Плач богов

- Ведёте себя хуже маленькой девчонки. Ни стыда, ни совести, будто мне делать больше нечего, как бегать тут за вами по всему порту. Или вам нравится, когда за вас краснеют близкие вам люди? Ладно я, кто я такая для очей и осуждающих дум благородных господ, но за что подобное заслужили ваши тётя и дядя?

- Я ни в чём не виновата! И я не хотела сюда ехать, тем более без дяди Джерома!

- Прекратите сейчас же! Вы же старше всех своих кузин, а ведёте себя так, будто вам всё ещё восемь лет. Постыдились бы! Если вам плевать на собственную репутацию, то хоть пожалейте моё больное сердце. Или думаете, я только и мечтаю, как его окончательно надорвать, когда начну искать тут вас по городу?

- Мне надо побыть одной, хоть ненадолго! – уж чего-чего, а возвращаться обратно Эва не собиралась ни за какие уговоры. И, наверное, не сколько из-за сестёр Клеменс, а из-за вспыхнувшего с утроенной силой страха перед совершенно чужим человеком. – Пожалуйста!..

Ещё немного и она точно лишится последних остатков гордости – разрыдается на глазах у служанки или вовсе сорвётся до истерики. Может поэтому Лили отреагировала на просьбу девушки совершенно иначе, чем при других обстоятельствах? Смягчилась буквально на глазах и ослабила хватку пальцев на запястье беглянки, после чего даже нагнулась и привычным для себя жестом сбила с полотнища верхней юбки Эвелин прилипшие соринки мусора со смятыми складками на неновой ткани.

- Бог с вами, мисс Эвелин. Дойдите до здания вокзала и сядьте на первую свободную скамью, только не прячьтесь и убегайте в этой своей горячке. Я должна вас видеть и знать, что с вами всё хорошо. Надеюсь, десяти минут вам хватит побыть «одной»? И не вздумайте по пути хлопнуться в обморок, тогда уж точно стыда не оберётесь.

А что ей оставалось? Только кивнуть в ответ, молча поджав губки, и кое-как сохранить лицо?

Ей уже самой не терпелось найти что-то схожее на выступающий приступок (неважно чего и где), чтобы на несколько секунд прислониться, а то и присесть, дабы отдышаться да выровнять дыхание с обезумевшим сердцебиением. Удивительно, что она умудрилась не потерять до этого сознания, поскольку пластины корсета уже не просто вжимались в рёбра и слишком нежную кожу, казалось, они буквально прорезали плоть своими тисками до самых костей, впиваясь в лёгкие тугими петлями тупой боли и спазматическим удушьем. Ещё и это дурацкое желание разрыдаться, усиливающее приступы асфиксии в разы.

Конечно, ей требовалось успокоиться, но только не на глазах определённых людей и не в таком состоянии. Желание сбежать – вполне оправданно.

Спасибо Лилиан за столь своевременное понимание. Эва слушала её разъяснения, куда идти и в какую сторону сворачивать, практически не вникая в смысл фраз. Можно подумать, она не найдёт, как пройти до каретной площадки, до которой уже рукой подать. Уж что-что, а отличить здание вокзала от других многочисленных пристроек порта она сумеет. Как и найти скамейку, ставшую в эти минуту манящим спасением в обжигающем коконе влажного воздуха тропического климата. И только в тени, никак иначе.

Наверное, так себя ощущали первооткрыватели, ступавшие на твёрдую почву неизведанных земель после долгих скитаний по мировому океану. Вначале заманивали восхищённых путешественников скрытыми сокровищами материковых красот, а потом опустошали до дна сосуды искренней радости истинными реалями беспощадной действительности. Нечто подобное испытала и Эва, только куда быстрее, чем хотелось бы. Разве что в отличие от первых, у неё не было путей к отступлению, как и отчего дома, в который можно было бы сбежать обратно. Ей не куда бежать, только идти следом за ведомой рукой, определившей её ближайшее будущее, а то и целый смысл жизни.

Поэтому, сидя под навесом сводчатой крыши центрального здания вокзала в самой теневой его части, Эвелин не посещали мысли о том, как же она хочет вернуться в Леонбург (или ещё куда). Она уже забыть забыла о таких вещах. Фраза «Хочу домой!» давным-давно выпала из её личного лексикона и никогда не согревала душу ласкающей отдушиной, если приходилось возвращаться в резиденцию Клеменсов после изнурительных прогулок по северной столице. Так и сейчас ничего подобного не касалось её оцепеневшего сознания, не успокаивало и не заживляло прохладным дуновением свежие царапины новых ран. За этим вокзалом её ничего не ждало, кроме отдельной комнаты в семейной резиденции Клеменсов в Гранд-Льюисе со звучным названием Ларго Сулей, где ей тоже едва ли позволят спрятаться или побыть в полном одиночестве какое-то время.

…- Эвааа… Эвелин. – именно этим всё и заканчивалось. Любая попытка выкрасть у времени несколько несчастных минут, обрывалась нещадной рукой жестокой реальности, и по большей части в лице неприятных для Эвы людей.

Только в этот раз сбегать было уже некуда. Её последнее укрытие оказалось тупиковой ловушкой, в которую она себя и загнала, сама того не ведая. Неужели она надеялась, что Софи о ней сегодня уже не вспомнит и не рискнёт подойти?

- Эвви, ну ты чего? Только не говори, будто ты обиделась. Ну право же, это просто смешно.

И тем больнее слушать подобные слова, пропуская их слащавую фальшь подобно смоченным в анестезирующем яде очень острым и очень длинным спицам в своё сознание, прямо по кровоточащим порезам последних ран.

Она не оборачивается на вкрадчивый голосок Софи и не потому, что не хочет, скорее не может. Слишком глубоко вошёл в неё парализующий стержень предыдущей обиды, да и боль от пережитого удара ещё горела под кожей, царапая сердце пульсирующими вспышками остаточной реакции. У неё нет сил смотреть в лица тем, кто сознательно причинял ей вред. И ведь этому не было предела, вот что страшно. Это никогда не заканчивалось, в том-то и дело. Не помогало ничего, ни гордость, ни упрямое молчание, ни те же слёзы с унизительными просьбами оставить её в покое. Только временно и ненадолго, чтобы после и в который уже раз получить очередную оплеуху по подставленной щеке.

- Неужели ты собралась играть с нами в молчанку до конца лета? – София не сдаётся, впрочем, как обычно. Если поставит перед собой определённую цель или хотелку, то добивается своего при любом раскладе, при чём не важно с какими последствиями. Эва знает, что проиграет в этой негласной борьбе с заведомо известным победителем, и всё же продолжает разыгрывать роль обиженной недотроги.

Извечная карусель по бесконечному кругу, из которой нет выхода для таких, как она.

- Ну хватит, Эвви. Не будь бякой. С твоим саквояжем ничего ужасного не случилось. А если что-то разбилось или пропало, напишешь список, и Лилиан отправит кого-нибудь в город в художественную лавку или салон. Уверена, тут найдётся нечто подобное, а если и нет, закажем отдельной посылкой по почте из Леонбурга.

Как же хотелось закрыть глаза и заткнуть чем-нибудь уши, только чтоб не оборачиваться. Но рядом (чуть ли не из воздуха) уплотняется чья-то тень, безмолвная и бесшумная на фоне окружающего гомона. Это Джошуа. И он держит в своих жилистых руках старенький саквояж Эвелин, плотно застёгнутый и аккуратно перепоясанный чьим-то кожаным ремнём.

Девушка пугается лишь на пару секунд, бросая на старика быстрый взгляд, но не вздрагивает и не шарахается. Он молча ставит саквояж рядом на скамью, чуть заметно кивает (въевшаяся намертво в мышцы условная привычка вышколенного лакея) и так же бесшумно отходит, не далеко и не близко от вверенных под его надзор юных барышень.

- С каких это пор тебя беспокоит содержимое моего чемоданчика? Или тебе опять что-то от меня нужно? – набраться сил на встречный вопрос оказывается ещё тяжелее, чем терпеть близкое присутствие сестёр Клеменс.

Ей до сих пор не хочется смотреть ни на Софи, ни на стоящих с той поодаль Валери и Клэр. Взгляд с тоской тянется в совершенно иную сторону, на заполнившую подъездное кольцо вокзала чуть поредевшую толпу бывших пассажиров «королевы Вирджинии», носильщиков и встречающих. По более светлым оттенкам мужских костюмов и пастельным тонам женских платьев без особого труда определялись представители местных горожан. Но не это цепляло внимание девушки, вызывая жгучее желание слиться с живым течением абсолютно незнакомых лиц. Ей всё ещё хотелось спрятаться или затеряться, при чём не только физически. Жаль такое невозможно в принципе. От себя не убежишь.