Аника

Очнулся я очень быстро – вывернутый сустав молил о помощи, и малейшее движение причиняло нестерпимую боль. Кое-как сев, я принялся ощупывать его, чувствуя под пальцами неправильно выпирающие формы, но через мгновенье застыл, позабыв обо всем на свете.

Прямо посреди болота появился сарай. Даже лачугой нельзя было назвать это корявое нагромождение веток, досок, сгнивших древесных стволов. Всего-то четыре стены с дырой, подразумевающей дверной проем, и плоской крышей, оплетенной густым ворохом водорослей. Я не мог понять, каким образом сарай держится на поверхности, а потом разглядел виднеющиеся под полом сваи. Вот только сваями служили ноги моей Бизи. Уже переработанные, странно утолщенные и вытянутые - словно где-то там, под водой корова выросла до размеров дома - с лопнувшей, все еще кровоточащей шкурой. Виднелись лишь верхушки культей, остальное, хвала Всевышнему, пряталось под водой.

Отвратительная коробка источала чудовищный смрад – тухлятины, гнили и свежей крови. Меня снова вырвало. Я отполз подальше от берега, баюкая покалеченную руку и тихонько подвывая от ужаса и горя. Но за всем этим росло еще и изумление! Я снова ей не поверил, и снова остался в дураках! А ее дьявольское упорство таки дало свои плоды, хоть и… сомнительные.

Краем глаза я заметил движение. Аника поднялась, с трудом дотащилась до меня и уселась рядом, прижимая руку к голове.

- Бенни… Ох, твой локоть!

- Не трогай меня, - пробормотал я сквозь зубы, не сводя глаз с мерзостного строения. Казалось, оно кишит коктейлем из бубонной чумы, лепры, потливой горячки и чистого безумия, - Это была моя корова.

- Я знаю, - в голосе ее не слышалось ни сожаления, ни вины, - Прости.

- Почему же из всего стада ты выбрала именно мою корову?!

- Много было причин… Во-первых, я засветилась. Азарт, знаешь ли, не способствует осторожности… Я знала, что ты, потеряв корову, не потащишь за собой толпу селян, как это сделал твой друг. Во-вторых, ты поселился на окраине, и оттуда проще увести семя, чем из центра. А в-третьих, твоя корова была самой большой в стаде. Я долго присматривалась.

- Она была стельная…, - я с ненавистью поглядел на нее, - Через два месяца ждал приплод.

Аника долго смотрела на меня, едва различимо шевеля губами, словно проговаривая что-то про себя. Ее тоже накрыло волной, которая вынесла меня на берег. Мокрая и грязная с ног до головы – настоящая ведьма! От одежды поднимался пар, и только сейчас, когда потрясение немного отпустило, я понял, что дико замерз. Апрельские ночи, отче, слишком холодны для купаний в зловонном болоте.

Долго мы так сидели. Я, кажется, плакал, а она – любовно, мечтательно и удовлетворенно - разглядывала плод своих трудов, словно перед ней высился дворец, а не гнилая постройка на коровьих ногах.

- Пойдем, - сказала она, наконец, мягко коснувшись моей руки, - Я знаю, как помочь тебе.

- Не трогай меня, - повторил я, отдернув руку, но уже не слишком строго. Ярость, злость и скорбь куда-то испарились, оставив после себя только апатию и усталость. Я кивнул в сторону болота, - Разве ты к этому стремилась?

Аника с нежностью поглядела на сочащийся водой и кровью тошнотворный сарай и поднялась.

- Да, это мой храм. Почва приняла семя.

- Каков настоятель, таков и храм, - фыркнул я, постаравшись сделать это максимально издевательски.

Аника промолчала, а я вдруг смутился. Каким бы нелепым ни было строение, спору нет - появилось оно благодаря волшебству или, скорее, колдовству… смог бы я, проживи хоть тысячу лет и имея в распоряжении все мудреные, волшебные книжки, сотворить что-то хоть отдаленно похожее? Нет. Как и подавляющее большинство людей в этом мире. И мой сарказм перед лицом неведомой, могучей и чужеродной силы выглядел сейчас жалким ребячеством.

- Пойдем домой, - прошептала она, - Я действительно могу тебе помочь. Я умею. Это малое, что я могу сделать для тебя, чтобы отблагодарить за твою заботу и загладить вину…

«Домой!» - это прозвучало так уютно, что я, растеряв всю волю, зашевелился, пытаясь подняться, не потревожив локоть.

Молча мы добрались до домика, молча вошли. На меня пахнуло почти забытыми, но по-прежнему родными запахами. Пока она зажигала свечи, подбрасывала дрова в печь и рвала на бинты какую-то тряпку, я сидел на краешке ее девичьей постели и наблюдал за ней. Я не видел ее всего полгода, но она так… изменилась. Сколько ей было лет? Тринадцать? Четырнадцать? Выглядела она уже на зрелые восемнадцать, а то и больше. Как это возможно?! Но больше, чем ее несоответствующий реальному возрасту облик, меня поражала ее красота! Она и раньше была хороша собой, но теперь словно достигла апогея красоты! Эти высокие скулы, огромные серые глаза, ямочка на волевом подбородке. Пышные груди с торчащими сосками под насквозь промокшей грязной сорочкой и тонкая талия. Длинные ноги, выглядывающие из рваных штанин…

Живя в деревне, я удивлялся, насколько невзрачны вокруг женщины – и благородные, и простолюдинки. Эти бесцветные глаза, длинные носы, вялые губы, скошенные подбородки, серые волосы, плоские груди… И только теперь, глядя на Анику, я понимал, что это были просто англичанки. Они всегда были такими и, боюсь, всегда будут. И некрасивы они были только в сравнении с ней!

- То платье… Почему ты его не носишь? – спросил я и сам удивился хриплому карканью, в которое превратился мой голос. И тут же удивился сам себе. Неужели об этом стоит говорить, когда…

- Я берегу его, - ответила она с улыбкой, подтягивая к постели кое-как сколоченный табурет – без сомнения результат ее собственного труда, - Это самая красивая вещь, которая когда-либо была у меня. А вот пальто я не сберегла. Только им и спасалась в морозные дни и ночи.

Она уселась напротив, ощупала тонкими пальцами мой локоть и уложила его в чашечку своей ладони, а другой взялась за запястье. Я стиснул зубы и приготовился к болезненному рывку, но она действовала на удивление деликатно. Аккуратно, короткими движениями покрутила мое предплечье, и я почувствовал, как локоть с едва ощутимым щелчком встал на место. Я даже застонал от невероятного облегчения, охватившего все мое существо.

- Позволь…, - она споро и аккуратно соорудила на моем плече карман из порванной на лоскуты тряпки и бережно продела через него руку, - Боюсь, месяц тебе придется справляться одной рукой…

- Целый месяц?! – я умолк. Работа в кузне, по хозяйству… началась посевная… Конечно, у меня оставались кое-какие сбережения, но так… мелочь. Почти все я потратил на аренду домика, покупку и содержание коровы, и строительство для нее стайки. Что ж… теперь одним пунктом в статье расходов меньше…

Я посмотрел на нее.

- Скольких жизней стоил твой сарай! И что ты будешь теперь делать с этой рухлядью?! Жить в нем?

- Errarehumanumest…, - произнесла она со слабой улыбкой и поднялась с табурета.

- Что это? Очередная белиберда из твоих ученых книжек?

- О нет, это ваша старая поговорка: «Человеку свойственно ошибаться… но нельзя настаивать на ошибке». Вот я честно и признаю свою ошибку.

- Ошибку?! – я почувствовал, как во мне начала закипать ярость, - Скольких животных ты утопила?!

- Не так много, как могла, поверь, - ответила она после паузы, во время которой налила в таз воду, смочила край тряпки, оставшейся от моей повязки и принялась оттирать лицо, - И прежде, чем винить меня, подумай о том, что, если бы мы не ушли из старого байшина, я бы не была сейчас такой дурёхой. Не действовала бы наугад.

- Что? То есть винить нужно меня?! – я задохнулся от возмущения и ярости при виде ее бесстрастного лица, - В том, что вместо особняка с камином и полным жратвы погребом у тебя вырос гнилой сарай на… коровьих ногах – тоже виноват я?!

- Мы там были в полной безопасности, - произнесла она, - И у меня было все необходимое для обучения. Надо было только чуть больше времени. Но ты обмочил портки и решил бежать… Можешь бежать дальше.