Страница 3 из 6
Я отвернулся от окна и огляделся. Мимо меня шел ученик музыкальной школы, на ходу листая нотную тетрадку. Я остановил его за плечо:
– Эй, ниньо, а где тут у вас красный уголок?
Мальчик поднял на меня округлившиеся глаза.
– Туалет там, – он показал пальцем направление, – в конце коридора.
Я мысленно чертыхнулся из-за своей оплошности: бедное потерянное поколение, как ему жить дальше? Мы, «сорокалетние старики», совершенно отстали от современной жизни. Ну откуда нынешним детям знать, что такое красный уголок?
Я постарался исправиться:
– Извини, я хотел узнать, где музей? – Еще большее удивление отразилось в глазах смышленого мальчика, и я поспешил с объяснениями, пока он не послал меня куда-нибудь подальше туалета: – Не краеведческий музей. У вас в школе ведь есть свой собственный музей? Или хоть какая-нибудь комната с экспонатами, стендами и стенгазетами?
– А-а, – понимающе ответил он. – Во-он в том зале у нас проходят торжественные линейки, – мальчик показал пальцем на двустворчатую дверь, следующую за кабинетом Бараниной. – Там много чего есть такого…
– Спасибо, ниньо, и не пропускай линейки, это пригодится в жизни, – поблагодарил я его, уже шагая в указанном направлении, окрыленный догадкой – все просто: такое исторически значимое для дворца культуры событие, как навешивание мемориальной доски на фасад, не могло остаться не увековеченным на фотобумаге!
Дверь в актовый зал оказалась не заперта. Зал был размером с директорский кабинет. В центре, перед полукруглым возвышением сцены, ровными рядами стояли стулья, стулья, стулья… Лишь вдоль стены, чередуясь с колоннами, да в простенках между окнами были расставлены застекленные выставочные витрины. Экспонаты меня не интересовали, и я вглядывался в фотографии на стенах, быстро переходя от одной к другой.
Я задержался напротив серии фотографий под общим заголовком: «Свято чтим и помним». На центральном фотоснимке была запечатлена группа из дюжины женщин, выстроившихся в ряд перед колонной у входа во дворец культуры, на которой красовалась тетеревская доска. Яркое солнце залило всю площадку перед входом – был погожий весенний день. Лица у женщин были радостными. Все улыбались. Среди них я узнал лишь луноликую Баранину да гардеробщицу в вылинявшем тиаре. Все остальные мне были незнакомы.
Одна из женщин, та, что стояла в центре группы, не могла не привлечь к себе внимания. Прямо под доской, выкатив грудь колесом, по стойке смирно стояла низкорослая, грузная особа. В руках она держала пышный букет сирени. Женщины по обе стороны чуть склонились к ней, как былинки, прильнувшие к грибу. Обычно на торжественных мероприятиях так выглядят только самые почетные гости.
Под фотографией размещалась информация: «Благодаря инициативе председателя Совета заслуженных работников культуры и искусства г. Горноморска А. А. Липы 18 мая 2021 года Городскому дворцу культуры г. Горноморска было присвоено имя заслуженного деятеля культуры и искусства композитора Терентия Тетерева».
Дверь, заскрипев, открылась, когда я уже прятал фотографию в карман. Пожилая женщина, сухонькая, укутанная в районе поясницы белой вязаной шалью, не успев сделать и двух шагов, пугливо замерла на месте. В ее руке дымилась чашка, в другой руке она держала румяную булочку. Ее немигающие глаза, увеличенные толстыми стеклами очков, были устремлены прямо на меня.
– Ну наконец-то, – обратился я к ней. – А то я вас уже заждался.
– Правда? Но я отсутствовала всего одну минуту, – ответила старушка.
– И этого хватило. Полюбуйтесь теперь сами.
Я показал рукой на пустую рамку на стене.
Старушка приблизилась и сощурилась на нее через очки:
– И что?
– Как «что»? Вы музейный смотритель?
– Угу.
– Так смотрите внимательно, – я невольно повысил голос, как говорят с глухими, – не достает одной фотографии!
– Разве?
– Сомнений быть не может.
– Как будто так и было.
– Почему-то я в этом сомневаюсь, мэм. Почему-то я даже думаю, что вы нарочно хотите меня обмануть.
– Упаси меня господи. Тьфу-тьфу-тьфу! Зачем мне это?
– А я вам объясню: просто вы струсили, что вам может здорово влететь за пропажу экспоната.
– Какого экспоната?
Я привычным жестом показал на пустую рамку:
– Да вот этого же.
– Не может быть. Ведь на одну только минуту отошла.
Старушка поставила кружку с чаем на стеклянную витрину, булочку положила рядом и снова приблизилась почти вплотную к пустой рамке, по-разному фокусируя очки на носу. С этими смотринами пора было заканчивать.
– Не досмотрели, – я покачал головой. – Ай-ай-ай. Теперь придется сообщить о пропаже Бараниной.
– Но я же всего на одну минуту отлучилась…
Я ненавязчиво развернул старушку за плечи и направил в сторону двери. Не обращая внимания на ее слабые протесты, я так продолжал:
– …Муза Сидоровна, конечно же, будет возмущена, может, даже покричит на вас, но только и вы не робейте перед ней. Скажите, мол, эту экспозицию все равно в скором времени пришлось бы снимать.
– Правда?
– Абсолютно точно. Я как раз и ждал вас, чтобы сообщить об этом. Так что не переживайте, все к лучшему.
Мы уже шли по коридору к кабинету Бараниной.
– И самое главное, – инструктировал я смотрительницу, – обязательно скажите Музе Сидоровне, что пропажу фотографии обнаружил журналист Семен Киппен. Вы запомнили? А так же настаивайте на замене всей экспозиции, не дожидаясь громкого скандала.
Мы остановились напротив двери директорского кабинета.
– Повторите, что вы ей скажите? – попросил я старушку, чтобы удостовериться, что она от волнения ничего не напутает.
– Всего на одну минуту… – послушно начала она. – Пропала фотография… Журналист Семен Киппен… Громкий скандал… Все к лучшему… – закончила старушка, глядя на меня через очки и часто-часто моргая увеличенными линзами глазищами.
– Ладно, сойдет, – одобрил я.
Я постучал в директорскую дверь и открыл ее перед растерянной старушкой.
– Ну, с богом, – напутствовал я ее полушепотом и слегка подтолкнул в спину. – И не забывайте, Семен Киппен, журналист-расследователь.
Я закрыл дверь за спиной этого бедного перепуганного божьего создания. Пускай теперь Баранина не поспит пару ночей.
Глава 5
На улице было промозгло и сыро. Зато изнутри меня согревал огонек азарта охотника, поддерживаемый спиртным. Я завинтил крышку на бутылке и опустил ее в карман плаща. Холодный ветер заставил меня поднять воротник. Я ступил на тротуар и пошел бульвару Креншоу в обратном направлении. Мои утренние планы неожиданным образом изменились. Вместо своего офиса, я вознамерился посетить одну очень влиятельную, но крайне вредоносную общественную организацию.
За одноэтажным строением продовольственного «Супермаркета» я свернул в проулок, вышел на широкий Сикомор-бульвар и, перейдя на другую сторону, оказался перед ближайшим в этом районе почтовым отделением. Внутри было малолюдно. Две пожилые дамы стояли перед витриной с образцами упаковки для посылок и, негромко переговариваясь друг с другом, подбирали подходящую коробку. Молодая женщина возле крайнего окошка оплачивала почтовые услуги. Два соседних окошка были закрыты.
Я остановился у напольной вращающейся стойки, на которой были выставлены для продажи конверты, открытки, карманные календари, карты города, а также городские телефонные справочники. Я выбрал самый свежий справочник и отыскал в нем адрес совета заслуженных работников культуры и искусства. Истсайд, Асбест-стрит, «МКД-апартментс», двадцать два – это был не самый благополучный район, проще говоря, криминогенная окраина. Непонятно, с какой целью общественная организация забралась туда, где принято было околачиваться всякому преступному сброду? Неужели таким радикальным способом общественники скрывались от назойливых посетителей?
Я не стал ломать голову понапрасну. Переписав адрес в блокнот, я вернул справочник на место и глотнул спиртного. Пряча бутылку в карман, я поймал на себе неодобрительный взгляд из освободившегося окошка. Я понимающе кивнул почтальонше, мол, да, я и сам осуждаю распитие алкогольных напитков в общественном месте, и поспешно покинул почтовое отделение. Дальше я направился в сторону Истсайда.