Страница 22 из 102
— Как знать? — пожал он плечами. — Дело даже не в этом. Вот ты, Алексей Петрович, сказываешь о том, что надобно учить по единому образцу всех. По единому учебнику. А где мы его найдем? Их же десятки тысяч потребуется напечатать. Детям как-то надо учиться писать. Для сего требуется бумагу, чернила и перья изводить. Много. На доске или восковой дощечке, как ты сказывал, можно, но это не даст навыка письма практического. Чернилами ведь это совсем другое. Ты представляешь СКОЛЬКО это всего потребуется?
— А давай посчитаем. Прикинем — откуда и как добыть.
— И казна готова на такие траты? — поинтересовался патриарх, глянув на царя.
— Готова. Хотя пока ясности в понимании сумм — нет.
— Но за ради чего? Зачем крестьян грамоте и счету учить? Как это поможет им землю пахать?
— Землю пахать — никак. — ответил за царя сын. — Но нам на мануфактуры нужны работники. Читать им там и писать может и не придется, а вот от учебы не отвертеться. И те, кто смог освоить чтение, письмо и счет, точно и со станками справятся. Во всяком случае в этом есть твердая надежда. Да и вообще… много где такие люди пригодятся. Купцам, в приказы, да и вам.
— Не перемудрить бы…
— А где тут мудрость великая? — хмуро спросил царь.
— Так я не против обучения. Но раньше же так не делали. Где это видано? В церкви наставить парт учебных. Сие на грани ереси, мыслю. Люди роптать станут. Это ведь рушит старину.
— Так отчего же в православных церквях органов нет?
— А при чем тут органы?
— Как при чем? В Восточной Римской империи, что столицу имела в Константинополе, органы были широко распространены [20]. И именно оттуда они попали к католикам. А у самих держались до самого их завоевания османами, применяя, как и у католиков, в службах, дополняя хор. Вот я и спрашиваю — отчего в наших православных церквях их нет? Это ведь рушит старину.
— Это было давно, — хмуро ответил патриарх.
— Церковь меняется. Любая. И православная не исключение. Развиваясь вместе с миром. Не всегда это развитие здравое. Но отрицать его нет смысла. И сейчас, мыслю, церкви пора сделать новый шаг вперед. И через учебу закрепиться в сердцах простых людей.
— Люди не поймут такой порухи старины.
— Люди? Или отдельные священники? Так ты подай список тех приходов, где «люди не поймут».
— Для чего?
— Чтобы царевы люди отправились туда и поинтересовались — кто воду мутит. Ведь так не бывает, чтобы все разом против. Обязательно есть инициативная группа, что выступает. Вот и выясним. Кто такие и чего им не нравится. И быть может им стоит язык оторвать вместе с головой.
Патриарх напрягся.
Понятно, что Алексей прямо не указал на священников на местах, что шалить вздумают, но намек выглядел предельно прозрачным. А уж его способность докапываться до истины и находить тех, кто стоял во главе того или иного события не являлась тайной ни для кого в Руси. Пожалуй, даже крестьяне из медвежьих углов и то — знали.
— А чтобы утешить особенно страдающие души, пекущиеся о старине, — продолжил царевич, — займись органами.
— В каком смысле?
— Орган — это красиво. И таков был исконный православный обычай. А значит, что? Правильно. Тебе, как поборнику старины, надлежит подумать над тем, как вернуть их в практику православных церквей…
Стефан Яворский был достаточно неплохо образован. В том числе в формате западной, католической учености. Отчего и приближен был в свое время Петром. Однако человеком оказался на деле весьма консервативным и стоящим на позиции главенства церкви. По сути, продвигая католический канон, хоть и отрицая это на словах. Хуже того — совершая всякого рода нападки на униатов и католиков. Хотя, конечно, открыто продолжить дело Никона, он не мог. Силенок не хватало и авторитета, так как был пришлым человеком — из русского воеводства Польши, а потому значимых связей в Москве не имел.
Новый патриарх реформу церковных владений воспринял крайне болезненно. И явно дал понять, что против. Впрочем, дернуться и начать лобовую конфронтацию не мог. Так — потихоньку саботировал, что мог. Но осторожно, чтобы не подставиться. И задабривая царя панегириками в надежде тихой сапой добиться своего…
— Менять его надо, — тихо произнес Алексей, когда они с отцом вышли с патриаршего подворья.
— Да… — кивнул Петр. — Нету в нем душевного отклика делам моим. Врага во мне видит.
— Да, — согласился Алексей. — Но дивно все, конечно. Так-то учебе детей он не противник. Но… — покачал головой царевич. — Сколький. Выкручивает. Словно уж. Ведь хотел прямо и по существу возразить, но не решился, перекрутил все.
— Хотел… — тяжело вздохнув, произнес царь.
— Но в одном прав Стефан. Нам нужно что-то с учебниками делать.
— Так у тебя же есть уже.
— Есть. Но тут есть деталь одна. Сам знаешь — в каждой местности говорят по-своему. Диалекты сие зовется. Когда диалекты расходятся слишком далеко — появляются новые языки. Через раскол.
— И к чему ты мне это говоришь?
— Нужно крепко подумать над тем, как и чему учить. Продумав учебник. Счет — понятно. Цифры и основные арифметические действия. Более там не нужно. А вот чтение и письмо. Здесь все сложнее.
— Не понимаю тебя, — покачал головой царь.
— Учебник для обучения чтения — букварь. Его надобно дополнять сборником текстов для освоения навыков чтения. Простых. Понятных. Но и, в то же время, полезных нам. Что они там будут читать? Мама мыла раму? Папа гладил маму?
— Так Евангелие им дать, — пожал плечами отец. — Всегда же по Евангелие учились читать, псалтырю и часослову.
— Учить мы будем одному, а закреплять на другом? Там же церковно-славянский язык, сильно отличающийся от русского. Перевести не дадут. Поэтому нам нужен текст для чтения, который будет написан по нормальным правилам и соответствовать современности.
— Ну… хорошо. И что ты хочешь?
— Краткую истории России. Крупными буквами и лаконично. Показав в ней что именно мы молодцы, а не литвины. Да и вообще — оформить правильную картину мира. С боярами мироедами и царями, что за отечество стоят. Через что каждому, изучающего чтение, сие в голову вбить. Он ведь книгу эту прочтет ни раз и ни два. Хочешь не хочешь — запомнит.
— Напишешь?
— Напишу. Но перед тем нужно решить еще один вопрос. А именно новой графики и орфографии. Сейчас ведь учат весьма мудрено. И многое берется из церковно-славянского языка, а потому мертво еще до рождения.