Цугцванг

«А отпустить нельзя?! Хотя о чем это я?! НЕТ!»

Злюсь. Мне до омерзения надоело терпеть такое отношение, так что я хватаюсь за его запястье и вонзаю в него ногти, не щадя и не жалея. Правда вот Макс этого и не замечает вовсе, тихо, предостерегающе шепча..

— Не смей так со мной разговаривать.

— А ты не смей так меня хватать! — парирую, проникая под его кожу глубже, — Убери руки, Максимилиан Петр…

— Заткнись! — встряхивает, за что тут же получает по морде.

Так делать абсолютно точно нельзя, особенно на заснеженной трассе, пусть мы и едем километров двадцать от силы, да еще и прижатые к обочине, а я все равно не могу сдержаться.

«Он не имеет никакого права!»

Вот я вроде и права, знаю это, а все равно чувствую себя дурой, к тому же высвобождаю зверя, да и машину резко торможу… Если бы не ремень и не то, как меня держат, словно безродного котенка, точно ушиблась о торпеду, но все проходит гладко. Так, слегка тряхнуло — это мелочи в свете событий «здесь и сейчас».

— Сколько раз мне надо повторить… — угрожающе разгоняется хищник в костюме от Армани, но я тут же его перебиваю, так как все это слышала и не раз.

— Ты не имеешь никакого права хватать меня, будто я ничтожество! У меня для тебя новость: я тоже человек! Сколько раз мне надо это повторить?! Не можешь держать лапы при себе — получай по морде!

Пауза на этот раз наполнена нашим тяжелым, частым дыханием, но все не так, как обычно. Никакого продолжения разборок, потому что глаза Макса вдруг будто светлеют и явно теплеют, он перекладывает руку мне на щеку и шепчет.

— Обожаю, когда ты злишься…

Такое потрясающее признание заканчивается поцелуем, которого я никак не ожидаю. Пытаюсь его отпихнуть, пищу, пока могу, пока хочу еще сопротивляться, ведь совсем скоро весь мой запал гаснет под его напором, преобразовываясь в запал иного рода. Более горячий, который уже не так просто сдержать…

— Я хочу поговорить, — хрипло расставляет акценты, неохотно отстранившись и теперь прижимаясь к моему лбу своим, — Но я не хочу ссориться и орать. Просто прошу тебя дать мне объяснить все, что произошло и почему.

— Ты сказал не это.

— Это, просто по-своему.

— Я тебя в следующий раз запишу на диктофон, чтобы ты слышал, что ты говоришь и как.

Усмехается, слегка задевая мой нос своим, шепчет тихо-тихо, пуская по коже мурашки.

— Все, что хочешь…

— Куда ты везешь меня?

— Туда, где нам было хорошо.

«В тот дом…» — отстраняюсь и смотрю на него, что Макс с ленцой копирует, продолжая гладить меня по щеке большим пальцем.

— Так это твой дом?

— Мне нравится, что ты понимаешь меня с полуслова. Не совсем.

— Ни за что не поверю, что ты строил кому-то дом.

Короткий смешок и кивок, после которых Макс тоже отстраняется и снова «садится за руль», трогая тачку с места. Я уже думаю и пытаюсь анализировать слова, которые произнесла, искать в них что-то неправильное, что-то, что оттолкнуло его от откровения, но ошибаюсь дважды. Не было ничего «не так», и я не отталкивала его, просто Максу нужно было время, чтобы собрать в голове объяснение.

— Фактически этот дом мой, но при этом нет, потому что я купил участок из-за отца. Когда все кончится, я планировал сжечь его на хер, и, если бы не наше лето, именно так бы и поступил.

— Не…понимаю.

«Это правда, я ни черта не понимаю…»

— Знаю. Ты никогда не интересовалась нашей семьей, чтобы что-то понимать.

— Мне извиниться?

— Нет, мне наоборот по душе такой расклад. Этим ты разительно отличаешься от всех остальных.

— Это комплимент? — на этот раз мой яд скорее веселит Макса, нежели злит, и он коротко смотрит на меня и жмет плечами.

— Можно и так сказать. При таких возможностях какие были у тебя…

— На что ты намекаешь?

— Я не намекаю, а говорю прямо. У тебя был доступ ко всем братьям Адель, и ты могла получить любого.

— В мои планы не входило «получать» ни одного из вас.

— Знаю, я же только что это сказал. Прекрати кусаться и…

Перебиваю, потому что слишком боюсь скатиться не туда, куда надо — в нежности и очередные порывы своего тела.

— Зато теперь мне интересно. Что это означает?

Он словно читает мои мысли, и тому свидетельствует улыбочка на его (самых-красивых-чувственных-мягких-потрясающих) губах.

«Боже, прекрати! Сосредоточься!» — словно команда действует сразу на нас двоих, ведь в следующий миг Макс и сам подбирается, становится серьёзным и четким.

— Ты уже знаешь, что отец не пускает нас в свет. Он прячет нас до определенного момента, потому что дико боится, что мы выкинем какой-нибудь фокус, станем героями первых полос и заголовков. В плохом свете.

— Подмочите репутацию?

— Именно так, котенок. Когда-то давно он видел, как достаточно сильная и влиятельная семья развалилась из-за действий сына. Они были связаны с политикой, а его застукали на горячем с кокаином и шлюхами. Сейчас это бы замяли, тогда были другие времена. Как результат — их отовсюду вычеркнули, включая службу, отец покончил с собой, мать сильно заболела, а сын спился где-то за пределами МКАДа.

— Не очень хорошая перспектива…

— Отцу она тоже не сильно зашла, поэтому у него появился пунктик насчет возраста. Он считает, что в двадцать шесть наступает момент, когда ты перестаешь придаваться глупостям, взрослеешь и осознаешь, что тебе нужно и зачем. До этого момента мы не мелькаем даже на страницах официальных мероприятий.

— Но Адель и Марина…

— То девочки, к ним отношение другое. Он к дочерям гораздо мягче, с сыновьями, так как мы мужчины, разговор всегда короткий.

— У вас больше рамок…

— Гора-а-аздо больше, котенок.

— Сексизм какой-то. Девочки не могут доставить проблем?

— Просто девочек он не воспринимает всерьез.

— Вот почему ты тогда сказал, что гораздо ближе к выходу в свет?

— Ну да. Думал, что ты в курсе, даже пояснил насчет возраста, а оказалось, что ты и в этом полный ноль.

— Ты же в курсе, что все загоны вышей семейки не проходят на уроках в школе? — саркастично замечанию, и Макс бросает на меня хитрый взгляд, улыбается…

«Так очаровательно…» — «Да ты прекратишь сегодня или нет?!»

— Ближе к делу.

— Охо-хо, ну ладно. Мы все учимся сначала в полностью закрытой школе, где учатся исключительно дети крупных шишек, которые также педантично следят за своими детьми. Потом переходим в университет. Он находится в Лондоне, точнее под ним, знаменит, да и в принципе известен, исключительно в высших, узких кругах.

— Проще говоря, с улицы туда не поступишь?

— Совершенно точно.

— А как тогда на работу устраиваться, если никто не в курсе про этот ваш Туманный Альбион[16]?

Дальше я начинаю медленно краснеть, потому что чувствую себя полной дурой из-за взгляда, которым меня одаривает наследник. Снисходительно-насмешливый такой, за что он получает щипок в ладонь, разместившуюся на моем бедре.

«И когда только успел?! А ты вообще куда смотрела?!?!» — без понятия. Без…понятия. Интересно, у меня когда-нибудь будет хоть один внятный ответ?

— Все, кто учился в моем Туманном Альбионе, как ты выразилась, не нуждается в поиске работы, котенок, — сжав пальцы в ответ на мой выпад, он улыбается еще шире.

— Ага-ага, очень интересно, — шиплю, вся заведенная своим же промахом, а потом киваю, — Ну окей. Тайная школа, универ, укрывательство детей, бла-бла-бла, дом тут при чем?

— Отец считает, что университета недостаточно. Мужчины взрослеют исключительно после того, как построят свой собственный дом.

— Прямая цитата?

— Почти.

— Что-то вроде мужчина должен посадить дерево, вырастить сына, построить дом?

— Да…что-то типа того…

— И когда ты начал строить дом?

— На двадцать три он дарит сертификат на землю. У всех равные условия: равное количество денег на участок, на строительство, и равное количество времени на постройку. В двадцать шесть "мы сдаем объект".

16

«Альбион» — слово кельтского происхождения. Это название Англии было известно еще древним грекам. Так называет эту страну древнегреческий ученый Птолемей в своих трудах. Ну а прилагательное «туманный» связано с густым морским туманом, который часто окутывает низменности острова Британия и города Англии.