления о том, что я спокойно отдыхаю и что у полиции нет никаких новых сведений о розыске человека, напавшего на меня. Ну вот, отвлеклась.

Бросаю телефон на кровать и тянусь, чтобы стянуть резинку с волос, потираю кожу головы, чтобы унять возникшую боль, и откидываю голову назад с закрытыми глазами, стараясь не думать ни о чем.

АШЕР

Тихонько открываю ее дверь, чтобы заглянуть и проверить, как она. Мне не понравилось, что она так быстро исчезла после ужина, и я беспокоюсь, что у нее что-то болит, особенно если она не приняла обезболивающие таблетки. Она сидит в постели, откинув голову к изголовью, с закрытыми глазами и подперев лодыжку подушкой. Я стою и любуюсь ею. Темные шелковистые волосы распущены и струятся по плечам, как шелковый водопад. Когда-то моей любимой прической на ней были радужные кудри, но этот парик никогда не вызывал у меня желания проводить по нему пальцами снова и снова, а потом сжимать, целуя ее до бесчувствия, так, как это делают ее естественные каштановые волны. Я влюбился в ее изгибы, движения и глаза, когда она была моей Бабочкой, но именно тихий книжный червь, ругающаяся и плачущая гусеница и все остальные слои милой Сави показали мне, что такое настоящая любовь.

Сейчас она снова другая. В чем-то она увереннее, в чем-то жестче, но под всем этим она по-прежнему заперта в клетке. Это клетка из невидимых прутьев, которые она сделала сама. О том, что я являюсь одной из причин, по которым она построила эту клетку, я буду сожалеть до конца своих дней. Когда ее великолепные голубые глаза распахиваются и смотрят на меня, боль и печаль в них заставляют меня закрыть за собой дверь и подойти к краю кровати. Осторожно кладу руки по обе стороны ее лодыжки и нежно потираю.

За последнюю неделю на эту женщину навалилось столько всего, что я не знаю, с чего начать, чтобы помочь. Наше появление в ее жизни, нападение на нее, сомнения в мотивах ее дяди — все это, должно быть, так подавляюще. Я не могу помочь в большинстве случаев, но могу попытаться объяснить кое-что из того, что произошло тогда.

Лезу в карман, достаю пузырек с обезболивающими таблетками, который прислали из больницы, и протягиваю ей. Она хмурит брови, жует нижнюю губу и, наконец, качает головой, я ставлю их на комод, достаю из кармана другой флакон с таблетками без рецепта и предлагаю его. Она несколько раз переводит взгляд с него на флакон, который я поставил на комод, пока не тянется, чтобы взять тот, что я держу в руке.

— Милая, если тебе больно, можно принимать более сильные таблетки, — говорю я ей, нахмурившись. Она вздыхает и качает головой.

— Нет, они мне не нужны от боли. Я просто не хочу, чтобы мне снились кошмары, но это не лучший способ справиться с ними, так что я обойдусь аптечными, спасибо.

Мои пальцы крепко сжимают бутылку, ненавидя мысль о том, что она боится заснуть без лекарств. Отворачиваюсь и приношу ей стакан воды из ванной, а затем сажусь рядом с ней на кровать, пока она принимает пару таблеток и выпивает половину стакана, а затем ставит их, рядом с кроватью. Сави отворачивает от меня голову и смотрит в сторону. Я знаю, это означает, что она хочет побыть одна, но не могу вынести ее грусть или оставить ее одну прямо сейчас, поэтому я тянусь через нее, выключаю свет, а затем растягиваюсь рядом на кровати и притягиваю ее к своей груди, обхватывая за талию. Она напрягается в моих объятиях, но не пытается отстраниться.

Зарываюсь лицом в ее волосы и бормочу:

— Я не позволю кошмарам войти, ангел.

Она постепенно расслабляется, прижимаясь ко мне с тихим покорным вздохом. Мы тихо лежим вместе достаточно долго, чтобы я подумал, что она, должно быть, уснула, пока она не спрашивает с грустью в голосе:

— Почему ты здесь, Эш? Тогда мы не были вместе. Ты… ты не любил меня, ненавидел в конце концов.

Тревога захлестывает меня. Вот оно. Это мой шанс наконец-то объяснить и попытаться искупить то, что я сделал с ней, с моими братьями, с самим собой. Я должен все сделать правильно, потому что, как мне кажется, у меня будет только одна попытка. Сотни разных вещей, оправданий, которые я мог бы сказать, проносятся у меня в голове, но ни одно из них не кажется мне достаточным, поэтому я копаю глубже, до самых костей, и делюсь с ней корнем проблемы.

— Мой… психотерапевт… она сказала мне однажды нечто такое, что прожгло всю мою чушь, все мои оправдания и причины быть таким, каким я был тогда.

— Ты проходил терапию? — удивленно спрашивает Сави.

— До сих пор, ангел, — говорю я ей с легкой улыбкой. — Она сказала мне, что если ты не исцелишь то, что причинило тебе первую боль, ты зальешь кровью всех тех, кто придет потом, хотя они не причинили тебе боли. Ангел, я залил тебя кровью, и ты ни в чем не виновата.

Переворачиваю ее на спину, укладывая на кровать, чтобы она лежала ровно, а я мог видеть ее лицо в тусклом свете окна. Она смотрит на меня, но ничего не говорит, и я продолжаю.

— Джуд, наверное, рассказывал тебе, что мы выросли в довольно неблагополучном районе. Там царили преступность и наркомания, и моя семья ничем не отличалась от других. Большинство моих родственников, включая родителей, были в бандах. Вокруг нас постоянно происходили мутные события. Люди наступали тебе на спину, перерезали горло, лишь бы вырваться вперед, включая моих собственных родителей, и это было для нас обычным вторником. Все, что угодно, ради следующего очка, следующего удара, а их дети были просто еще одним ресурсом, который можно было использовать, когда им что-то было нужно. В юном возрасте я довольно быстро научился прятать все ценное от собственной семьи и узнавал, как лучше уклониться или свести к минимуму удар кулака, направленный в мою сторону. Джуд был единственным человеком за всю мою жизнь, до Тейта и Бека, который ничего у меня не отнял и не подвел.

Тяжело сглатываю, когда произношу следующую часть, самую трудную для нее.

— Я не мог доверять никому, кроме них, но, черт возьми, я так хотел большего. Твоя Бабочка была идеальной женщиной, с которой можно было иметь большее, в которую можно было влюбиться. Ты была там, ночь за ночью, танцуя для меня. Такая чертовски красивая, смотрела на меня своими глазами. Иногда мне казалось, что мы ведем целые беседы, не произнося ни слова. Если у меня был дерьмовый день, ты делала его лучше, твои глаза говорили мне, что все будет хорошо. Отличный день? Пойти к бабочке и рассказать своими глазами, как сильно я хочу отпраздновать его, трахнув тебя. Ты была идеальной женщиной для меня, потому что ты была в клетке. Надежно спрятанная, так что мне никогда не приходилось по-настоящему доверять тебе. Мне не нужно было беспокоиться о том, что ты что-то возьмешь у меня или подведешь.

Провожу пальцами по ее нахмуренным бровям, пока они не разглаживаются.

— Потом ты, настоящая ты, Сави, появилась в моей жизни. Я наблюдал за тобой почти так же, как за другой версией тебя. Наблюдал за тем, как ты вела себя с моими братьями. Как ты никогда не брала у них, не просила ничего взамен, когда давала им, и я так хотел этого для себя. Но я не мог доверять тебе. Ты была слишком близко. Было бы слишком легко влюбиться в тебя и открыться, чтобы ты взяла и подвела меня, как это делали многие другие. Поэтому я вел себя как дурак, держа тебя на расстоянии, но ты все равно нашла путь в мое сердце. В ту ночь, когда все пошло не так…