Страница 96 из 169
– Капсула цианида лопается, человек вдыхает ядовитые пары, у него начинается сердечный приступ, – вспомнил Саша, – смерть не вызывает подозрений у врачей…
У подъезда Штрайбля стояло два автомобиля. На черном американском лимузине приехал хозяин дома, в сопровождении высокого, сутуловатого, отменно одетого мужчины средних лет, по виду тоже адвоката, или дельца, в очках. Саша не слышал, о чем говорили хозяин и гость, но подумал, что визитер Штрайбля, судя по всему, не немец:
– Он не похож на немца, – хмыкнул юноша, – скорее, на еврея… – по досье Штрайбля освободили из концлагеря Дахау американские войска. Будущий адвокат сел студентом, за антифашистскую агитацию:
– Он не левый, не социалист. То есть христианский социалист, как они себя называют. Он верующий католик, как и Шпинне… – в Берлине и в Мюнхене Саша аккуратно ходил к мессе и даже начал разбирать латинские молитвы:
– Не зря товарищ Котов говорил, что латынь тренирует мозг… – он выбросил окурок в урну, – Невесте понравится моя набожность…
Третий гость, крепкий парень лет тридцати, тоже в хорошем костюме, появился на итальянской спортивной машине. Саша подумал, что когда-нибудь советская промышленность тоже начнет выпускать такие:
– Но это баловство. Для СССР важнее освоение целины и социалистические стройки. Парень точно немец, я по лицу его вижу. Наверное, он какой-то подчиненный Штрайбля… – Степан Андреевич Бандера появился на Максимилиан-плац позже других гостей, пешком:
– До его дома отсюда минут двадцать, – Саша сверился с часами, – интересно, он вызовет такси, или решит прогуляться… – он издалека заметил маленького, легкого Бандеру. Степану Андреевичу исполнилось пятьдесят, но, несмотря на войну и концлагерь, выглядел он тридцатилетним:
– Значит, он пройдется, – Саша поднялся, – впрочем, нам все равно. Леман ждет его в подъезде. Моя задача удостовериться, что Бандера без приключений доберется до дома…
Подождав, пока объект окажется на углу площади, Саша последовал за ним. Юноша не видел высокого, немного горбящегося мужчину в очках, вышедшего вслед за Бандерой из подъезда адвоката Штрайбля. Остановившись на булыжнике, Леон оглянулся в поисках такси:
– Хотя зачем, – хмыкнул он, – мой отель в пяти минутах ходьбы… – ему хотелось вымыть руки:
– Хорошо, что я сдержался, и не сказал герру Степану все, что я о нем думаю… – Леон скривился, – я знаю такую породу, он обыкновенный невежественный антисемит, несмотря на свои писания. Он и печатается только в бульварных газетенках… – о войне речь за десертом не заходила, но Леон понял, с кем он имеет дело.
Он хорошо помнил власовцев по партизанским временам:
– Раньше с коллаборационистами у нас был короткий разговор… – он нашел в кармане плаща зажигалку, – их ждала пуля или петля, но сейчас требуется законный суд. Надо позвонить Монаху в Мон-Сен-Мартен, а то все руки не доходят… – в свете огонька Леон увидел, что Бандера заворачивает за угол Максимилиан-плац. Он заметил светловолосого юношу, идущего вслед за украинцем:
– Интересно, я еще не разучился отличать обыкновенных прохожих от топтунов, как мы говорили на войне. За антисемитом следят. Понять бы еще кто… – раскурив сигарету, Леон двинулся за незнакомцем.
Для конторы в Бонне Фридрих купил новую модель калькулятора, как называли конторскую машинку. Конструкция британской фирмы «К и К» была портативной, для нее не требовался отдельный стол. Калькулятор помещался на любом рабочем месте и весил всего несколько килограмм. Британцы прилагали к изделию изящный чемоданчик:
– Вычисления на кончиках ваших пальцев, – вспомнил Фридрих рекламу, – облегчите труд бухгалтеров… – на цветной картинке в журнале The Economist, красивая темноволосая девушка в строгом костюме лихо орудовала кнопками:
– Лучший подарок на Рождество, – сообщала надпись, – босс преподнес мне калькулятор… – девушка напомнила Фридриху о фрейлейн Адель:
– Я отдал ей фотографию Моллер, – он поморщился, – но воз и ныне там. Надо поторопить малышку, пусть выполняет свои обязанности… – в Мюнхен он калькулятор не привез. Лист большого блокнота, лежащего перед Фридрихом, покрывали ровные строки вычислений. Он и сам отлично управлялся с цифрами.
Адвокат Краузе поселился в скромной, но приличной гостинице, в старом городе, неподалеку от Фрауэнкирхе и Мариенплац. Будучи щепетильным, он не считал возможным тратить бюджет боннского филиала на дорогие отели:
– Главное, чтобы в номере была чистая постель, горячая вода и кофе, – весело говорил герр Краузе, – подростком, на войне, я обретался в берлинских развалинах. Я могу обойтись без муранской плитки в ванной и телевизора… – в гостинице стояли радиолы, тоже от «К и К»:
– Они молодцы, – одобрительно подумал Фридрих, – составили достойную конкуренцию японцам и американцам. Ничего, немецкие фирмы еще поднимутся на ноги. У нас отличные инженеры. Автомобильная промышленность начала выправляться, подтянутся оптики, производители электротоваров…
Он вспомнил, что Siemens-Schuckert владели заводом на территории Аушвица, а BASF основала IG Farben, поставлявшую ядовитые газы в лагеря. После войны союзники ликвидировали почти все немецкие кампании, обвиняя их в поддержке нацистов. Взяв линейку, Фридрих провел черту под вычислениями:
– Однако они восстановились, как феникс из пепла, пусть и с другими директорами. Наша промышленность заработает на новый рейх, на великую Германию… – он подозревал, что герр Циммерман, гость Штрайбля, все-таки еврей. Фридрих велел себе не обращать внимания на типичные черты лица, выученные им по плакатам в ячейке гитлерюгенда:
– Он мне нужен для дела, остальное неважно… – Фридрих копил деньги, чтобы покинуть практику Штрайбля и основать собственную контору. К тридцати пяти годам он хотел оказаться на скамье депутатов западногерманского бундестага:
– То есть рейхстага, – вздохнул юноша, – рейх есть рейх, вермахт есть вермахт, а фюрер есть фюрер, то есть его наследник… – адвокат Краузе гордился, что входит в узкий круг приближенных лиц, знавших о тайне нового рейха:
– Остальные члены СС, стойкие борцы и ветераны движения, а я мальчишка, мне всего двадцать семь… – он познакомился с белокурым, красивым подростком, посмертным сыном фюрера, на швейцарской вилле Феникса. Он понятия не имел, как на самом деле зовут главу движения:
– Адольф и другие называют его Алоизом, но это вряд ли настоящее имя, – решил Фридрих, – и вряд ли он действительно, дядя Адольфа. Мальчик обращается к нему так из вежливости… – лицо Феникса неуловимо напоминало всех арийцев одновременно, на пропагандистских плакатах рейха:
– Адольф тоже образец арийца, – хмыкнул Фридрих, – наверное, мать у него блондинка. Фюрер был темноволосым, как я. Интересно, кто его мать, где она сейчас…
Он пригладил растрепанные волосы. Стрелка часов перевалила за полночь. Фридрих сидел в одних брюках и рубашке, босиком. Ровно в два ночи он должен был соединиться со Швейцарией, через отельный коммутатор. Звонок шел не напрямую на виллу Феникса, а на безопасный номер где-то в Цюрихе. По тем же соображениям, Фридрих никогда не звонил руководителю из своей квартиры в Бонне или из помещения конторы. Он всегда пользовался разными почтовыми отделениями. Краузе бросил взгляд на вычисления:
– Прибыль от продажи картин отличная, Феникс останется доволен. Надо сообщить ему новости от Садовника… – Фридрих всегда ставил в известность партайгеноссе Манфреда о деловых поездках. Связавшись с Садовником по телефону из Бонна, он услышал дробный смешок:
– Я тебе отправлю конверт на адрес гостиницы… – Садовник упорно отказывался употреблять американские слова, – есть отличные новости, но лучше их прочесть на бумаге… – Манфред гордо добавил:
– У нас родился восьмой ребенок, опять мальчик. Еще один гражданин великой Германии… – Фридрих предполагал, что разговоры Манфреда, давно живущего под чужим именем клерка гамбургской мэрии, вряд ли кто-то подслушивает, но осторожность, как учил их Феникс, была превыше всего: