Апофеоз Судьбы

– А ведь ты прав, Эдвин, куда бы мы ни следовали, Он всегда идет рядом. Христос – тот самый незнакомец, внезапно появляющийся у нас на пути и предлагающий свою помощь, делящийся последним куском хлеба.

– Я неспроста заговорил о путях, которыми Он нас ведет. Я тут вспомнил одну историю. Давно это, конечно, было, но забыть никак не получается.

– Не томи, начинай, – сказал Фабиан, следя за тем, как ветер играет с полевыми цветами.

– Случилось это в Мюльберге. Я был тогда еще мальчиком. Тот еще разгильдяй. Отец с матерью никогда всерьез не занимались мной, я всегда был сам по себе. Даже друзей у меня, собственно, не было, чтобы хоть у них чему-то толковому научиться. Впрочем, кто станет дружить с воришкой, занимающимся скотокрадством? По сей день помню, как у собственных соседей утащил поросенка, чтобы зажарить его и угостить недавних знакомых (хотел зарекомендовать себя как щедрого человека). Только вот никто не воспринял моих стараний всерьез. Более того, я получил по шапке от старших студентов, а поросенка вернули соседям. Потом и от них отхватил. С тех пор меня невзлюбили еще больше. Каждый второй зевака, или любой другой проходимец, был готов пнуть меня, да покрепче, чтобы выбить последнюю дурь. Едва ли меня это могло остановить. Я продолжал незаметно опускать руку в карман прохожих, вынимая из него от раза к разу или горсть монет, или засаленный платок. Все это продолжалось ровно до тех пор, пока я не встретил Вита. Он был немцем польского происхождения, очень умным и непростым человеком, хоть и очень еще молодым.

Повозка трещала, скрипела и раскачивалась на неровной дороге, сквозь темно-синие тучи проскальзывали лучи солнца, янтарем отражаясь в глазах Эдвина. Он на мгновенье зажмурил их, затем крепко кашлянул и изучающее взглянул на Фабиана.

– Вы с ним очень похожи…

– Продолжай, Эдвин, надеюсь, эта история имеет продолжение, – Фабиан сделал лицо, располагающее к продолжению рассказа.

– Вит был глубоко верующим человеком с большим сердцем. С ним без страха можно было пройти через десяток испытаний. К пятнадцати годам он самостоятельно выучился латыни и без всякого труда читал Евангелие. Сам знаешь, подобные люди притягивают к себе большое внимание. И он не был обделен этим вниманием, однако, завистников тоже хватало. Возможно, ты слышал, о некоторых людях говорят, будто их коснулся Сам Господь. Думаю, он был именно из таких. В нем был совершенно особенный внутренний стержень, которым может похвастать редкий человек. Вит играл на органе. Как-то раз он даже играл для хора в Фрайбургском кафедральном соборе, заменяя заболевшего органиста. Судьба поступила с ним жестоко и несправедливо. Представь только абсурдность всей ситуации.

– Что с ним случилось?

– Он попал кому-то из епископов в немилость, и тот совершил ложный донос, якобы Вит несколько раз «нарочито, с непристойной дерзновенностью» сыграл интервал тритон19, который католическая церковь признала созвучием сатанинской музыки. Вита тут же передали в руки инквизиторов, и те, кому он был дорог, кто принял в нем участие, лишь с огромным трудом смогли облегчить его участь… да и тут судьба надсмеялась над бедным Витом… Без больших разбирательств он оказался под стражей, и там с ним обращались очень жестоко. Стражники не знали его, для них он ничем не отличался от убийц, грабителей и насильников, которые были по правую и левую стороны. Но чем больше ему причиняли страданий, тем светлее становилось его лицо. Стражей это очень сердило, они избивали его всякий раз, когда Вит улыбался и смотрел куда-то вверх, шепча непонятные для них молитвы. Стремясь добиться своего, они довели бедного до крайнего истощения, перестали его кормить и поить. А Вит все терпел: и побои, и унижения. Он не жаловался и не укорял мучителей, переносил все, смиренно воздавая Богу хвалу. Так, изо дня в день, он проходил через боль и ужас, а в ответ лишь благословлял своих мучителей. Даже заключенные рядом с ним убийцы, и те стали просить стражников «помиловать безумца». В ответ на это их самих подвергали пыткам, после чего те несколько дней дрожали в углу, не произнося ни слова. Время шло мучительно долго, и не только заключенные, но и стражники стали верить в духовную силу верующего. Ему поверили все, кроме начальника надзора – Арна. Он так изводил Вита, что тот стал похож на тень человека, на обреченного, доживающего свои последние часы. Несмотря на это, Вит не падал духом до самой смерти.

– Все-таки его убили…? – переспросил Фабиан, надеясь, что Эдвин оговорился.

– Да… но это не все, – ответил Эдвин. – Вит испустил дух через семнадцать дней, раз и навсегда изменив судьбу заключенных и стражи. Перед самой смертью, он радостно прокричал «Ego Dominus ad mi». Когда стражники подошли к нему, чтобы убрать тело, перед ними внезапно распахнулась дверь, а из камеры ударил поток ветра, перед которым те невольно отступили. Ветер прошел сквозь узкие ряды камер и растворился среди заключенных, хотя, откуда ему было взяться? Окно в камере было очень маленьким и располагалось так высоко, что в нем нельзя было услышать свист ветра даже зимой. Говорят, после этого сомнений не осталось ни у кого – Бог есть, Он рядом. После этого случая заключенные стали смиренно переносить все тяготы, ожидая встречи с Богом, и впредь ничего не боялись. Один из стражей, его там все называли Гомерик, спросил у начальника тюрьмы, который немного разбирался в латыни, что значит «Эго доминус атми». Начальник надзора Арн, услышав это, злобно заржал. Он называл Гомерика праведником, заливаясь смехом от собственных нелепых шуток.

«Тот человек, взывающий к Богу… Это он сказал перед смертью», – добавил Гомерик.

Начальник тюрьмы удивился и попросил повторить фразу яснее. Гомерик повторил: «Кажется, Эго доминус атми». Арн, не стесняясь присутствия начальства, пренебрежительно его исправил: «Ego Dominus ad mi». Они не сказали Гомерику, как переводится фраза, но позже тот выяснил это сам, и перевел ее заключенным. «Иду к Господу моему», – именно так это переводится, ты же знаешь…

Никто не удивился, что на следующий день Арн за дерзость и непочтение к религии был обжалован в простые надзиратели. Об этой истории мне поведал один из заключенных, – губы Эдвина дрожали, а голова качалась от хода повозки; он вцепился в сиденье.

Фабиан слушал, как застывший, но по окончании истории воспрянул духом. Его всегда вдохновляли истории, в которых люди своим подвигом прославляли Христа. Совершенство, полагал он, в полном самозабвении и пожертвовании себя во имя высшего духовного плана.

– Люди так или иначе умирают, – сказал Фабиан. – Если с момента рождения запускается механизм дряхления, а стало быть, и процесс умирания, то как нам не искать всему смысл? Неужто нам уготовано рождаться и умирать, как растениям? Безумно так полагать.

– Мой брат, – улыбнулся Эдвин. – Даже Иисуса приняли за безумца.

– Род лукавый, – пробурчал Фабиан и устремил свой взгляд на просторные луга.

Эдвин тоже провел взглядом по молчаливому полю.

– Эдвин, а мы взяли деньги? – вновь обернувшись, спросил Фабиан.

– Нет, – сказал тот, – что-то я совсем и не подумал об этом… Вот все, что у меня есть. – Он указал на остатки припасов в небольшой сумке.

– Вот и я ничего с собой не взял, – рассмеялся Фабиан. – Либо мы легкомысленны, либо чересчур мудры. – Заключил он, похлопав себе по пустым карманам.

– Зато мы точно знаем, что нас не ограбят. Разве что, лошадь угонят.

– Не этого нам надо бояться, – ответил Фабиан.

– Ну, это и так ясно…

За очередным подъемом последовал глубокий, но плавный спуск по извилистому хвосту дороги. Там, где рос сухой кустарник, Эдвин заметил маленькое русло ручья, на поверхности которого легко таял только что запорошивший большими хлопьями, снег. Повозка катилась вдоль медленно белеющих полей, за которыми уже замелькали дымки, замаячили темные крыши домов.

Фабиан было уснул, но внимание его привлек зверь, стоящий на небольшой возвышенности. Это была волчица. Из ее пасти поднимался густой пар, растворяющийся на фоне темного подлеска, тянущегося по правую руку путников. Эдвин застыл, когда Фабиан показал ему это огромное существо. Эдвин был впечатлен не столько размерами, сколько тем, что ему уже встречалась эта волчица, когда они огибали отдаленные земли Торгау.

19

Тритон – музыкальный интервал величиной в три целых тона. В элементарной теории музыки, ориентируется на мажорно-минорную тональность.