Фата-Моргана 3

– Пожалуйста, извините, господин депутат, извините. Я склонен к некоторым преувеличениям. Это долгая история, которую я должен вам рассказать, долгая история.

Он устремил умоляющий взгляд на гостя, словно надеялся, что тот попросит его рассказать эту историю. Но тот, должно быть, устал от множества рассказанных в этот вечер автобиографических историй и скромно ответил:

– Каждому хочется рассказать свою историю.

Этот ответ, казалось, смутил хозяина; но его уже охватило лихорадочное возбуждение.

– Раз… – сказал он, -…решите, господин депутат, разрешите рассказать историю, ни в коем случае не похожую на другие. Ни в коем случае. Во-первых, моя история отнюдь не чрезвычайна. А вовторых, она все же необычна.

В это мгновение дверь тихо и медленно приоткрылась, и Гюбернатис увидел собаку. Она несколько секунд покружилась, потом легко и решительно прыгнула на стул между хозяином таверны и странником и уселась там.

– Эта собака принадлежит вам? – спросил Амадей.

Хозяин посмотрел в направлении собаки, словно хотел удостовериться в ее присутствии.

– Да. Это Дино.

– Конечно, у него тоже есть история, – сказал Гюбернатис.

Он посмотрел на собаку, но та сделала вид, что ничего не слышала, закрыла глаза и зевнула; потом снова равнодушно посмотрела в сторону.

– Он храбрый маленький песик, – растерянно сказал хозяин. – Моя история, господин депутат…

– Вы расскажете ее потом.

– Она проста, она коротка, она ясна. Послушайте, господин депутат, меня зовут Рафаэль Деснуэттес. Мой отец был служащим отеля, мой дед был поваром, мой прадед даже написал книгу о приготовлении пищи. Итак, вы видите, какой аристократией нашего дела мы являемся. Я не буду говорить об этом, чтобы пощадить ваши чувства, господин депутат, я же знаю, что вы радикал-социалист. Хорошо, итак, я скажу вам, что профессия наша наследственная, мы занимаемся ею и ею живем. Я хотел стать моряком, господин депутат. Я действительно стал юнгой. Но когда мой отец умер, я почувствовал, что должен вернуться к фамильному делу, и сделал это в основном для того, чтобы скрасить дни своей старой матери и утешить ее – она была горничной и уважала наши семейные традиции. Итак, сам я вернулся сюда примерно десять лет назад. Моя мать умерла два года спустя. Я остался сиротой. А теперь я перейду к своей собственной истории. Через пять лет после того, как я осел здесь – я обращаю ваше внимание на то, господин депутат, что это произошло пять лет назад, – однажды, как вы сегодня, сюда зашел странник, который, как и вы, путешествовал пешком. Это был довольно крупный мужчина, вероятно, даже атлет, с очень красивым лицом, господин депутат, а глаза – глаза его ослепительно сияли. Он зашел на часок, чтобы выпить кружку пива. Я не могу вспомнить, что он мне рассказал, когда я присел рядом с ним, чтобы поговорить. Я ничего из этого не помню, – пожаловался он. – Затем минут через десять он ушел, и тогда я понял, что меня посетила… обезьяна.

– Обезьяна? – переспросил Гюбернатис.

Собака закрыла глаза и слегка склонила голову в сторону.

– Я знаю, что раню ваши чувства, господин депутат, – сказал Деснуэттес.

– Нет, нет, – пробормотал Гюбернатис.

– Да, да, я знаю это. Обезьяна! И все же это была обезьяна, которая почтила меня своим визитом. С этого дня я все жду ее возвращения, и каждый гость для меня желанен и почитаем! Вы сами, господин депутат, вы совершенно особенный, вы совсем не такой, как тот, кто должен вернуться сюда.

– Вы уверены, что он вернется?

Хозяин самодовольно усмехнулся.

– Конечно, господин депутат, конечно.

Собака снова открыла глаза.

– С одной стороны, – сказал Гюбернатис, – вы, кажется, все еще хорошо помните, как он выглядит, а с другой стороны, одержимы желанием снова найти его. Я хочу сказать: мне, к примеру, кажется, что я ничуть не похож на обезьяну, и все же вы задаете мне вопросы, словно я могу оказаться этой обезьяной.

– В самом деле. Но в этом нет никакого противоречия, господин депутат. Я только думаю, что его внешность могла измениться, что он принял другой облик.

– Как же вы тогда снова его узнаете?

– По кое-каким приметам.

– Но вы помните хоть что-нибудь из того, что он вам рассказал?

– Ничего. Я часто задумывался над этим. Но ничего. Ничего.

Потом:

– Как вы смотрите на стаканчик старого кальвадоса? У меня в подвале есть отличное вино. Я сейчас принесу его.

Он вышел из таверны.

Как только он оказался по ту сторону двери, пес сказал:

– Что вы думаете о его истории?

– Не слишком много. Я не привык к таким разговорам. Я живу в мире чисел и точных понятий.

– Да, он мечтатель, этот хозяин, не так ли?

– Он мечтатель, я честолюбец, вы быстро усвоили этикет людей, месье Дино. А вы, кто вы?

– Собака.

Но тут появился хозяин, и Дино больше ничего не говорил.

Кальвадос был первоклассным, и Гюбернатис сделал хозяину обычные комплименты. Хозяин таверны принял их как без малейшей гордости, так и без малейшей скромности. Он был так же молчалив, как и пес. Его желание рассказать историю, казалось, совершенно исчезло.

На безлюдной улице послышались шаги, они приблизились, и дверь начала открываться. Дино спрыгнул, со стула и залаял. В щели притвора появилась голова одноглазого старика.

– Вы должны утром посетить меня, господин странник, – сказала голова.

– Вы можете на меня рассчитывать.

– Доброй ночи.

Голова исчезла, и дверь снова закрылась. Дино опять запрыгнул на стул.

– Вы с ним уже познакомились? – спросил Деснуэттес.

– Он недавно был здесь. Но… кто он, собственно, такой?

– Разве я это знаю? Кто это вообще знает? Старый, выживший из ума старик – и все.

Собака искоса посмотрела на странника и улыбнулась. Потом она спрыгнула со стула, уверенно направилась в сторону двери, толкнула ее и тоже исчезла. Они услышали шаги у себя над головами.

– Это девушка приготовила вам комнату, – сказал хозяин.

– Мне рассказали странную историю об этом одноглазом.

– И кто же?

– Ваша девушка.

Хозяин пожал плечами.

– Ха! В этой глуши все так суеверны! Пустая болтовня, иногда глупая. Некоторые заходят настолько далеко, что даже утверждают, что моя собака говорит.