Маэстро

Солера мельком взглянул на Джузеппе, но тот не выказал ничего, кроме учтивого безразличия.

– В этом сезоне мы планируем не менее пятидесяти спектаклей, – не без гордости заметил импресарио.

– Невероятно, но не удивительно, – улыбнулась графиня Аппиани, посмотрев на Джузеппе, и тот ответил ей лукавым взглядом.

– Расскажите о предстоящей премьере, маэстро, – обратилась Маффеи к Верди с неподдельным интересом, – Я слышала, что «Ломбардцы» станут манифестом гражданской миссии итальянской оперы!

– Если публика хочет найти в опере нечто большее, чем сама музыка… – Джузеппе старался звучать учтиво, но все равно выходило немного грубо, – Это не означает, что мое видение совпадает со зрительским.

Кларина удивленно вздернула брови и взглянула на Мерелли. Тот усмехнулся.

– Мы ведем беспощадную войну с цензурой, возглавляемой самим начальником полиции и лично кардиналом, – пожал плечами импресарио.

Судьба оперы действительно висела на волоске. Рожденная чуть менее, чем за полгода не очень воодушевленной, но крайне кропотливой работы, она вызвала бурное недовольство миланского епископа, кардинала Гайсрука, который усмотрел в целом ряде сцен высмеивание церковных обрядов. Гайсрук лично подал прошение в полицию с целью запретить выход оперы на сцену.

Разумеется, все действующие лица этого инцидента понимали, что хронология событий была несколько иной, а причина и следствие поменялись местами. И тем не менее, Мерелли, Солера и Верди вынуждены были проводить часы в переговорах с цензурой, которые «топтались на месте» вот уже несколько недель.

Отягчающим обстоятельством было полное отсутствие у Джузеппе хитроумия, дополняемое ребяческим упрямством и нежеланием идти на уступки. У цензуры не было задачи найти способ, чтобы разрешить постановку. Верди зачастую неосознанно играл на стороне противника. Так что Солера и Мерелли демонстрировали чудеса находчивости и изворотливости, хотя бы потому, что окончательного решения по ее запрету пока принято не было.

– И как дела на рубежах обороны? – осведомилась Аппиани.

– Я бы сказал, что судьба оперы иронически близка к судьбе оплакиваемых в ней ломбардцев, – с угрюмым сарказмом заметил Солера.

Кларина и Мерелли вновь переглянулись, и графиня перевела разговор на другую тему.

Проведя еще какое-то время в светских беседах, Джузеппе вновь устал от людей. Широкий балкон салона, на который он вышел, был достаточно просторен, чтобы летом на нем устраивались званые обеды до сорока персон. Зимой это была просто пустая терраса с прекрасным видом на город. Оказавшись в ночной тишине, маэстро глубоко вдохнул морозный воздух. Ему хотелось побыть одному, полюбоваться на падающий снег, послушать отголоски засыпающего Милана.

Он направился к балюстраде, и лишь пройдя больше половины пути, увидел графиню Аппиани. Закутавшись в шаль из белой ангоры, она стояла у ограждения и задумчиво смотрела куда-то в небо. Шелк ее платья отливал металлическим блеском, отражая огни зала. Волны мягкой шерсти ласкали идеальные линии ее изящной фигуры. В белокурых волосах мерцали снежинки.

Джузеппе остановился на несколько мгновений за ее спиной, просто чтобы полюбоваться картиной. «Будь я скульптором, то вдохновения от этого зрелища хватило бы на пару лет» – подумал он и направился к ней.

– Графиня… – почтительно кивнув, произнес Верди, когда подошел.

– Маэстро Верди, – Аппиани посмотрела на него и вновь устремила взгляд куда-то вдаль.

Судя по красному носику молодой красотки, она провела на морозе уже довольно много времени. Верди встал рядом, оперся ладонями о перила и тоже посмотрел на небо. Из непроглядной серости ночных туч проявлялись, поблескивая, пушистые хлопья снега.

– Надоели протокольные восхищения и церемониальные беседы? – тихо спросила она.

– Пару месяцев назад, – честно ответил он.

Аппиани улыбнулась и повернулась к маэстро. Она открыто смотрела на него, стоя чуть ближе, чем должна была бы себе позволить. Джузеппе выпрямился и в свою очередь повернулся к графине. Теперь расстояние между ними было намного меньше, чем полагалось.

– Кролик, бегущий за морковкой, убежден в ее сладости, на самом деле, ничего не зная о ее истинном вкусе, не так ли? – она провоцировала его. Он это понимал, и ему это нравилось.

– Мы никогда не теряем так много, как в погоне за нашими убеждениями, графиня, – улыбнулся он.

– И больше всего ощущаем никчемность, после того, как сбываются наши мечты, – подхватила она.

Джузеппе разглядывал лицо графини с искренним восхищением. Было что-то не по годам мудрое и глубокое во взгляде этой юной хорошенькой женщины. А ее беззастенчивое и в тоже время лишенное всякой пошлости поведение просто сбивало с ног. Тишину прервал голос Кларины Маффеи.

– Маэстро, дорогой! Я ищу вас повсюду! Герцог хотел бы перекинуться с вами парой слов.

Джузеппе вздрогнул от неожиданности.

– Конечно, с удовольствием! – громко промолвил он и поклонился, а потом повернувшись обратно к графине, как бы извиняясь, пожал плечами и прошептал, пародируя Маффеи, – Герцог хотел бы перекинуться парой слов…

Верди и Аппиани обменялись понимающими улыбками, прежде чем маэстро официально кивнул.

– Графиня, – промолвил он, прежде чем уйти.

– Маэстро, – кивнула она в ответ.

Джузеппе послушно отправился за Клариной по коридорам салона. Казалось, даже стук ее шагов звучал несколько высокомерно. В сочетании с потрескиванием свечей в канделябрах, ритмичным шуршанием кружева ее платья и постукиванием украшающей веер цепочки о браслет, рождалась музыка, что подошла бы к выходу на сцену какой-нибудь великой императрицы. Джузеппе беззвучно ухмыльнулся.

Они вошли в комнату, которая, похоже, совмещала в себе библиотеку и кабинет. По стенам располагались стеллажи из красного дерева с сотнями книг. В одной части комнаты стоял рабочий стол, в другой, у горящего камина красовался изящный диван в стиле рококо, а напротив него – два выполненных в той же манере кресла и кофейный столик между ними.

В одном из кресел с наслаждением курил трубку Бартоломео Мерелли. При виде синьора, курящего сигару в кресле напротив импресарио, Джузеппе застыл в искреннем изумлении.

Это был высокий худощавый мужчина аристократического вида, лет сорока, со строгим лицом и смеющимися ярко-голубыми глазами. Заметив реакцию маэстро, синьор широко улыбнулся и встал, чтобы поприветствовать вошедших.

– Я вижу, мы не нуждаемся в официальном представлении, – протянул он руку.

– Синьор Мадзини… – ошарашено выдохнул Верди.

– К вашим услугам, маэстро.

Верди не ошибся. Сидевшим за дружеской беседой с великим импресарио, был Джузеппе Мадзини. Тот самый легендарный Мадзини, состоявших когда-то в тайном обществе карбонариев. Один из трех прославленных лидеров итальянского сопротивления. Политик, философ, писатель, журналист. Основатель партии освобождения «Молодая Италия», за поимку любого из членов которой австрийская полиция предлагала щедрые вознаграждения. Организатор и активный участник нашумевшего, пусть и закончившегося поражением восстания в Пьемонте, вынужденный бежать в Лондон, где по информации самых осведомленных сплетников света находился и по сей день, стоял сейчас перед Джузеппе и учтиво предлагал рукопожатие.

Пытаясь привести восторг и изумление к пристойному уровню, маэстро пожал руку человека, которого искренне считал настоящим героем. Мерелли и Кларина обменялись смеющимися взглядами.

– Пожалуй, я налью нам по бокалу, – промолвила Кларина, дружески похлопав Джузеппе по плечу.

Неожиданно дверь отворилась, и в комнату вошел Темистокле. Он приветственно кивнул синьору Мадзини и ответил на теперь уже совершенно ошеломленный взгляд Верди, пожав плечами и улыбнувшись.

Все расселись у камина, и опытный в искусстве переговоров лидер тайного общества завел неспешную беседу ни о чем, явно ожидая, когда маэстро немного придет в себя и привыкнет к мысли о новом знакомстве. Теплый дружеский разговор через какое-то время успокоил нахлынувшие на Джузеппе эмоции, и Мадзини аккуратно подвел обсуждение к теме освобождения родины.