Цугцванг

— Что тебе сказал Илья?

— Анемия, потому что она нихера не жрет.

— Похудела…

— А ты все подметил, я смотрю?

— Ну я же не слепой, — слегка улыбается, а потом смотрит в зеркало заднего вида и хмурит брови, — Может и не надо было так жестко? Хлороформ и все такое…

— Она дура. Надо.

— Бесишься?

— Она меня бесит, так что да.

— Ну и я немного, м?

— Нет.

— О, правда? — усмехается, бросает короткий взгляд, от которого внутри меня разгорается пожар.

Знаю я какие приемы пойдут в ход еще раньше, чем они действительно начинают идти. Меня нисколько не удивляет его следующая реплика…

— Она очень красивая. Знаешь, я тебя даже не могу осудить: она действительно красивая, к тому же умная, веселая, верная, что так важно…И черт, какие у нее классный сиськи…

— ЗАТКНИСЬ!

Что и требовалось доказать — вот что читается в самодовольной ухмылке Лекса, а я себя убить готов. Ну вот вроде знал, собирал себя в кулак, готовился и думал, что готов услышать такое, а вон оно как оказалось. Каждое слово о ней приводит к маленькому землетрясению, пока не выливается в цунами. Я чувствую, что внутри меня десятибалльный ураган. Чертова Катрина…

— Успокойся.

— На кой хер ты это делаешь? — резко смотрю на его профиль, а тот, как обычно спокойный, как танк, жмет плечами.

— Хочу понять насколько сильно ты на ней завис.

Отворачиваюсь к окну, потому что не хочу, чтобы он знал ответ на этот вопрос. Я сам не уверен, но отрицать не буду: завис очень серьезно. Если бы в меня выстрелил кто-нибудь другой, его бы сожрали волки в лесу, куда бы я этого «кого-то» вывез. Возможно к расплате приложила бы руку моя старшая сестрица — та точно также скора на расправу. Но я уж точно не стал бы этого «кого-то» защищать, даже более того: я не дал бы ему времени на исполнения того, что так для него важно.

Для нее был важен дебильный концерт в ее шаражке. Конечно я знал, где она. Я узнал где она, в тот же вечер. Прямо на столе Ильи, еще одного моего близкого друга, врача из династии врачей, кому принадлежит клиника, в которую мы ездили. Дал ей время, решил, что пока трогать ее нельзя, чтобы не нервничала перед выступлением. Его я стараюсь не вспоминать, но когда закрываю глаза, каждый раз оно нахально вмешивается в мою реальность. Слишком трогательное, слишком…болезненное. Моя вина. Это я сделал ей больно, знаю, поэтому снова простил ей произошедшее на набережной. Черт, даже если бы она еще раз в меня выстрелила — я бы ее простил и защищал бы ото всех своих родственников также бескомпромиссно, как в первый раз.

— Не отрицаешь.

— Есть смысл?

— Нет. Я вижу, что ты подвис. Понял это, когда ты не предоставил подтверждение. «Телефон отключился», — передразнивает, а я закатываю глаза, — И в самый неподходящий момент…

— А ты мне так не веришь? Или это неочевидно?

— Ты подвис уже тогда, — констатирует, не спрашивает, но я и не собираюсь отвечать.

Для Лекса это очевидно, он не настаивает, но улыбается более уверенно, пока вдруг не перестает, а через миг не задает другой вопрос, который бесит меня еще больше.

— Скажи мне, ты думал о последствиях?

— В смысле?

Я притворяюсь, потому что понимаю, к чему он клонит. Думал и не раз, но хочу это признавать и обсуждать, но у Лекса другие планы.

— Ты понял о чем я.

— Она ничего не знает.

— А ты в этом уверен? Макс, посмотри на ситуацию объективно…

— Я смотрю объективно, — рычу, бросив предупреждающий взгляд на Лекса, — Она не знает, просто бесится, что я ей соврал.

И вру себе прямо сейчас. Я прямо читаю эту фразу в глазах брата, который предусмотрительно решает не развивать диалог дальше, потому что понимает: меня дико пугает ее слишком бурная реакция. Да, я ей соврал, да, нас кое что связывало с ее сестрой, о чем эта крыса Оксана рассказала в красках. Да-да-да, тысячу раз да к пункту о том, что я — мудак, но…разве этого достаточно, чтобы привести ее в такое состояние? Я изо всех сил стараюсь оправдать поведение Амелии ее ненавистью ко лжи, которую она даже на своего любимого Хана вылила с избытком, но у меня плохо выходит.

«Лекс прав, она слишком умна…» — снова звучит в голове хладнокровный голос разума, от которого я открещиваюсь.

— Думаю, что даже если она и в курсе, простит. Я видел вас летом, она тебя любит.

— Давай сменим тему?

— Что так?

— Меня напрягает сколько внимания ты ей уделяешь, — цежу сквозь зубы, не в силах себя сдержать.

Хотя должен. Знаю, что эта фраза сильно обидит брата, что и происходит, но я просто не могу себя контролировать. Ревность застилает глаза, как красная пелена, заставляет чувствовать себя малолеткой и придурком, но не дает и шанса вести себя иначе. Мне не нравится, как он на нее смотрит, как улыбается, что постоянно говорит — меня это дико бесит.

— Ты серьезно сейчас? — спрашивает тихо, но я не отвечаю.

Глазами слежу за дорогой вдоль заснеженного коридора из многовековых сосен. Никуда не смотрю больше, только перед собой.

«Да, Лекс, я серьезно. Если бы ты знал насколько я серьезно, твою мать, и каких усилий мне стоит сдержаться и не разбить тебе морду…»

— Серьезно. Ну спасибо…

— Прости, у меня слишком дерьмовый опыт…

— Я не отец, — вдруг перебивает, и тон его заставляет меня таки оторваться и посмотреть ему в глаза.

В них обида. И твердость. А еще чертово сожаление, которое я просто ненавижу. Конечно, после истории с Лилианой, которая ушла к моему отцу (ха-ха, как звучит!), на меня так смотрят часто. Это тоже дико бесит, Лекс знает, поэтому быстро убирает последнее из списка и слегка улыбается.

— Она твоя женщина, значит для меня не существует. Я к ней и близко не подойду.

Я слегка улыбаюсь в ответ, также слегка киваю.

«Благодарен, конечно, дорогой мой братишка, но боюсь, что даже если бы ты захотел — не получилось. Ее я точно не отдам!»

Лекс решает сменить слишком острую тему.

— Амелия, конечно, со своей вендеттой не вовремя…Совершенно не вовремя…

— Ты прав, надо было ей подождать, — саркастично огрызаюсь, на что Лекс устало посмеивается.

— Господи, о ней и сказать нельзя уже?

— Ты не видел того, что видел я, — больше никакого сарказма, я серьезен, что передается брату, который замолкает, как по щелчку пальцев, — Младший Ревцов заслужил.

— Я знаю, просто для нас это не очень хорошо.

— Пока все идет нормально, а дальше видно будет.

— Отец взволнован.

— Да. Его впервые так жестко нагнули.

— Вот именно, а зная Ревцова старшего, вдруг наш папаша запаникует? Приставит к нам охрану? Слежку? Макс, у нас всего один шанс.

— И мы им воспользуемся, я разве иду на попятную?!

Молчит, но молчит недолго. Аккуратно выворачивая руль, Лекс останавливается у высокого, темного забора, после чего поворачивается ко мне и хмурится.

— Не идешь, но подумай вот о чем. Если за нами будут следить и увидят рядом с тобой Амелию…будут вопросы. Отец не дурак, он быстро обо всем догадается и перестанет доверять Лилиане, а значит всё зря.

— К чему ты клонишь?!

— К тому…что может быть лучше, если Амелия…исчезнет?

— Нет.

— На время.

— Я сказал — нет! Этого не будет! Из всех нас я больше всех сделал и пожертвовал! — повышаю голос, бескомпромиссно идя вперед, — Амелия остается! Точка!

Лекс смотрит на меня удивлено и растеряно, а я устало выдыхаю и потираю глаза. Эта мелкая сучка высосала из меня все соки своими выкрутасами, и меня все легче и легче вывести из равновесия.

«Как же меня это бесит…и она бесит!» — но вместо этого, я тихо говорю другую, более очевидную действительность.

— Я еле нашел ее в Химках, если дам уйти сейчас, она скроется, и я никогда ее больше не найду.

— Макс…ты ее…любишь?

И снова я не знаю, что сказать. Она меня определенно волнует, я хочу ее до дрожи где-то внизу животе, иногда мне даже нравится ее заскоки, но еще Амелия меня дико раздражает. Она прямо бесит. Один взгляд — и я готов ее убить.