Страница 29 из 44
— Как я понял, он хотел учредить общество на свободных и разумных принципах, вот я и предоставил ему карту земли, куда ещё не ступала нога европейца. Где же ещё можно воплотить идеи, как не среди дикарей, которые суть чистый лист бумаги.
— А вам какая выгода в этом? Вы же купец, промышленник.
— А вот и нет. Вернее, не совсем. Но сперва хочу вас спросить, Ипполит Семенович, а вы почему не пошли с Беньовским?
— Повздорили мы с ним, — неохотно ответил тот. — Может и зря, не знаю. Не хочу говорить об этом.
— И что теперь думаете делать?
— Постараюсь здесь людям помочь, тем кто остался. Почти все грамотные с Беньовским ушли.
— Хотите работать на компанию? — предложил я. — Положим вам оклад. Тысячу рублей в год. Притом тратить здесь их вам почти не придётся. Возглавите местное войско и управление колонией. Станете, так сказать, генерал-губернатором. Договоритесь с Кахаханой на тех же условиях, что и Беньовский. А я помогу чем смогу. Оружием, например.
— С каких пор купеческая компания распоряжается землями и раздаёт оружие?
— У нас, знаете ли, не простая компания. О британской Ост-Индийской слышали что-нибудь?
— Слышал.
— У них и армия своя есть, и землями они владеют в колониях. И цивилизацию дикарям несут, если можно так выразиться. Вот и мы так же. Я тоже хочу построить общество на свободных и разумных принципах. Только на американском берегу. И передавая карту, надеялся, что мы станем добрыми соседями. Но господин Беньовский не усидел.
— Да уж, усидчивости в нем немного. Меланхолия заела.
— Ну вот. Компания у нас такая же. Только вот британцы в Лондон отчитываются, а мы сами по себе.
— Как то есть, сами по себе? — взвился корабельный комиссар.
— А так.
Я начал говорить и рассказал почти всю историю нашей колонизации, опуская только собственные возможности и их роль во всём этом процессе. Рассказал о вольном городе Виктория, о потлачах и состязаниях, куда стекаются вожди и воины всех окрестных земель. О вольных землепашцах Калифорнии, о верфях Эскимальта, о кирпичном заводе, о музее, больнице, мореходном училище. О канализации и водопроводе.
И с каждым моим словом его глаза наполнялись смыслом, болью и блеском.
— А знаете, я ведь и пошел за этим, — тихо сказал он. — Не для того, чтобы убежать, нет.
— Поэтому и предлагаю вам должность губернатора.
— Нет. Должность от частных лиц мне не нужна, да и деньги не нужны тоже. Зачем они здесь? А вот порох и прочий военный припас нам не помешает. С этими содомитами нужно ухо востро держать.
— Содомитами? — удивился я. — Что правда?
— Балуют, мерзавцы. Особенно князцы. У них это что-то вроде почести. Тьфу! Дикари, одним словом.
— Нам с ними детей не крестить.
— Это уж точно!
— Но союзники нужны.
— Мы захватили долину силой, — сказал Степанов. — Но большинство дикарей этой местности умерло от оспы. Когда уходили с Камчатки там как раз оспа лютовала, да вы знаете. Вот и завезли. Но потом как-то угасла сама собой, на другие жила не перешла. Думаю это нам пособило больше даже, чем пушки. Дикие восприняли прилипчивую болезнь, как волшебную силу. Ману, по-ихнему.
Оказывается я знал ещё одно гавайское слово.
— Теперь опасаюсь, что дикие от нас такого же волшебства будут ждать и против своего врага. А когда мы не сможем уморить противное войско, то станем виновны в поражении.
— А пушки с ружьями на что?
— Пустое. У нас из пушек один фальконет. Пороху двадцать фунтов, да и тот плох. Картечи на дюжину выстрелов. Остальное с кораблём ушло. Как и большая часть военных людей.
— Сколько с вами осталось?
— Сорок один мужчина и две женщины. Это все разом — русские, камчадалы и алеут. Ещё с полсотни гавайских мужчин, на которых можно положиться. Все они здесь живут, под стеной. Несколько сотен в других деревнях. Но те не особо надежные.
Из-за плетёной занавески, заменяющий дверь, раздался громкий голос:
— Можно войти, Ипполит Семёнович?
— Заходите, Спиридон.
В дом вошел человек, в котором я узнал большерецкого письмоводителя. Мы пересекались с ним пару раз по каким-то мелочам. Причем оба раза в Охотске.
Увидев меня он от удивления зазевался да так, что споткнулся о какой-то угол. Едва устоял на ногах.
— Вот это да, а говорили ты потонул! — сказал письмоводитель, присаживаясь на соседний бочонок.
— Выплыл, — я решил разнообразить ответ.
А про себя чертыхнулся. Вот же, сам наставлял капитанов, чтобы повсюду распространяли слух о трагической погибели Ивана-Американца. Но Беньовскому-то писал от прежнего себя. А он, похоже, ни с кем не делился корреспонденцией.
— Какими судьбами? — начал было Спиридон, но осекся. — Простите, Ипполит Семенович.
— У вас неотложное что-то? — спросил тот.
— Уала к концу подходит. Прошлогодний гниёт. А нового уала канаки не несут, подлецы. А сбор давно уж объявлен.
Я усмехнулся от сочетания привычного домашнего с местным колоритом.
— Чего же смешного? — слегка обиделся Спиридон.
— Европейцы называют этот овощ бататом или сладким картофелем.
— Не несут, потому что почуяли перемену во власти, — сказал Степанов.
— И что же, с матросами к ним сходить?
Как я понял здесь весь рядовой состав называли матросами. Промышленников, казаков, камчадалов.
— Обождите немного с матросами, Спиридон. Мы как раз об этом говорим.
Пока они говорили, я выкладывал на стол то, что приготовил в подарок Беньовскому. Две бутылки виски «Незѣвай». Две упаковки по фунту байхового чая, фунт сахара, полфунта кофе (собственных обжарки и помола), бутылку оливкового масла, пару книг аббата Прево и «Монахиню» Дидро — всё на французском, а также пару прошлогодних номеров Санкт-Петербургских «Ведомостей».
За подарками последовали свернутые в рулон карты Оаху и всех больших островов.
— Фёкла! — крикнул Степанов.
Из соседней комнаты появилась гавайская женщина, что называется, кустодиевского типа. Даже не думал, что полинезийки могут быть такими пышными. Им же в каноэ помещаться полагалось.
— Прибери гостинцы, — распорядился Степанов.
Фёкла начала с продуктов. Я положил руку на сверток с картами, давая понять, что его убирать не надо.
— Как там в России? — спросил Степанов, разглядывая «Ведомости» и заметно сдерживая вздох.
— Бунт самозванца подавили, — сообщил я. — Вы же слышали про него?
— От ваших моряков только.