Страница 35 из 81
На мой вопрос о том, кто будет оплачивать моё пребывание в госпитале, если жандармы уже получили всё, что хотели, Александр Семёнович сперва отмахнулся, потом разъяснил, что проведёт это своей властью заведующего отделением как расходы на научную работу, которую заведение должно проводить наряду с лечением пострадавших. Он пытался растолковать мне суть своей работы в целом и роль в ней «моего случая», но быстро прервался, увидев, что я во всём этом понимаю только отдельные слова, в основном — предлоги. Потом, правда, смутился и, упомянув об относительной скудности ассигнований на научную деятельность, спросил, как я отнесусь к переезду в другую палату, рассчитанную на трёх постояльцев?
— Вы не подумайте дурного, юноша, конечно же, с учётом всех сословных приличий! Палата для младшего офицерского состава, в основном попадает молодёжь лет около двадцати пяти, в званиях от прапорщика до подпоручика, повредивших себе каналы. И вам веселее будет, и страховщики не станут бушевать, тем более, что обоснование имеется, и более, чем веское.
А пищевое довольствие, по словам доктора, во всём отделении одинаковое, более-менее. Тем более что мне, несмотря на отдельную палату старшего офицерского состава, куда поместили по требованию жандармов исходя из интересов следствия, их нормы снабжения в любом случае не положены были. Ну, а я что? Я согласился, благо что переселяться прямо сейчас не требовалось, отложили это дело на утро, приурочив к грядущей замене постельного белья.
Кстати, доктор наконец-то представился полностью, немного смутившись от того, что не сделал это ранее. Он оказался по фамилии Лозицким, а его покровителем — Лоза. Вот уж не подумал бы, совсем не похож! Глядя на меня Александр Семёнович грустно усмехнулся:
— Если хотите сказать, что мне бы больше подошёл какой-нибудь дуб или иное широкое дерево, то вы такой не то, что не первый, а даже и не сотый, пожалуй. Но если хирург — а я по первой и основной специальности именно он и есть — будет эдакой «хрупкой былинкой», то как он сможет выстоять по многу часов кряду над операционным столом? Вот то-то и оно…
В новой палате моими соседями оказались два приятеля — прапорщики из Борисова, стихийники — водник и воздушник, из местного гарнизона. Вот вообще не представляю, зачем нужен гарнизон в тыловом городе? Но спрашивать не буду — ещё обидятся, чего доброго. Оба лежали с одинаковыми повреждениями каналов, обоих звали Семёнами, только один был Семён Михайлович, а второй — Семён Потапович. Фамилия Михаловича оказалась Прощукин, Потаповича — Подлещиков. Вот интересно — это судьба их свела, или в кадровой службе попался кто-то с таким чувством юмора? Как бы то ни было, молодые офицеры явно сдружились и, как выяснилось вскоре, привыкли к шуточкам окружающих насчёт «братьев». Оба они удивились моему возрасту и тому, что статский лечится в военном госпитале. Про интерес жандармерии я им рассказывать не стал, знал, что некоторые в обществе, включая также и офицеров, имели предубеждения против данной службы, ориентируясь исключительность на деятельность Пятого отделения, занимающегося надзором за неблагонадёжными лицами. И, надо признать, дуболомов там действительно хватало.
Так вот, я немного нагнал таинственности, сказав, что пострадал от взрыва, при котором использовалась ранее неизвестная алхимическая смесь, и тем самым стал почти своим. Ещё больше сблизились после того, как я рассказал свой конфуз с выпавшим из-под подушки револьвером. Молодые офицеры сперва отсмеялись от души, потом заинтересовались собственно оружием. Пришлось детально описывать и его внешний вид, и особенности устройства, и работу механизма. Окончательно лёд разрушился после того, как я описал ход и результат его практического применения по изнаночным тварям. Мы долго обсуждали результативность стрельбы из обоих стволов и способы прицеливания в бою, а также эффект воздействия пуль на тварей, в зависимости от их ранга, мощности заряда, калибра и веса пули, а также её конструкции.
Мы так увлеклись разговором, что почти не обратили внимания на завтрак, зато по нескольку раз вскакивали, собираясь «сбегать принести» то оружие, то пулелейку, то свои оружейные макры, но тут же спохватывались и садились обратно на свои стулья. Прервал нас дежурный врач, который разогнал прапорщиков — на процедуры, а меня — на обследование. Два часа меня крутили, вертели, чем-то светили, чем-то окуривали. «Встаньте здесь», «поднимите руки», «опустите руки», «дышите», «не дышите», «глубоко дышите». При этом участники представления и зрители обменивались мнениями и обсуждали меня на своём, на медицинском, совершенно не смущаясь моим присутствием. Для меня, который половину слов не разбирал вообще, а большую часть разобранных не понимал, это звучало примерно так:
— Коллега, вы это видите?
— Да, обычная «бурлякула».
— Но ведь при этом «хлым мурдыщится»!
— Да ну! А ведь и правда — «хлым». Хмм…
— Ого, вот это «блямбурла»!
— Согласен, знатная «блямбурла», почти «фунфура бельмендыкула»! Помните, как у того пациента в прошлом году? Он ещё потом умер от «курлюм дыдыкулюм», причём до окончания обследования?
— Да уж, неловко вышло. Всего двух замеров не хватило, чтобы закончить исследование.
— И не говорите, коллега, не говорите…
Меня эти разговоры изрядно нервировали, надо признаться. А эти ещё недовольны были:
— Молодой человек, а что это у вас пульс повысился? Вы чем-то обеспокоены?
Нет, конечно, что вы — вы же не меня сейчас сравниваете с каким-то неизвестным мне типом, скоропостижно помершим от неведомой чуды, ага! Конечно, так я не ответил, хоть и очень хотелось — воспитание не позволило.
— Вы столько всего у меня находите, что становится страшновато…
— Ах, не обращайте внимания, это мы о своём, о профессиональном. Так-то у вас состояние в целом не вызывает особого беспокойства, а с учётом всех обстоятельств — даже можно сказать приемлемое, да-с.
Он всерьёз считает, что объяснил и успокоил⁈ А если не «в целом»? А «не особое» беспокойство — это как? Помру, но не сразу, а после завершения исследований? Или жить буду, но калекой? А без «учёта обстоятельств» состояние, получается, неприемлемое? И какие именно «обстоятельства» он учитывает? Спаси меня, Рысюха, от этих экспериментаторов!!!