Страница 40 из 53
— Товарищи, — громко обратился он к присутствовавшим. — Вот ваш новый заведующий Мишаков Тимофей Павлович, — произнес он торжественно и опустил руку на плечо Мишакова. — Никанора Никаноровича мы переводим на другой ответственный участок. — Рабочие переглянулись, что не ускользнуло от внимания Голубева. — Никанор Никанорович остается у вас заведующим до тех пор, пока не сдаст мастерскую. Это я говорю, чтобы предупредить возможные недоразумения.
Ему казалось, что сообщение обрадует рабочих, но те молчали. Похоже было, что они восприняли это как должное. Голубев еще раз обвел всех глазами и вышел из слесарной, увлекая за собой Мишакова.
Они заглянули в кабинет Никанора Никаноровича. Тот в пальто, без шапки стоял перед окном и смотрел на улицу. Голубев неслышно прикрыл дверь.
Никанор Никанорович шевельнулся. Краем глаза он видел, как вошел Голубев, и не прочь был с ним поговорить, но только без Мишакова, наедине. Приказа о его отстранении еще не было, а это значило, что не все еще потеряно. Перевод его не устраивал. Новое назначение не сулило ему никаких побочных денег. Он сел на стул и тяжело задумался. Но сколько ни думал, выходило одно: идти к главному инженеру и просить. У него с ним всегда были хорошие отношения. Тот не раз защищал его, ведь, в конце концов, ничего особенного не произошло и теперь. Заместитель директора Попов тоже относился к нему хорошо. Рабочие — те поговорят и перестанут, так было всегда. А если нужно — он покается перед ними, даст волю их инициативе. Немного успокоившись, Кочкарев снял телефонную трубку и позвонил Голубеву. Услышав его голос, спросил, можно ли прийти к нему. Голубев разрешил. На этот раз он, улыбаясь, вышел к нему навстречу, взяв под руку, подвел к стулу и заботливо усадил.
— Ах, Никанор Никанорович! Напрасно вы не пошли с нами в мастерскую. Я устроил все лучшим образом и ваше отстранение представил рабочим, как перевод на новый, важный участок. Вы должны бы сказать мне спасибо, а вы недовольны. Нехорошо так, мы же были друзьями.
Никанор Никанорович склонил голову набок и несколько секунд молчал, будто взвешивал смысл сказанного Голубевым.
— Нет, — начал он решительно, — вы все-таки скажите, чем я не угодил вам?
— Вот чудак! — Голубев растерялся: действительно, Кочкарев угождал ему, как никто. — Разве дело во мне?
— В ком же, — обидчиво сказал Никанор Никанорович, — как не в вас? Вы же главный. Ваше слово — закон, как скажете — так и будет.
Лицо Голубева исказила гримаса неудовольствия.
— Вы газеты читаете? — спросил он, пронизывая взглядом Никанора Никаноровича.
Кочкарев ничего не ответил, но глаза его говорили: «Это к делу не относится, разве вас об этом спрашивают?»
«Как бы ему объяснить?» — Голубев, поднявшись, прошелся по кабинету.
— Конечно, вас можно было бы оставить, — он остановился перед Кочкаревым, — если бы не было письма рабочих, а теперь, сами понимаете, на прежнем месте вам оставаться нельзя. Рабочие поднимут шум, напишут еще куда-нибудь, а отвечать придется мне. Дирекцию да и общественные организации поставим в неудобное положение. А так, — заговорил он успокоительно, — кто придерется? Что бы в мастерской ни случилось — вы на другом месте, вам неплохо, и с нашей стороны все законно. Понимать надо… — Голубев устало опустился на стул.
Но Кочкарев не хотел и слушать. Он хорошо знал, что главный инженер волен поступить и иначе. Было же такое, когда он думал, что ему пришел конец, а Голубев наперекор всем премировал его. Что же теперь?..
— Как же так? — не унимался он. — Все ничего — и вдруг бац, как снег на голову!
— К чему эти разговоры? — Голубев уже терял терпение. — Сколько можно объяснять? — заговорил он официальным тоном. — Подписан приказ о переводе вас на другую работу. Не согласны — подавайте заявление об уходе. — Он бросил карандаш, и тот со стуком покатился по столу.
— Значит, ничего сделать нельзя? — с отчаянием обреченного спросил Кочкарев.
— Нет! — резко сказал Голубев. — Нельзя! — Он встал, давая понять, что разговор окончен.
Никанор Никанорович, горбясь, поплелся к выходу.
«Как же это так вышло? Где я сделал промах? — размышлял он. — Нет, все было правильно. Если бы не этот Буданов, не это проклятое письмо!.. А может, надо было пустить в ход хитрость? Очернить, оклеветать? Черта с два!.. Коммунист, отличный специалист, — думал он о Буданове. — Кто же знал, что встретишь такого?» Он почувствовал слабость, ноги не держали его. Отыскал взглядом скамейку и в изнеможении опустился на нее.
А тем временем, пока Кочкарев был у главного, новый заведующий вошел в мастерскую, остановился посредине слесарной и, оглядев рабочих, громко произнес:
— Давайте знакомиться. Меня, как вы уже слышали, величают Тимофеем Павловичем.
— Очень приятно! — живо откликнулся Буданов. Он положил напильник, быстро подошел к Мишакову, протянул руку. Тот, дружески хлопнув по ней, пожал ее. — Ребята — орлы, могут свернуть горы! — с подъемом продолжал Иван и представил своих товарищей новому заведующему.
Тимофей Павлович по очереди пожал руку каждому к заговорил в тон Буданову:
— Орлам летать надо высоко. Крылья у вас надежные — значит, штурмовать можете?
Иван подмигнул ребятам.
— Крылья у нас крепкие, перышко к перышку, но высот пока не штурмовали.
— Что ж, боитесь, голова закружится?
— И высоты не боимся, и голова не кружится, просто погода стояла нелетная.
— Погоду сделаем, — улыбнулся Мишаков. — И такую, чтоб простор был и цель, как на ладони, была видная.
— Простор! Цель! Да мы мечтаем о них! — воскликнул Буданов.
— Мечта — мечтою, а дело — делом, — посерьезнел заведующий. — Давайте-ка спустимся на землю. Чтоб вырваться на простор, от нее, матушки, отталкиваться надо… Какие у вас обязательства? — неожиданно спросил он.
— К сожалению, никаких, — вздохнув, ответил за всех Буданов.
— Значит, живете без цели. Как же вы работаете? Вслепую? Куда кривая вывезет?
— Не совсем так, — пояснил Буданов, — цель была: боролись против того, что мешало работать.
— Слышал, молодцы, — похвалил Мишаков. — Ну, а теперь как думаете? Какие у вас планы?
— Работать по-новому, соревноваться, — весело сказал Буданов.
— Хорошо! Даже очень хорошо! А еще что?
— Пока ничего.
— Ну, так и ничего? — Мишаков опять улыбнулся. — А зарплата? Или она вас не интересует?
— Интересует, но, сами понимаете, надо поднимать производительность — без этого зарплата не сдвинется.
— Совершенно верно, высокая производительность — ключ к высокой зарплате. Это закон. — В этот момент в мастерскую вошел Кочкарев, и Мишаков заторопился: — Итак, товарищи, желание у вас есть, приму мастерскую, продумаю план работы, подготовлю чертежи. Возьмем на себя обязательства. Развернем соцсоревнование, покажем свои способности. Настраивайтесь на это, товарищи…
— Мы давно настроены. Скорее бы, — сказал Буданов.
Когда Тимофей Павлович с Кочкаревым ушли, рабочие зашумели:
— Вот это наш человек!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Яркое солнце и сверкающие под его лучами первые весенние проталины веселили Ивана. Он стоял у окна и, улыбаясь, смотрел на улицу. Кончилась неприятная история с Кочкаревым. Хотелось, засучив рукава, работать и работать. Ведь он, в сущности, еще как следует в мастерской и не работал, не раскрыл душу, не показал настоящего мастерства. Сегодня он намеревался поехать за город, сделать прощальную вылазку на лыжах, подышать воздухом. Но вчера к нему подошел Ремизов и, сказав, что переезжает на новую квартиру, попросил помочь перевезти имущество. Иван у него не был ни разу и теперь даже обрадовался случаю познакомиться с его семьей. Вечером он проехал по магазинам и купил для новоселов люстру с пятью рожками. Иван взглянул на часы и стал собираться.
На остановке минут десять пришлось ждать автобуса. Чтоб не озябли ноги, Иван ходил взад-вперед, постукивая ботинком о ботинок. В автобусе оказалось немного народа. На последнем сиденье сидела пожилая женщина. Иван присел рядом. Она обернулась к нему и протянула клочок бумаги.