Аника

Я встал с постели и двинулся к двери. Локоть сладостно молчал.

- Бенни, - окликнула меня Аника. Я замешкался и обернулся, - Ты можешь остаться, если хочешь. Ложись на мою кровать, а я выстираю и высушу твою одежду. Ты можешь смертельно простудиться, если пойдешь в мокром… А я не смогу тебе помочь… пока что…

Я фыркнул, снял с вбитого в стену гвоздя свою шляпу и вышел в предрассветные, студеные сумерки. Чувствуя, что против воли, ее слова просачиваются внутрь меня, я некоторое время в раздумье стоял на пороге.

«Не были мы в безопасности», - пробормотал я себе под нос, - «Если бы остались, меня бы ждала только виселица…»

Я потоптался на месте, а потом двинулся обратно к болоту. Одежда влажным холодом липла к телу, изо рта вырывался пар, но локоть… локоть умиротворенно покоился в удобном ложе повязки. И я, не смотря на свою злость, все же мысленно поблагодарил Анику.

Выйдя на берег, я долго смотрел на сарай. Или утро сделало свое дело, или… но строение уже не выглядело столь тошнотворным, как в первые минуты своего появления. Хаос уродливых нагромождений не пропал, но как-то… сгладился что ли… даже появились прямые углы. Водоросли на жалком подобии крыши высохли и облетали трухой, разносимой легким ветерком. Сама крыша вспучилась посередине, словно пытаясь стать двускатной. Чудовищные коровьи ноги целиком ушли под воду… а болото словно обмелело. Прямиком к распяленному зеву «двери» вела топкая тропинка.

Стуча от холода зубами, я прошел еще немного по берегу, чтобы оглядеть сарай с другого боку, и от увиденного зажал рот здоровой рукой. Из стены росла голова теленка. Бельмастые глаза были мертвы, длинный серый язык свисал из раззявленной бледной пасти. Черное пятнышко ровно по центру его лобастой головы лопнуло и провалилось внутрь, оттуда выступало и текло что-то губчатое, красное.

Я упал на колени и начал истово молиться, надеясь, что это безумие по велению Божию растает, как утренний туман. Что я проснусь в своей кровати от трубного рева Бизи, ждущей корма. Надеялся, что Господь услышит мою молитву и сотрет все, что я видел, из летописи жизни и моей памяти. Но открыв глаза, я видел все тот же ужас. Разве что голова изменилась. Ее словно высушило, обескровило, втянуло наполовину в гнилую влажную стену, как в мягкую глину, так что выступал из нее теперь только розовый кирзовый нос и кончик языка.

Я поднялся и побрел прочь, собираясь, как только заживет локоть, бросить это селение и уйти. В Ливерпуль, Лондон, может даже сесть на корабль и уплыть в Америку, а то и вернуться обратно в Шотландию и предстать перед судом. Быть может, то, что я с дуру принял за искупление и надежду, оказалось карой господней за преступление и трусливый побег?

Глава 9

Вернувшись в деревню, я, действительно, слег с тяжелейшей простудой и последовавшей за ней пневмонией. Но зря я боялся, что подохну с голоду. Селяне меня не оставили. Добрые жены моих товарищей взяли надо мной шефство и трижды в день приносили мне еду, обтирали влажными тряпицами и давали какие-то страшно горькие порошки. Я долго был в забытьи, в бреду. Все, что я запомнил из того времени - это череду видений, где кошмарные и сладострастные сменяли друг друга, а порой и сплетались воедино. В моменты прояснения надо мной склонялись лица – друзей, каких-то женщин, доктора, даже деревенского старосты. Однажды мне привиделось лицо кузнеца. Губы его шевелились, а в здоровую руку он мне вложил два фунта. Помнится, я сжал кулак, но он оказался пуст, а кузнец пропал.

Когда я пришел в себя и мог связно мыслить, в распахнутое настежь окно лился жаркий солнечный свет. У окна за импровизированным столиком сидели мои благодетельницы и за неспешным чаепитием отгоняли от своих кружек надоедливую пчелу. Я сразу признал Тэмми, жену моего товарища по кузне и миссис Грей, овдовевшую год назад. Третью женщину я почти не знал. Кажется, все наше общение свелось к ремонту ее изгороди прошлой осенью.

Я не собирался подслушивать, но и давать о себе знать не хотелось. Я снова закрыл глаза. Так приятно было просто лежать под тонким лоскутным покрывалом в солнечных теплых лучах, ощущая в голове покой и порядок. Голоса приглушенно жужжали, сливаясь с голосом пчелы, успокаивали. Рецепты пирогов, письма родных, чьи-то роды, сплетни о жене ленд-лорда, которая оказалась «той еще штучкой», снова чьи-то роды… Я успел задремать, но что-то в разговоре таки задело мои нервы и я насторожился.

- … но ведь у Мэри-Лу получилось…, - говорила Тэмми, - Я тоже думаю попробовать, но страшно боюсь.

- Чего боишься? Что мистер Джиннерс узнает?

- Бог с ним, с мистером… но ведь это же Грех!

- Да что там грех?! Грех не выполнить свой долг…, - назидательно ответила миссис Грей, - В этом деле все средства хороши. Если бы мистер Грэй не упокоился так рано…

- Говорят, она помогает даже вдовым…

- Вот теперь грех! – воскликнула третья, - Немедленно прочти молитву.

Я приоткрыл глаза. Тэмми склонила голову и шептала себе под нос. Остальные смотрели на меня.

- Мистер Лоусон! Вы очнулись! – миссис Грей вынула из-за ворота салфетку и направилась ко мне, - Надолго же вы нас покинули!

Я попытался что-то ответить, но голос пришел не сразу. Она налила стакан воды из графина и дала мне попить. Потом взбила подушки, и я с трудом придал себе полусидячее положение. Моя правая – здоровая – рука была такой же вялой, как левая.

- Вы еще очень слабы, но доктор говорит, что угрозы больше нет. Нам пришлось-таки с вами повозиться…!

- Спасибо, - прошептал я.

- Бог с вами, - отмахнулась миссис Грей, - Благодарите Господа, что у вас есть друзья! Они вовремя спохватились и привели доктора сразу, как обнаружили вас в саду, в горячке, с покалеченной рукой…

- Моя корова сбежала… я пошел ее искать. Ночью. И, видимо… упал.

- Мы так и поняли, когда не обнаружили ее в стойле. К сожалению, она так и не вернулась, хотя мужчины искали ее.

- Доктор осматривал вашу руку, - Тэмми подошла с другого края моей холостяцкой койки и, присев на стул, начала поить меня с ложки теплым бульоном, в котором плавали толченые овощи и кусочки куриного мяса, - Поражался тому, как ловко вы вправили свой локоть. Очень, говорит, был скверный вывих. По его словам, в таких случаях он прибегает к… ампутации, и…

- Какой сегодня день?

- 25 июня.

- Два месяца, - пробормотал я, с трудом глотая подносимый мне бульон. Хорошо, что овощи и мясо было растерты в пюре, потому что жевать я совсем не мог, - Два месяца…

- Не переживайте, мистер Лоусон. Поправляйтесь! Даги передал вам два фунта, они в верхнем ящике комода. Кстати, он держит ваше место для вас.

- Значит…, - я деликатно отвел рукой подносимую ложку, - А я думал, он мне приснился, как…

- Да, вы долго бредили, - Тэмми поставила на прикроватную тумбу чашку с остатками бульона, - Если вы дадите её адрес, мы напишем ей, чтобы приехала…

- Не понял…

- Та женщина. Аника. Вы так отчаянно звали ее все это время… Если не секрет?.. - Женщины переглянулись и зашикали на нее. Тэмми смущенно потупилась, - Простите. Я не хотела любопытствовать. Сейчас мы вас оставим, а вечером принесем ужин и поменяем вам постель. Дамы?

Все трое как по команде поднялись, оправили юбки, собрали со стола посуду и удалились. Я остался один. Долго лежал, чувствуя, как солнечные лучи скользят по моему немощному, какому-то чужому телу. Два фунта… На сколько мне хватит этих денег? Нужно расплатиться с доктором, отдать за аренду… А потом отработать их… Успею ли я восстановиться до зимы? Ох, уж эти голодные зимы! Представил, что снова придется пользоваться заботой товарищей и, конечно, их жен, содрогнулся всем телом и постарался отогнать тревожные мысли. Но, соскочив с одного, они перетекли в другое, не менее тревожное русло.

Я прокручивал в голове подслушанный мной обрывок разговора. Из туманных намеков следовало что-то очень знакомое… Я дотянулся до недопитого стакана воды и, ухватив его обеими трясущимися руками, поднес ко рту. Женские разговоры, женские секреты…