Ангел-мечтатель

— Он скрывает от тебя свою жизнь до тебя, — переставил Первый акценты.

И тут же увидел в глазах Евы то, что делало Лилит лучшей частью его мира — жгучее любопытство. Нет, до Лилит ей все равно далеко — той все вокруг интересно, а у этой оно взыграло, лишь когда о ней самой речь зашла … В этом направлении и продолжим.

— Создатель Адама сохранил эту истину для тебя. — Вот ни единым словом же не соврал! — Вкуси ее. Адам может стать еще лучше — ему нужно лишь небольшое усилие сделать. И ты можешь помочь ему в этом, если увидишь, к чему он должен стремиться и как его к этому направлять.

Все еще нерешительно, короткими рывками, Ева протянула руку к ближайшему яблоку, но там ее и задержала. Видение благоразумно помалкивало, усилив нажим своего взгляда и подбадривающее кивая ей.

Наконец, она как будто наскребла в себе нужную решимость, сорвала, не глядя, яблоко и впилась в него зубами — и Первый тут же принялся бросать ей в сознание одну картину за другой.

Проблема была только выбрать их, чтобы яблока хватило.

Лилит и Адам в макете.

Его обожающие взгляды и полные цветов руки.

Его последующее равнодушие и откровенная грубость.

Настоящий мир — здесь Первому пришлось особенно трудно с выбором наиболее впечатляющих картин.

Лилит в этом мире — открывающая его для себя с непосредственным восторгом.

Он сам рядом с Лилит — помогающий ей, делящий с ней и труды, и радости.

У Евы широко распахнулись глаза, приоткрылся рот и рука с надкушенным яблоком замерла перед ним. Да жуй же ты, подтолкнул ее Первый с досадой, а то какая-то слишком концентрированная истина получается.

Лилит, моющая принесенные им плоды.

Лилит, ухаживающая за пойманной им живностью.

Лилит, плетущая подстилки.

Лилит в покровах.

Лилит с Малышом…

Ну все, хватит, удовлетворенно подумал Первый, глядя на Еву, опустившуюся в изнеможении на землю и машинально дожевывающую яблоко. С острым интересом в глазах.

Теперь можно надеятся, что сладкое безделье Адама закончилось, а у него самого все эти картины такую тоску по их прообразу вызвали, что в свою башню на обратном пути к Лилит он опять не попал.

Хорошо, хоть в последний момент спохватился и завернул в имитацию макета — за честно завоеванными покровами своего помощника.

И плевать, если у Лилит огонь потух — сейчас он был готов любую молнию мира голыми руками поймать.

Лилит оценила его трофей, но быстро и немногословно — ей явно не терпелось своими успехами похвастаться. Главный из них настиг Первого еще на подходе к их оазису: там царил такой запах, что ему слюна мгновенно и рот, и горло забила — немудрено, что у него весь рассказ о долгой, но успешной охоте как-то сам собой скомкался.

Для начала огонь у Лилит не потух. Она ему даже жилище соорудила, надежно укрыв его там и от убийственных порывов ветра, и от их перепуганной живности. И в этом жилище огонь — в знак благодарности за заботу — явил ей и другие свои магические свойства.

Оказалось, что общение с огнем вызывает в животной пище не только поразивший Первого издалека запах, но и вкус, многократно его превосходящий по силе воздействия. Запах лишил Первого связной речи — вкус парализовал его мыслительный процесс. И даже слух частично заблокировал — Лилит что-то говорила ему о той крепости, которую огонь придал емкостям из глины, но он только рассеянно кивал, лихорадочно работая челюстями.

Новые открытия Лилит — лишь подтвердившие истинность картин, только что продемонстрированных им Еве — привели его в такое же восхищение, которое он испытывал в самом начале их пребывания в его мире. И которое не хотело ждать до обычного времени отхода ко сну. Хорошо, что он совсем незадолго до этого момента вернулся — как раз времени хватило перемыть в водоеме все емкости, в которые Лилит ему облагороженную огнем животную пищу положила. Для испытания их прочности, с какой-то совершенно непонятной логикой объяснила она.

Эти картины, с царящей в них Лилит, не отпускали его и потом, проплывая — одна за одной — в его уже расслабленном во сне сознании и наполняя его теплой благодарностью.

И когда в них вторгся образ его кабинета, он раздраженно отмахнулся от него, твердо заявив себе, что угрызения совести за дважды пропущенное посещение его башни подождут до утра.

Образ кабинета не исчезал — наоборот, он разрастался в размерах, агрессивно расталкивая куда более приятные картины, заполняя собой все сознание Первого, напряженно вибрируя и угрожая взорвать его изнутри.

Первый очнулся, словно от удара, и рывком сел — вибрация чуть утихла, и в голове у него прозвучал отрывистый голос его помощника:

— Первородных нет в макете. Нигде.

Коротко глянув на все еще сладко спящую Лилит, Первый — даже не встав на ноги — ринулся наверх.

В макете Адама с Евой действительно не оказалось. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы убедиться в этом — после многократных и длительных поисков добычи в его мире макет показался ему совсем крохотным.

Ничего себе, с усмешкой подумал он, похоже, Ева весьма решительно потребовала себе такой же жизни, как у Лилит, и их отправили наконец в уже заждавшийся идеальный мир. Ему очень захотелось хоть одним глазком посмотреть, как Ева обтесывает Адама под соответствующий этому миру идеальный образ первородного и — главное — как Адам себя при этом чувствует.

Но на новой планете он тоже их не нашел. Там поиски заняли еще меньше времени — безукоризненно ровный ландшафт просматривался до горизонта, и подходящих для жилья пещер в одинокой гряде холмов он создал всего парочку.

Ничего себе, снова подумал он, уже тревожно хмурясь, похоже, Ева слишком решительно потребовала себе такой же жизни, как у Лилит … Куда же их дели? Вся его команда работала над конкретными проектами миров для конкретных заказчиков, и Творец, с его маниакальной в последнее время одержимостью экономным расходованием средств, вряд ли согласился бы запихнуть лишнюю пару первородных в любой из них.

Неужели …?

Ничего себе, поежился Первый, вспомнив заявление Второго о безоговорочном закрытии даже его собственного проекта, окажись он неудачным.

Неужели их …? А как?

Глава 11.16

Тряхнув головой, он запретил себе продолжать думать в этом направлении.

Думать о Еве — единственным устраивающим Адама местом обитания был, похоже, один только макет, в котором он и так уже чрезмерно задержался. Но как совершенно недвусмысленно заявил Второй, оба они больше не входили в юрисдикцию Первого и находились в других … как там прозвучало? … более надежных, кажется, руках.

Которым они поклонялись — с лихорадочной готовностью.

Из которых согласны были принять любое решение — с горячей благодарностью.

Даже, надо понимать, если это было решение отправить их в небытие место нового мира — с полным равнодушием.

В любом случае, решение по ним было принято без его участия и, судя по всему, уже приведено в исполнение — и он больше ничего не может сделать.

Единственное, чего он не мог понять — это безучастности Второго. Он и сам считал Адама своей полной неудачей, но ему и в голову не пришло потребовать его ликвидации — только понаблюдав за ним несколько раз, он уже не мог воспринимать своего ущербного первородного безликой составляющей проекта. И даже сам вызвался новый мир для него создать. А Второй ведь тоже уже с ними обоими общался и, по всей видимости, не один раз …

Мысли так и не отпустили его — и, в результате, сбили с привычного пути. Он никогда не возвращался на свою планету прямо в их оазис — чтобы не вызывать у Лилит, с ее любопытством, ненужные вопросы. Но место возвращения он всегда выбирал неподалеку от него — чтобы не оттягивать встречу долгим пешим переходом. На этот же раз, судя по всему, мысли об Адаме вызвали у него ассоциацию с макетом, та спроецировалась на его планету — и он очутился прямо на краю его имитации.

Где тут же и обнаружил и Адама, и Еву.