Страница 81 из 89
— Может быть. Только лучше делать так, чтобы запасы не кончались и не очень-то надеяться на соковыжималку. Мало ли чего там понапишут ваши коллеги. Но соковыжималку куплю, разумеется.
Хлопотливое потекло для Аркадия Семеновича времечко. Валялись в беспорядке на столе страницы рукописи романа, он косился на них, морщился: надо работать, писать надо. Попробовал было сесть за стол, но ничего не получилось — одна волнующая мысль в его голове подмяла под себя все прочие, главенствовала: а как там на «Бродяге»? И он срывался и бежал на электричку.
А на «Бродяге» дела шли полным ходом. Выросла на палубе надстройка в метр высотой, на днище появился небольшой киль, похожий на акулий плавник. Сам корабль, вначале ржавый, потом пятнистый от шпаклевки, в один день вдруг препревратился в белого стройного лебедя. Взмыла к небесам привезенная Пашей из яхт-клуба тонкая изящная мачта.
— Стаксель нигде не достать, — сокрушался Паша. — Грот есть от списанного буера. Хороший грот. А вот стакселя нету.
Привез он и двигатель — дизель, сделанный в Болгарии по лицензии фирмы «Перкинс».
— Фирма известная, — пояснил. — Запчасти в любой стране достать можно.
Знатоком по механической части неожиданно оказался Илья Петрович.
— А как же! Я свой «фаэтон» вот этими руками, может, уже раз сто разобрал по винтику и собрал. И дизель у меня там стоял одно время. Экспортный вариант. Соображаем, что к чему!
— Придется специальную должность учредить: доктор-механик.
— А вы-то, Паша, что? Плывете с нами?
— Как же, как же! — непонятно заулыбался Паша, заиграл бровями.
— Так надо же документы оформлять. Выездные.
— Э-е, брат Аркадий Семенович! Не знаешь ты еще Паши! Для Паши хоть завтра... Все тип-топ! — и тут же как-то ловко свернул разговор на другое.
Между тем наступили солнечные летние денечки, сменяющиеся незатухающими белыми ночами, и Аркадий Семенович вообще перестал уезжать домой — постелил в кубрике поролоновый матрасик, привез подушку и одеяло и прекраснейшим образом высыпался на свежем воздухе, под теплым заморским ветерком, налетавшим с залива. По утрам он с нетерпением дожидался мастеров и, когда те приходили, с азартом помогал, и как-то незаметно из хозяина превратился в мальчика на побегушках.
— Эй! — кричал кто-нибудь из мастеров, — Аркадий Семенович! Подай-ка, брат, уголок!
И он подавал. Бегал для них с бидончиком за пивом к ларьку, бегал и в магазин за колбасой. Накупил книжек по судовождению, изучал усиленно, порой, забывшись, бормотал вслух:
— Галфинд, бейдевинд...
— Учи, учи, — говорил Паша. — Скоро на права пойдем сдавать, я договорился.
Илья Петрович отозвал его однажды в сторону и зашептал:
— Дайте мне ключ от вашей комнаты. Я все продукты и снаряжение к вам свозить буду. У меня как-то, знаете...
— Понимаю. Раков?
— Он самый. Мало ли, пронюхает, подлец, насторожится...
Сходил Илья Петрович в университет на филологический факультет, и там ему студенты-старшекурсники написали на английском, немецком, французском и испанском языках следующего содержания текст: «Внимание, внимание! Доктор Шмитько! Вылечивает радикулит, остеохондроз, астму! Спешите, спешите, все страждущие!»
— Как, ничего?
— Ничего, — пожал плечами Аркадий Семенович. — Цирком, правда, отдает немного, но, может, так и надо. Кто их там знает....
— Эх, — сокрушался Илья Петрович, — хорошо бы еще по-португальски написать, да не встретилось никого из приличных португалистов. Все мелюзга какая-то, первый или второй курс. Понапишут черт-те чего, всему свету на смех.
Тексты предполагалось потом художественно написать на больших щитах и прикреплять к борту в зависимости от страны пребывания.
Побаивался Аркадий Семенович экзаменов по судовождению, но все обошлось до огорчения просто: однажды привез Паша два удостоверения и торжественно вручил, стребовав при этом пятьдесят рублей.
— Коньяком пришлось всю водную инспекцию поить.
По вечерам, когда уезжали в город Илья Петрович с Пашей и расходились по домам мастера, когда возвращались с промысла рыбаки и суда их дремали стайкой, уткнувшись носами в причал, Аркадий Семенович садился в приобретенную Ильей Петровичем резиновую надувную лодочку, выплывал в залив и закидывал удочку. Остывающее солнце висело над самым заливом, прочертив по воде золотую дорожку, вспыхивающую бликами на мелкой ряби — словно разлетались искры от расплавленного металла; и такие тишина и покой царили вокруг, что замирал дух, и казалось: обман, какого не может быть, что-то здесь не так. Но протекали полчаса, час — только менялись краски на небе, и синяя даль, убегающая за горизонт, манила и сулила еще бо́льшие душевные блага.
— Скорей бы уж! — шептал Аркадий Семенович.
За вечер налавливал он десятка полтора ершей. На берегу разводил костер и варил ушицу. С наслаждением съедал половину, другую же половину оставлял на завтрак. Случалось, попадались ему лещи и подлещики — их запекал он на углях.
— Прекрасная жизнь! — восхищался. — Почему люди не живут такой жизнью, чего мечутся!
От такой прекрасной жизни позабыл он как-то про повесть свою в толстом журнале и про редактора Сергея Сергеича. Однажды вспомнил и побежал звонить.
— Нет, нет, еще не прочитана ваша повесть! — плачущим голосом откликнулся на другом конце провода Сергей Сергеич. — Через две недели позвоните!
«Ну вот! — весело усмехнулся Аркадий Семенович. — Опять через две недели!» Он даже не огорчился — мелким и не очень нужным казалось ему все, что происходило там, в городе.
Наступил, наконец, день, когда мастера погасили свои газовые горелки, выключили дрели, сложили инструменты и малярные кисти, и старший из них подошел к Аркадию Семеновичу и сказал, разводя руками:
— Кажись, все, начальник. Принимай.
Вечером приехали Паша с Ильей Петровичем и весь корабль облазили, осмотрели, ощупали. Отлично было сделано: борта и потолки кают проложены пенопластом, чтобы не пропускали ни северного холода, ни южной жары, стены оклеены пленкой «под дуб», между полками и днищем приспособлено пространство для хранения продуктов и питьевой воды. Особенно уютным и просторным был «лазарет» Ильи Петровича. Блестело кругом свежестью и новизной.
На следующий день Паша пригнал двадцатипятитонный кран. «Бродягу» опутали тросами, кран поднатужился, крякнул и легко оторвал его от стапеля, пронес высоко над землей и плюхнул в залив рядом с рыбацкими судами. Шампанское не стали разбивать ввиду страшного дефицита на этот продукт, а разлили по граненым стаканам и выпили. Аркадий Семенович, слегка захмелев, бегал по берегу, чтобы взглянуть на «Бродягу» с разных точек, и шептал:
— Ах, красавец!
И действительно, рядом со своими замызганными, обшарпанными собратьями гляделся «Бродяга» белым лебедем среди прочей водоплавающей мелюзги.
На следующий день были назначены ходовые испытания.
Замерев, ожидал Аркадий Семенович, когда запустит Паша двигатель. Он даже жмурился от ожидания и болезненно морщился: а вдруг не заведется?
Паша основательно все осмотрел, подсоединил клеммы аккумулятора, провернул несколько раз вал — проверил, не сочится ли вода сквозь сальники дейдвуда, поднялся в рубку и, проговорив: «Ну, с богом!» — нажал красную кнопку «пуск». Взревел дизель на средних оборотах и тут же заурчал тихонько, замурлыкал на малых.
— А? — подмигнул Паша. — С полтыка заводится!
Он включил рукоять редуктора, «Бродяга» дернулся, лихо описал дугу и ходко побежал из бухточки к заливу, где разгоралось утреннее солнце, расплескалось во всю водную ширь. Дул свежий зюйд-вест, катил невысокие валы в сторону города — валы обгоняли «Бродягу», шутливо поддавали ему в корму, подхлестывали: а ну, нажми! «Бродяга» отфыркивался, догонял, разбивал их форштевнем. «Вот оно!» — ликовал Аркадий Семенович.