Ангел-мечтатель

И теперь о демонтаже этого мира — даже после окончания жизненного цикла Лилит — не может быть и речи.

Глава 10. Макс о просветлении разума

У меня долго не выходила из головы фраза Гения о том, зачем нужна моя дочь отпрыску светлых.

В самом деле, зачем атланту небо?

Мне очень хотелось услышать в его неожиданной реплике изысканный комплимент — Гений виртуозно владел искусством превращения элементарной невежливости ответа вопросом на вопрос в не требующее лишних слов признание чьих-то заслуг и значимости.

Но он также в совершенстве владел и другими искусствами — в частности, выражаться настолько иносказательно, что его мысль зачастую доходила до собеседника в совершенно неузнаваемом — если не в противоположном — смысле.

Перебрав в уме с десяток трактовок, я в конце концов сдался и при случае прямо спросил у него, что он имел в виду.

— Мой дорогой Макс! — укоризненно покачал он головой. — Вы повторяете ту же ошибку, которая привела наших единомышленников к их нынешнему положению, а землю — к очередному кризису.

— Какую ошибку? — еще озадаченнее нахмурился я.

— Вы слишком сосредотачиваетесь на «Что?», — пояснил Гений. — В то время, как в первую очередь нужно искать ответы на «Почему?» и «Зачем?».

— Так зачем же атланту небо? — последовал я его совету.

Судя по возникшему молчанию, готового ответа у него самого еще не было.

— Для большинства обитающих под ним существ, — задумчиво заговорил, наконец, он, глядя куда-то сквозь меня, — небо является источником тепла, света и живительной влаги. И еще красивой картинкой сияющей синевы днем и россыпи звезд по ночам, — добавил он с непонятной усмешкой.

— Моя дочь — не просто красивая картинка! — уязвленный до глубины души, я пожалел, что не остановился на своей первой интерпретации его вопроса.

— Вне всякого сомнения! — решительно замахал Гений руками перед моим лицом. — И атлант понимает это, как никто другой. Он — в отличие от подавляющего большинства — понимает, что для того, чтобы эта несравненная красота продолжила свое существование и чтобы жизнь под ней не прекратилась, ей нужна постоянная, без даже мимолетной передышки, поддержка. Которую только он может ей дать. И без которой он сам не сможет быть тем, кем он является. Атлантом.

Меня опять одолели сомнения в правильности понимания очередного иносказания.

— Вы хотите сказать, — уточнил я, — что это незрелое, неопытное, ничем особым не выделяющееся порождение наших противников является уникумом, единственно способным обеспечить моей дочери защиту и поддержку на земле?

— Отнюдь, — развеял мои сомнения Гений.

— Полностью с Вами согласен! — выдохнул я с облегчением. — Я тоже уверен, что у моей дочери найдутся более надежные …

— Я хотел сказать, — перебил он меня, — что это отнюдь не единственное, на что он способен. Вернее, на что ему придется оказаться способным. Остается только надеяться, что эта ноша окажется ему по плечу.

— Какая ноша? — Я потряс головой, отказываясь от любых дальнейших самостоятельных интерпретаций нарастающего кома иносказаний.

— Гениями не рождаются, их создают, — скромно покатил он его дальше. — Незрелость и неопытность — недостатки преходящие и поправимые. А вот насчет «ничем особо не выдающийся» — позволю себе с Вами поспорить. Хотя свежая кровь вовсе не так нова, как принято считать, этот ее представитель явно отличается от других. Иначе не оказался бы он в центре внимания сил, которые могут разрушить землю. Которые уже не раз подводили ее к самому краю пропасти. Которые уже давно задались целью ее уничтожения — по крайней мере в том виде, в котором она задумывалась и создавалась.

Обычно отстраненно-мечтательный тон Гения изменился — и мне вдруг пришло в голову, что противоречить ему у нас считалось немыслимым отнюдь не из одного только уважения.

Но мне пришлось. Поскольку из-за совершенно непостижимого притяжения к отпрыску светлых, в том же центре внимания неких зловещих сил оказалась и моя дочь.

— По правде говоря, я не совсем понимаю, на чем базируется Ваше предположение, — тактично завуалировал я намек на краткосрочность контакта Гения с моей дочерью и ее приятелем. — Вся его жизнь прошла у меня перед глазами, и мне ни разу не удалось заметить в нем ничего из ряда вон выходящего.

— Вопрос: смотрели ли Ваши глаза на него прямо, — тонко усмехнулся Гений, — или через призму многовековой предвзятости?

— Я бы назвал это многовековой привычкой различать истинную сущность за маской слащавой добропорядочности, — не счел я возможным проглотить — даже из уважения — обвинение в предвзятости.

— Ещё более важный вопрос, — небрежно отмахнул он рукой мое возражение, — что считать рядом, из которого что-то выбивается? Как Вы прекрасно знаете, список необходимых характеристик людей у нас и наших оппонентов существенно разнится. А для свежей крови, насколько мне известно, такового и вовсе не существует. Или не существовало — до самого последнего времени. Но поверьте мне, что объект нашей дискуссии не впишется ни в одну созданную здесь, у нас, схему, поскольку система его ценностей — величина все еще переменная.

— Что значит — переменная? — резко выпрямился я, снова подумав о своей дочери.

— Он четко осознает свою принадлежность одновременно к обоим мирам, — в голосе Гения зазвенела не сталь на этот раз, а острая увлеченность исследователя, наткнувшегося на неизвестный и интригующий феномен. — В мыслях его постоянно присутствует образ связующего звена — подвешенного моста, туннеля, чаще всего каменного брода через бурный поток — этот образ все время меняется. Причем, уверяю Вас, его совершенно не интересуют разногласия на любом из концов этого звена и возможность предпочтения одного из них другому.

— Но это же невозможно! — решительно отбросил я картину, в которой моя дочь застряла — вместе с этим неприкаянным отшельником — где-то между землей и положенным ей по праву и достойным ее местом в нашем отделе. — Рано или поздно они покинут землю, и даже если захотят вернуться на нее, то только в роли наших представителей.

— Вот уж не уверен! — небрежно выстрелил в меня очередной шарадой Гений. — Есть у меня ощущение, что нарушение изначального и согласованного равновесия … изрядно уже потрепанного … я бы даже сказал, изуродованного, — снова прорвалась в его тоне резкая хлесткость, — привело к появлению третьего полюса. Мироздание не терпит перекосы — жаль, что ему постоянно приходится напоминать некоторым об этом …

Он замолчал, глядя в сторону — и явно уйдя в свои мысли. В которых, похоже, не было и следа его обычной прохладной безмятежности — судя по покачиванию головы, прищуренным глазам и крепко поджатым губам.

— И не спрашивайте меня, почему этот полюс возник именно в этом облике, — встряхнувшись наконец, вспомнил он о моем присутствии. — Возможно, сказалось происхождение — его родителей, согласитесь, никак не назовешь типичными представителями нашего рода. — Я фыркнул. — Возможно, окружение — два, нет, даже три носителя свежей крови с самого рождения в постоянном контакте с целой группой ангелов. Не исключено, что существенную роль и Ваша дочь сыграла — в стирании остроты противоречий между нашими течениями в его сознании. Скорее всего, все вместе, — нетерпеливо мотнул он головой, — это сейчас неважно. Важно то, что появление этого полюса либо поможет восстановить равновесие, либо окончательно похоронит его — поверьте мне, вокруг него будут разворачиваться все грядущие события.

Ему не нужно было продолжать. Ему не нужно было уверять меня в необходимости держать под неусыпным наблюдением эпицентр титанической битвы за баланс мироздания. В этом эпицентре — вопреки всем моим усилиям! — и моя дочь оказалась.

С тех пор мои встречи с ней и ее приятелем стали ежедневным ритуалом. Без особых, признаюсь, усилий воли с моей стороны. К тому моменту наше общение сделалось уже не просто сносным, а весьма информативным и — в некоторых случаях — даже полезным.