Гранат и Омела

Она расхохоталась, взмахнув руками, точно взлетающая птица. То был жест интимный, плавный — такими пользуются бархатные девушки в бархатных домах, зазывая прикоснуться к себе. Дамиан залюбовался им и выругался, когда не удалось приблизиться. Меч бесполезен против вёльвы на таком расстоянии. Дамиан почти даже порадовался, что ему попалась такая болтливая нечисть.

— Зачем мне твой храм! — Последнее слово она буквально выплюнула. Алая пена запузырилась на губах. — Если у меня есть ночь. Пугающая, успокаивающая, дарующая отдых. Ты знал, пес, что есть темнота любовников и темнота наемных убийц? Она для всех ее детей такая, какой ее хочет видеть взывающий. И я воззвала ее, чтобы покончить с тобой. Ты убил семь моих сестер, мясник, и ответишь за это перед ликом ночи.

Вёльва раскрыла сжатую в кулак ладонь — Дамиан ощутил, как по спине скатывается ледяной пот. Он чувствовал его даже на таком холоде. Его благословленное зрение позволило различить во мраке семь гранатовых зерен. Полураздавленных, пустивших сок, с почерневшими косточками, но зрелых — кроваво-красных.

— Как ты сохранила их?

— Князь благословил. — Вёльва ухмыльнулась.

— Вот уж сомневаюсь! — Дамиан рванул вперед прежде, чем выдохнул ответ.

В два прыжка он настиг ее и замахнулся — и в этот удар вложил всю свою силу и страх. Лезвие уже оцарапало ее кожу, пустив первую кровь, но вёльва извернулась — ее тело, казалось, напрочь лишилось костей. Она танцуючи отскочила, вскинула узловатые пальцы, шевельнула ими, и Дамиан оступился. Рухнул, как подкошенный, на колени и схватился за грудь. Острый, невыносимый яд вгрызся в него, терзал его вены едкой кислотой. Дамиан судорожно втянул воздух и сумел лишь просипеть от боли.

— Сладкий, сладкий mi corazon! — Вёльва приблизилась. Ее пальцы застыли, скрюченные в напряжении — его сердце в ее руках. — Я знавала твою мать, Евелессу. Она была одной из лучших, щенок. Ушла, оставила ковен, чтобы вырастить тебя, пиявку.

Низкое мурчание ее голоса вибрировало через все его тело, но ни пошевелиться, ни глубоко вдохнуть Дамиан не мог — сердце корчилось в агонии. И единственное, о чем он мечтал — побыстрее умереть. Но вёльва, похоже, хотела напоследок поиздеваться над ним. Она вскинула указательный палец, и Дамиана подтянуло вверх — ему пришлось подняться, иначе плечи просто вывернуло бы из суставов. Он клацнул зубами, пытаясь удержать в себе крик боли, но укусился за язык. Во рту расцвел металлический привкус.

— Убей. Уже, — процедил он на выдохе.

— Ну как же. Вот так просто? И совсем не поговорим, малыш?

— Не о чем. Разговаривать. — Дамиан чувствовал, как немеют плечи. — Ты. Все. Равно. Солжешь.

— Ты думаешь, я сказала бы тебе хоть слово неправды? — вёльва негодующе покачала головой. — Твоих людей действительно убила не я, мясник. Не дети ночи начали эту войну и не мы в ней убиваем.

— Семь человек, — слабо выдавил Дамиан. — По-твоему… это… не убийство?

Вёльва пожала плечами.

— Мы лишь защищаемся. Но к убийству твоих пиявок я не имею отношения. Я жила в этой деревне тринадцать лет, мясник. Помогала этим деревенщинам все эти годы. Лечила, зашивала, принимала роды, спасала от заражений и отгоняла нечистых духов. Я спасала их! А твои храмовники…

Арбалетный болт сбил ее с ног. Пальцы, которые она держала безупречно стабильно, расслабились. Она захрипела, корчась от боли на земле.

Когда веревки ее чар упали на землю, Дамиану понадобился всего один удар. Грудь налилась пустотой в том месте, где несколько мгновений под кожей копошились черви боли, и он занес руки для удара.

— Не я их убила, а Традоло. И’лисса амок. Он разорвал их. — Кровавая пена на ее губах запузырилась.

Меч вошел легко, как нож — сквозь растопленное масло, и скрежетнул, задев позвоночник.

— Ложь.

И пока Варес бежал к нему с пригорка, Дамиан выдернул меч и распрямился. Плечи нещадно ныли. Он не заметил, когда ночь стала таять. Сдвинув брови, он посмотрел на солнце — а точнее, на едва различимый пурпурный мазок над восточным горизонтом, где оно вскоре собиралось появиться.

— Твою мать, Баргаст. Ты в порядке?

— Да. Надо соорудить костер и спалить ее останки.

Варес закинул арбалет на плечо и оглядел тело мертвой вёльвы, цокнув языком.

— Я чуть не промазал. Думал, что снесу тебе полбашки.

— Подумаешь, одним шрамом больше, — Дамиан криво ухмыльнулся, хотя его сердце все еще дико колотилось.

— Не хотелось бы портить твою бархатную морду. Это и так самое ценное, что у тебя есть. Кроме того, твоему брату ты нужен хотя бы затем, чтобы сдерживать его непомерное самолюбие.

— Ты знаешь, что я не угроза его самолюбию. Как ты понял, где я?

Варес вытащил из-за пазухи запечатанное письмо.

— Гонец на взмыленном коне. Гнал, что сама Лилит. Чуть не сбил с ног. Сказал, что это от епископа.

Дамиан хотел повторить свой вопрос, но все же отвлекся, взял протянутое письмо, оставив на пергаменте кровавые отпечатки, и взломал печать с оскалившейся волчьей мордой. Взгляд пробежал по нескольким коротким строчкам: буква к букве, как храмовые мальчишки в хоре.

— Отдых? — с надеждой осклабился Варес, хотя они оба понимали, что взмыленная лошадь не принесет гонца с письмом о долгожданной отлучке.

— Нас вызывают в Лацио по делам Храма и короля, — фыркнул Дамиан, но тут же посерьезнел, глядя на бездыханное тело. — Мне надо смыть с себя остатки ее порчи.