Круги на воде

Дело осложнялось тем, что следственная группа, само собой, изъяла все, что сочла подозрительным. Доступ к делу Локиева Смолин получить, конечно, мог, но после недавних событий с попаданием, хоть и не надолго, в тюрьму, соваться на Лубянку с подобными просьбами было не совсем дальновидно. Приходилось довольствоваться тем, что есть. А было совсем не много: квартирка Локиева отличалась тем спартанским укладом, каков был присущ большинству сотрудников их ведомства. У самого Смолина квартира была побольше, но получил он ее не так давно, хотя по рангу могли бы дать и раньше. Но и у себя дома Юрий Андреевич пытался сохранять дух тех лет, когда он только пришел на службу и не имел даже собственного угла.

Посмотрев первый ящик стола и найдя в нем лишь канцелярские принадлежности, Смолин задвинул его обратно и дернул следующий. На его удивление тот не поддался.

Нагнувшись, Смолин разглядел, что в каждом из ящиков имелась скважина для ключа, то есть каждый из них запирался. Всего ящиков было три.

Смолин дернул следующий, самый нижний ящик. Тот с легкостью выехал из своего углубления, но, опять же, ничего представляющего интерес Смолин в нем не обнаружил. Пошарив глазами в поисках ключа и убедившись, что его нигде нет, Смолин прошелся по квартире, решив, что ключ может все-таки где-нибудь обнаружиться. Но поиски оказались безрезультатными.

Вернувшись к столу, Юрий Андреевич еще раз внимательно осмотрел поверхность запертого ящика. Никаких видимых следов взлома на нем не было, да и быть не могло – если следователи взламывали замок, то как ящик мог снова оказаться закрытым?.. Значит, либо, его открыли и снова закрыли ключом, либо вообще не трогали.

Смолин задумался. Второй вариант был наиболее вероятен. Ведь версия о самоубийстве возникла практически сразу, а потому тщательных следственных действий никто явно проводить не собирался. Скорее всего, дернув ящик, следователи с Лубянки просто плюнули на него, решив не возится. Самоубийство оно и есть самоубийство. К тому же репутация их отдела в ведомстве, мягко говоря, оставляла желать лучшего: тех, кто относился к нему серьезно можно было пересчитать по пальцам. Остальные же либо посмеивались, либо искренне считали сотрудников тринадцатого отдела не вполне здоровыми.

Смолин вспомнил, что во время осмотра квартиры видел на кухне молоток, лежавший под чугунным умывальником и использовавшийся Локиевым, видимо, в случае надобности починки хлипкой мебелишки. Юрий Андреевич сходил на кухню и вернулся с молотком в комнату, усевшись на корточки перед письменным столом. Хватило четырех ударов. Передняя доска хрустнула и упала на пол. Смолин запустил руку в образовавшуюся полость и вытащил оттуда фотографию.

Первое, что поразило его, было качество снимка. Фотография была совсем не похожа на те, что он видел до этого. Во-первых, она была цветной. Именно цветной. Не разукрашенной после, а цветной изначально. Изображение на ней было поразительно четким, а на ощупь она была словно матовой.

Второе, чем был удивлен бывалый чекист – лицом, смотревшим на него со снимка.

Оно было очень похоже на его собственное, но это был не он. Какое-то мимолетное сходство ощущалось невооруженным глазом – с одной стороны ничего конкретного, но с другой знакомые черты были налицо… На секунду Юрию Андреевичу показалось, что на снимке он сам примерно десятилетней давности. Но это был, конечно, не он.

Молодой человек, смотревший на него с фотографии, улыбался неестественно белой улыбкой, а одет он был так, как никто, по крайней мере, в Советском Союзе, не одевался…Странный черный пиджак в белую полоску, розовая рубашка, тонкий черный галстук…

Смолин перевернул фотографию.

Сначала он не поверил своим глазам. На всякий случай он, как в детстве, даже зажмурился на секунду, но и после этого ничего не изменилось: на обратной стороне фотографии было изображено три круга, с семиконечной звездой внутри.

Смолин не мог оторвать глаз от рисунка. Но через какое-то время он заметил и еще одну деталь. Бумага на обратной стороне снимка была не чисто белой, а с надписями на английском языке, которые постоянно повторялись.

– Так вот оно что! – сдавленно сам себе сказал Смолин. – Не может быть…дурак…

Лена, как и обещала, приехала к вечеру. С собой она приволокла две сумки с продуктами, которые тут же приказала Смолину разгрузить, дав указания, что в какой отсек холодильника класть.

– Что случилось-то? – поинтересовалась она, снимая туфли.

– Воры опять были. – ответил Юрий Андреевич.

– Да ты что? – Ленка немного театрально схватилась за сердце.

– Ну да, – Смолин придал своему голосу оттенок жалости, ибо ему неимоверно захотелось кому-то поплакаться. – И я был дома. Представляешь?

– Не очень, – заморгала глазами Ленка.

Смолин как можно подробнее пересказал ей все случившееся, отдельно красочно описав часть, где воры раскрыли свою принадлежность к некоей странной организации, которую назвали 'Трехкружием'.

– Значит, им была нужна какая-то книга? – Ленка задумчиво рассматривала свои ногти, будто это хоть как-то могло помочь найти ответ на все происходящее.

– Выходит, что так. Они были уверены, что книга была у деда.

– Расскажи мне о своем деде, – вдруг попросила Лена.

– Да ты, вроде, все знаешь. По крайней мере, то, что знаю и я. Служил в органах, занимался подпольными организациями еще до войны. А на войне погиб. Это если в общем.

– Слушай Юр, в данной ситуации мы должны выяснить о нем побольше, мягко говоря…

– Ленка со скепсисом посмотрела на друга.

– Согласен, – признал ее правоту Смолин. – У меня где-то лежал старый дедов фотоальбом. С детства в него не заглядывал, кстати. Хочешь посмотреть?

– Давай! – с энтузиазмом откликнулась Лена. – Я то ведь даже не представляю как он у тебя выглядел.

Смолин порылся в шкафу и извлек оттуда фотоальбом, обложка которого давно выцвела и из коричневой превратилась теперь, скорее, в бежевую.

Начали смотреть фотографии. Жизнь деда прослеживалась по ним от самого рождения вплоть до последних месяцев жизни на фронте. Пожелтевшие от времени фотографии были аккуратно вклеены в упругие картонные страницы и под некоторыми из них были даже надписи.