Страница 75 из 127
Поскольку главным объектом неприязни для местного населения с самого начала войны были пруссаки, многие немецкие солдаты в надежде поладить с местными жителями и сами нередко стремились подчеркнуть существующие различия. То же самое относилось и к той части, что стала прусскими подданными недавно или не питала к Берлину особенно теплых чувств: поляки, ганноверцы, саксонцы[722]. Впрочем, образ действий тех же южнонемецких контингентов от их прусских собратьев по оружию мало чем отличался, так что к лету 1871 г. французские крестьяне в Лотарингии ругательно именовали «пруссаками» уже всех немцев без исключения[723].
Как подчеркивали сами современники, ситуация была очень разной в департаментах, которые в течение августа-сентября были заняты немцами без серьезного сопротивления, и тех, где разворачивались бои: например, Нижний Рейн, Мозель, Арденны, Луара, Сена, Сена-и-Уаза. То же касалось и осажденных крепостей: окрестности Парижа, Страсбурга, Туля, Меца, Бельфора и Орлеана были в массе своей оставлены жителями и подверглись серьезному опустошению[724]. Уже не единожды упомянутый Поль Жозон по горячим следам описывал картину в департаменте Сена-и-Марна следующим образом: «Результаты прусской оккупации различны для непосредственных пригородов Парижа, городов и деревень. В радиусе 20–30 километров от Парижа пруссаки разместились в деревнях и хуторах, превращенных ими в подлинные казармы. Жители должны были по доброй воле или насильно переселиться все до последнего. Эта зона ныне наиболее опустошена. Разрушенных домов немного, но большинству нанесен серьезный ущерб <…> многие жители департамента Сена-и-Марна подверглись телесным наказаниям… две фермы и один частный дом были сожжены пруссаками в качестве репрессалий за вылазки франтирёров из леса Фонтенбло <…> В остальной части департамента пруссаки не преследовали его жителей. Они ограничились только поборами. В деревнях обычно не было случаев причинения ущерба собственности или применения насилия, лишь эксплуатация вплоть до полного истощения всех ресурсов края»[725].
Относительно незначительное число жертв со стороны мирного населения в ходе боевых действий также смягчало отношение к захватчикам. Гражданское население чаще страдало от перестрелок между французскими войсками и немецкими авангардами, чем от спонтанных карательных действий. На этот факт указало и расследование обстоятельств гибели четырех десятков жителей деревни Базейль под Седаном, бои за которую описаны выше[726]. Принимая во внимание оценки Ф. Рота, можно говорить как минимум об одной тысяче погибших и нескольких тысячах раненых гражданских лиц за семь месяцев боев. Львиная доля при этом пришлась на города Бельфор, Париж и особенно Страсбург[727], подвергшиеся осаде и артиллерийскому обстрелу не только укреплений, но и жилых кварталов. Население столицы Эльзаса пострадало особенно сильно: полтора месяца горожанам пришлось провести в подвалах, около 300 из них погибло, 1600–1700 было ранено, до 10 тыс. лишились крова[728]. Один французский публицист для наглядности предлагал экстраполировать эти цифры на столицу: если бы Париж пострадал от обстрелов в той же пропорции к числу жителей, то это дало бы чудовищные 10 тыс. убитых и 66 тыс. раненых[729]. Любопытно в этой связи, что последовавшая военная оккупация Страсбурга оказалась относительно бесконфликтной. Несмотря на обостренные жестокой осадой чувства страсбуржцев, инциденты были редки. Чаще всего происходили ночные драки между подвыпившими горожанами и попавшимися им по пути небольшими группами солдат. За все время войны за покушения на жизнь немецких военнослужащих было расстреляно два гражданских лица[730]. Без инцидентов, как известно, обошлось и символическое вступление германских войск в Париж 1–2 марта 1871 г.
Вместе с тем, стоит учитывать, что образ немцев как нации «варваров» и «грабителей» стал общим местом для французской центральной и региональной прессы еще в первые две недели войны[731], до первых обстрелов и разрушений Страсбурга и Парижа. Готовые негативные клише создавались априори, а не вследствие тягот войны и оккупации. Со своей стороны, немецкие солдаты и офицеры также с самого начала разделяли массу предубеждений против французов и полагали, что «настало самое время преподать Франции урок»[732]. Тем не менее, о полной демонизации противника, оправдывавшей любые жестокости, с обеих сторон речи не было.
Франко-германская война 1870–1871 гг. была, безусловно, далека от «стандартов» тотальных войн ХХ столетия и в том, что касалось разрушений. Ни одна из сторон не осуществляла в полной мере тактику «выжженной земли». Общий ущерб от разрушений, обложений, денежных штрафов, налогов и реквизиций натурой со стороны германских войск оценивался в 687 млн франков, что, по признанию французских официальных лиц, было «намного меньше, чем они предполагали»[733]. Однако бремя войны легло на французские регионы очень неравномерно, что побуждает избегать усредненных оценок.
Сопротивление оккупанту чаще всего принимало пассивные формы. Оно выражалось в участии граждан в подписке на нужды Луарской армии, тайно организованной муниципалитетами целого ряда департаментов. Патриотично настроенные жители оккупированных территорий не только тепло встречали колонны пленных, но и в ряде случав раздавали им гражданскую одежду, чтобы облегчить побег. Эльзасский промышленник Огюст Шёрер-Кестнер утверждал, что помог дезертировать и нескольким солдатам противника — полякам из частей ландвера, не говорившим даже толком по-немецки[734]. Местом выражения патриотических чувств версальцев стали кладбища, где зрелище множащихся германских захоронений, по признанию Э. Делеро, «служило чем-то вроде утешения», а почести, которые публика оказывала могилам погибших соотечественников, — «редкой возможностью поприветствовать национальное знамя»[735].
Сопротивление в Эльзасе направлялось бежавшими в Швейцарию французскими чиновниками, продолжавшими получать жалование от Делегации в Туре. Центром этой своеобразной параллельной администрации стал Базель. Оттуда на территорию генерал-губернаторства подпольно доставлялись швейцарские газеты и запрещенные немцами местные эльзасские издания на французском языке. В ноябре 1870 г. стали множиться нападения на немецких солдат и служащих, саботаж, акции неповиновения и даже бунты. Расклеенные распоряжения оккупационных властей срывались. Мэры коммун отказывались следовать указаниям из Страсбурга, что заканчивалось для них штрафами и арестами[736].
Главной формой сопротивления стала запись в формируемые Гамбеттой войска и бегство потенциальных новобранцев на неоккупированные территории вопреки формальным запретам и угрозам немецкой администрации. Привлечение призывников на оккупированных территориях относилось к числу задач созданного в Туре «бюро разведки» — очевидно, в силу того, что эта практика была сопряжена с «нелегальным» положением. На восток и северо-восток страны отправлялись надежные люди, призванные проинформировать власти и население о декретах французского правительства[737]. Французские призывные пункты действовали прямо под носом оккупационных властей. Путь этих добровольцев был зачастую нелегок: для жителей Эльзаса, например, он пролегал через нейтральную Швейцарию. Необходимые средства на дорогу собирались за счет пожертвований или шли прямиком из бюджета муниципалитетов.
722
Sauvée-Dauphin N. Op. cit. P. 239.
723
Laussedat [A.]. La délimitation de la frontière franco-allemande. Souvenirs et impressions. P., 1901. P. 88.
724
Ruble A. Op. cit. P. 3–4.
725
La république au défi de la guerre… P. 231–232.
726
Stoneman M.R. The Bavarian Army and French Civilians… P. 275.
727
Roth F. La guerre de 1870…P. 507–508.
728
Chrastil R. Op. cit. P. 110.
729
Dumont A. L’Alsace sous le régime prussien depuis la bataille de Woerth // Revue des Deux Mondes. 1871. 2e Pér. T. 93. P. 416.
730
Chrastil R. Op. cit. P. 211–214.
731
Farenc C. Op. cit. P. 30.
732
Rohkrämer T. Op. cit. P. 499.
733
Kanter S. Op. cit. P. 24.
734
Scheurer-Kestner A. Souvenirs de jeunesse. Paris, 1905. P. 196.
735
Délerot É. Op. cit. P. 74.
736
Igersheim F. Op. cit. P. 100.
737
La guerre de 1870–71. La défense nationale en province: Mesures générales d’organisation. P. 31–32.