Страница 9 из 15
Он ожидал яростного выпада или истерики, которые Валя регулярно устраивала во время их брака. Может, пощечины, которая непременно вызвала бы множество слухов среди посетителей и работников галереи. К удивлению Козловского, Валя отреагировала сдержанно. Смерила его почти равнодушным взглядом – лишь дрожание губ говорило о кипевших внутри нее переживаниях. Поправила пиджак и тихо заметила:
– Деньги у тебя появились, а мозги и достоинство – исчезли. Вырядился в какое-то барахло, наверняка шляешься по злачным местам… Отомстить решил… – Она вытерла мокрые глаза. – Молодец какой. Все у тебя получилось. Ты ведь даже не подумал сделать что-то хорошее. Нет? Мог бы дать больным детям второй шанс, обустроить приюты для животных или пристанища для бездомных, каким был сам. А тебе лишь бы измазать всех грязью!
Она выбежала из зала так быстро, что Козловский не успел ответить. Впрочем, он не успел бы ответить и минутой позже – слова будто застряли в глотке. Было стыдно, практически больно признаваться в том, что Валя оказалась права. Когда-то она поступила отвратительно. Теперь он поступил отвратительно в ответ. Кому стало лучше? Козловский рассчитывал на сладкое упоение местью, но ощутил только разочарование от самого себя.
Он поплелся к выходу, лениво отмахнувшись от навязчивого администратора. Картины привезут, никуда не денутся. Мысль о том, чтобы сжечь их, перестала казаться заманчивой.
Козловский вышел из галереи, принялся спускаться по лестнице, но посередине остановился. Он продолжал перебирать в уме встречу с Валей, а потом сообразил, что стоит, вцепившись в поручень. Причина осознавалась смутно – тело сигнализировало о присутствии угрозы навязчивым зудом. Похожие ощущения Козловский испытывал при виде стремительно приближающегося к нему автомобиля или путешествия на самолете. Он настороженно осмотрелся.
Дело было в подростке с собакой – золотистым ретривером. Подросток глазел в телефон, второй рукой поигрывая петлей от поводка. Собака гадила возле основания дорожного знака. Она повернула голову в сторону Козловского и открыла пасть, полную острых желтоватых зубов.
– Парень, убери собаку отсюда, – проворчал Козловский.
– Она еще не закончила, – ответил подросток, не отрываясь от телефона.
– И намордник ей, конечно, ни к чему, да?
Собака коротко гавкнула. Угрожающе вытянула шею ближе к лестнице. Козловский отшатнулся и заорал:
– За-за-а… А, стерва! Забирай свою паршивую псину и вали прочь! Если она укусит меня, если у-укусит…
Он вновь стал заикаться, как вечно случалось с ним во время нервного напряжения или испуга. Простые слова превращались в сложные конструкции, преодолеть которые позволяло лишь волшебное выражение «А, стерва!».
Подросток разочарованно сунул телефон в карман и вытаращился на Козловского:
– Джеки не кусается. Чего привязались? Обойти не можете?
Видимо, он разглядел на лице Козловского нечто такое, что заставило его натянуть поводок и поспешить дальше по тротуару. На прощание ретривер дважды гавкнул и махнул хвостом. Козловский выдохнул. Он повел себя слишком резко из-за проклятой псины. Она вывела его из равновесия. Не рычала, не пыталась напасть, и все же ничто не мешало ей сделать это в любую секунду.
«Кто знает, что могло взбрести псине в голову, – попытался найти оправдание Козловский. – К тому же она была без намордника».
Он дождался такси и остаток пути провел в полном молчании.
9
Впервые за полтора года Ольга взяла отгул. Не записалась в спа-салон, к парикмахеру или своему мастеру маникюра, а осталась дома, где чувствовала себя спокойно и в безопасности. Она любила эту квартиру, приобретенную всего пару лет назад. Красивый, малоэтажный дом. Просторные, светлые комнаты. Дорогой ремонт из «качественных европейских материалов», как повторял дизайнер, прежде чем сообщить, что его услуги вновь выросли в цене.
Вместе с Юркой они долго и мучительно подбирали мебель к каждой комнате. Вернее, Юрка в основном поддакивал, так как пойти против воли жены для него было равносильно каторжным работам. «Да, милая, отличный стол», «Да, милая, ты выбрала потрясающий шкаф», «Милая, твой вкус безупречен» и так далее. Хотя массивный клетчатый диван попал в гостиную именно стараниями Юрки, ведь он отлично в этом разбирался. За годы «поисков себя» – годы безработицы, обучающих курсов, мотивационных тренингов и попыток открыть свой бизнес – диван для Юрки стал настоящей тихой гаванью. Некоторые просто не способны к длительному, напряженному труду. Зато он никогда не отказывался от уборки или готовки, за что Ольга была искренне благодарна.
Вот и сейчас Юрка вызвался сбегать в магазин за продуктами. Поначалу Ольга собиралась воспользоваться доставкой, но мысль о том, что заказ привезет незнакомый человек, бросила ее в холодный пот. Ради Бога, он ведь может оказаться маньяком, извращенцем или накачанным наркотиками!
«Ни один из курьеров, которых ты вызывала раньше, не пытался тебя убить», – прозвучал в голове отголосок той ее части, которая отличалась упрямством, твердостью и авторитарностью.
– Но может попытаться именно сегодня, – возразила Ольга сама себе. – Одного раза будет более чем достаточно.
С утра ее телефон разрывался от звонков. Она не ответила ни на один. Отправила сообщения по самым срочным вопросам, грустно поглядела на пропущенные звонки… То, что раньше давалось ей легко, без малейших усилий, теперь повергало в панику. Куда только делась прежняя уверенность? Через телефон никто не смог бы ударить ее или попытаться изнасиловать, но оскорбления или непристойные предложения были бы немногим лучше. Один или несколько звонивших точно хотели выкинуть какую-нибудь пакость. Ольга это чувствовала. Ненормальные придурки.
«Ты понимаешь, что сама ведешь себя ненормально? – вновь послышался голосок ее слабеющей «железной» части. – Возьми себя в руки! Используй логику и здравый смысл!»
Час назад Ольга рассматривала из окна толпы людей, спешащих по своим делам и совершенно не боящихся того, что кто-нибудь из них окажется безумным маньяком или террористом-смертником. Они ездили на автобусах, спускались в метро или обедали в кафе каждый день без всяких трагических инцидентов. Совсем недавно Ольга отличалась от них лишь тем, что могла с легкостью управлять целым отделом продаж. Ей нравилось отдавать команды и наблюдать за результатами их выполнения. Нравилось – что уж скрывать – заискивание в глазах подчиненных. Почему все изменилось?
«Нечто подобное с тобой уже происходило, – настаивал голосок. – Ты справилась. Помнишь?»
– Но ведь это было так давно! И так же давно закончилось! – Ольга закрыла глаза.
Воспоминания обрушились на нее. Над Олей в школе постоянно смеются: она носит огромные очки, сутулится, плохо одевается, а ее мама в ларьке торгует водкой, пивом и сигаретами поштучно. За это одноклассницы наделяют ее кличкой «Кэмел». И Оля не может возразить – тихая, скромная девочка, которая не понимает, почему с ней так грубо обращаются. Она ждет, когда одноклассницам надоест, и насмешки сойдут на нет. Ждет учебный год и летние каникулы, но в седьмом классе появляется новенькая – дылда с короткой стрижкой и грубыми руками – и все становится хуже. Дылда не любит смеяться – она любит унижать. Дылда не настолько тупа, чтобы бить Олю в школе – она выжидает ее на улице, возле гаражей или на узких дорожках в парке. Дылда не действует одна – ей нужна публика. Она избивает Олю палкой или толкает в кучу собачьего дерьма («жри, Кэмел»), или плюет в лицо, или рвет одежду и повторяет это до тех пор, пока Оля не начинает шарахаться от людей и устраивать истерики перед школой. Мама водит ее к мужчинам в белых халатах или в костюмах с галстуками, а иногда – к старухам, живущим на отшибе и пахнущими травами, но все эти специалисты оказываются бессильными. Все, кроме одного молодого психиатра, который выписывает ей таблетки, погружающие ее мозг в вязкое, мутное болото. И все же после курса лекарств и перевода в другую школу Оля вновь возвращается в мир людей. В каком-то смысле она становится лучшей копией себя, поскольку клянется, что больше не позволит кому бы то ни было угнетать ее. До недавнего времени клятва остается нерушимой.