Гори, бабочка, гори

Выхожу из лифта с маской на лице, скрывающей все волнения внутри меня, и следую за секретарем вглубь этажа, к счастью, в другую комнату для совещаний, а не ту, в которой я была в прошлый раз.

Селеста сидит одна на конце большого стола с четырьмя адвокатами напротив нее, и небольшое напряжение уходит, когда я понимаю, что мне не придется видеть Ванессу. Мне бы хотелось сказать, что она не имеет надо мной власти, но даже спустя столько времени боль от того, что она сделала той ночью, все еще преследует меня. Сажусь и поднимаю бровь на Селесту.

— У нас было соглашение о том, что мы не будем контактировать. Что может заставить тебя рисковать последствиями нарушения этого соглашения, Селеста?

Вижу, как она тяжело сглатывает и бросает взгляд на адвокатов, прежде чем ее глаза снова останавливаются на мне.

— Будет лучше, если мы поговорим об этом наедине, Саванна.

— Нет. Говори, что хотела. — отвечаю ей ровным тоном.

Она сжимает пальцы и кивает.

— Во-первых, я… у меня было время подумать о том, как я… мы… обращались с тобой все эти годы, и я почувствовала необходимость извиниться перед тобой. Когда умер твой отец, я была так расстроена, что…

Прерываю ее резким ударом по столу. Она не имеет права оправдываться за то, как обращалась со мной в детстве или все последующие годы.

— Если ты из-за этого прервала мой день, то наша встреча окончена.

Начинаю подниматься со стула, но она вскидывает руку, чтобы остановить меня. Извиняющееся выражение лица исчезает, а ее губы поджались так, будто она только что пососала лимон.

— Подожди! Хорошо, тогда карты на стол. Есть вещи, о которых ты не знаешь, которые могут повлиять на твое будущее. Вещи, которые шокируют тебя и изменят твой дальнейший путь.

Сужаю глаза.

— И? Ты мне об этом расскажешь?

Замечаю, как в ее глазах появляется хитрость, и выдыхаю горький смех.

— За определенную плату, верно? Ты расскажешь мне за деньги.

Качаю головой и собираюсь встать, покончив с этим откровенным вымогательством денег, но она вскакивает на ноги, протягивая руки в мольбе.

— Подожди! Саванна, пожалуйста. У меня действительно есть важная информация, которую ты захочешь узнать. Просто… я сделала несколько неверных шагов… в финансовом плане. Твоя сестренка… Ванесса не облегчила мне жизнь. Пожалуйста, если бы ты могла…

— Нет. Больше ни цента. Я ни на секунду не верю, что тебе есть что мне сказать, что это не ложь. Я тебе безразлична. Так что, нет. Больше не будет никаких денег, ни сейчас, ни когда-либо.

От разочарования она сжимает рот, но когда я снова собираюсь уходить, она вскрикивает:

— Марк! Это из-за Марка.

Щурю на нее глаза и начинаю качать головой. Она не может рассказать мне о Марке ничего такого, чего бы я уже не знала. Именно юристы в этой самой комнате посоветовали мне провести глубокую проверку его биографии, прежде чем я назначила его генеральным директором после увольнения совета директоров. Я знаю о женщинах, с которыми он встречается. Я знаю о мужском клубе, который он любит посещать, и о случайных поездках в Вегас. Все это не является чем-то из ряда вон выходящим для одинокого мужчины его возраста, и это не мое дело. Нет ничего такого, что она могла бы рассказать мне о Марке, за что стоило бы заплатить. Это просто еще один способ, которым она пытается навредить мне, поэтому я смотрю на ведущего адвоката и киваю.

— Пусть охрана выведет ее, если она откажется уходить. Если она снова попытается связаться с вами, продолжайте дело о мошенничестве.

Я не смотрю на Селесту, когда направляюсь к двери, но невозможно не услышать ее прощальные слова.

— Ты пожалеешь об этом, Саванна!

САВИ

Стою в ожидании лифта на шатких ногах. Как бы я ни старалась оставить в прошлом годы жизни с Селестой и Ванессой, я не могу удержаться от того, чтобы не окунуться в эти воспоминания, как в незаживающую рану. Каждый раз, когда они оставляли меня одну на праздники, каждое грубое слово, каждый способ, которым они заставляли меня чувствовать себя никчемной, вновь поднимает свою уродливую голову. Я просто хотела иметь семью, кого-то, кто бы любил меня. Что со мной не так, что никто никогда не остается, спрашиваю я себя, входя в лифт и теряясь в жалких мыслях.

Эмоции, которые я не должна испытывать, слишком близки к поверхности, и я знаю, что это из-за Джуда и Тейта и того, как они морочат мне голову. Одно дело игнорировать текстовые сообщения, письма, которые лежат в ящике стола не распечатанными, и все маленькие подарки и цветы, присланные за эти годы, но видеть их лицом к лицу, быть вынужденной слышать их слова, а теперь еще и руки Джуда на моем теле, все это выбило меня из колеи. Смотрю прямо перед собой, когда двери закрываются, и изо всех сил стараюсь не заплакать обо всем, чего у меня нет. Я закрыла свое сердце для идеи семьи, любви, когда…

Отдергиваю руку, когда что-то теплое и мягкое хватает меня за нее. Мои глаза практически вылезают из головы, когда я смотрю вниз и вижу маленького мальчика, которому не больше трех или четырех лет. Я кручу головой по сторонам, ища в лифте маму или папу, которых я, должно быть, пропустила в своем беспамятстве, но никого не нахожу. Я прижимаю руку ко лбу, проверяя, не нахожусь ли я в горячечном бреду, потому что какого черта крошечный человечек делает один в лифте в здании, полном юристов?

Потянув за юбку, я стряхиваю с себя удивление и приседаю, чтобы оказаться на уровне этого очаровательного человечка. У него мягкие каштановые локоны, красивые светло-голубые глаза, обрамленные темными ресницами, и пухлые розовые щечки, которые так и хочется расцеловать.

— Привет, милый мальчик. Где твоя мама?

Все, что я получаю от него в ответ, это небольшую улыбку. Он, должно быть, находится в здании со своей семьей по какому-то делу и отстал от них. Его мама, должно быть, в сходит с ума от беспокойства.

— Хорошо, не волнуйся, милый, я отведу тебя в службу безопасности, и ты быстро вернешься в объятия своей мамочки. — Я с мягкой улыбкой убираю назад его кудри и спрашиваю: — Можешь сказать, как тебя зовут? Меня зовут Сави.

Его прекрасные глаза загораются, а затем он поднимает свои маленькие ручки в универсальной манере маленького ребенка, прося взять его на руки. Я недолго колеблюсь. Это не мой ребенок, но я знаю, что если бы он был моим, потерялся и остался один, я была бы счастлива, если бы добрый незнакомец позаботился о нем, пока он не вернется ко мне. Осторожно поднимаю его, словно он сделан из стекла, и почти падаю в обморок, когда маленький очаровашка утыкается лицом мне в шею и прижимается ко мне так доверчиво, как могут только маленькие дети.

Лифт останавливается на разных этажах, когда люди входят и выходят, спускаясь вниз, но я совершенно потеряна в шелковистой мягкости его волос на моей щеке и его сладком запахе. Он пахнет травой и солнцем с нотками детского шампуня. Мое сердце болит, когда я держу чужого ребенка и отчаянно желаю, чтобы он был моим. Хочу иметь собственного ребенка, любить и быть любимой так полно в ответ, мои глаза закрываются, и я нежно, в печали, опускаю голову на то, чего у меня никогда не будет.

Лифт слегка подпрыгивает, останавливаясь на первом этаже, и я остаюсь на месте, оттягивая сон об этом еще на несколько секунд, позволяя другим пассажирам выйти первыми. Я едва заметно целую его мягкие кудри, открываю глаза и собираюсь выйти, но тут же останавливаюсь перед мужчиной, который с бешеным выражением лица держит двери открытыми. Несколько секунд я в недоумении смотрю на Беккета Харта, пока крошечный мальчик на моих руках не выпрямляется с огромной ухмылкой и впервые заговаривает.

— Папа! Са-ви!

Он гладит меня по щеке своей теплой маленькой ручкой и откидывается от меня, протягивая руки к Беккету. Я не знала, что сердце может разбиться во второй раз. Маленький потерянный ангел, сын Беккета. У Бекка есть сын, и это значит…