Страница 1 из 83
Пролог
Последние дни, проведенные в одиночестве, в пропахшей дымом и мышином пометом землянке, показались Сарвару лучшими в жизни. С момента, когда Карталь, вождь Степных волков, произнес приговор, каждое мгновенье проживалось в долг.
Сарвар встречал рассветы, провожал уставшее солнце за западный горизонт, пил воду прямо из ручья и без меры намешивал мясо в котел с разваренной сладкой крупой. Племя не пожалело для смертника припасов.
Иногда он вспоминал ту ночь, когда уснул на посту. Могло ли произойти иначе? Смог ли бы он отказаться от лишней чарки браги, что пускали товарищи на круг? Клонило ли бы его тогда в дрему так же сильно? Глядишь, и услышал бы, будь чуть трезвей, осторожные шаги разводящего со сменой и не пришлось бы возвращаться в караул без оружия и нашивок.
Тогда все понимали, что идет война, и ни командиры, ни вождь не простят. Потому, наверное, Сарвар так и не услышал ни от одного из соратников осуждающих слов и не чувствовал порицающих взглядов. Близкая смерть стирает грехи.
Разве что пришлось просидеть остаток ночи в арестантской яме, до суда. Прохлада сырой земли разогнала похмельную одурь, расшевелила замершее в отчаянии сознание. Вину стоило признать, а казнь встреть с гордо поднятой головой. Тогда и вспоминать будут не как пьяного остолопа. Он останется в памяти народа оступившимся, но достойным.
Произнести приговор пришел сам Карталь. Сарвару хотелось верить, что вождь, услышав имя, сумел вспомнить, как сидели они вместе в овраге на Сайгачной балке, а над головой посвистывали стрелы врагов, и как потом ворвались в село, и Сарвар лишь на полкорпуса отстал от предводителя, да и то из вежливости.
'Когда-то ты был одним из лучших, — в голосе Карталя слышалось сожаление. — Я говорил, что тебя сгубит пьянство. Временами так хочется ошибаться".
Сарвар посмотрел в его глаза, ожидая немедленной смерти, но вождь сказал иное:
«Я верю тебе, Волк, и потому отдам последний приказ. Мало кто способен выполнить его. А ты сможешь».
Смерть отступила самое малое на месяц. Приговоренного бойца снабдили оружием, бытовыми мелочами, добрым запасом еды и отправили в заранее устроенную землянку.
Ждать.
Больше всего Сарвар боялся, что каждый день будет думать о предстоящем и однажды ночью не выдержит, убежит. Бывшие соратники наверняка не стерегли его, хотя бы из соображений собственной безопасности. Когда приговоренный выполнит приказ, никто не выживет на много километров вокруг. Да и кто возьмется выследить ночью в степи всерьез решившего скрыться Волка?
Это и было сложнее всего — понимать, что не охраняют, что можно уйти в любой момент. Но Сарвар не ушел, и даже мысли о смерти скоро перестали его беспокоить.
По утрам, сидя на склоне холма, он думал о матери, что ушла слишком рано и не застала нашествие, разделившее жизнь каждого из выживших на до и после.
А потом раздевался до полной наготы, вставал ногами в ледяной ручей, обливал себя из коченеющих ладоней стылой водой и вспоминал, сколько пышущих страстью красоток он держал в руках, и ни одна не ушла недовольной.
Вспоминал сыновей.
Старший вышел у них с женой слабеньким. Он долго не мог научиться ходить, постоянно тяжело болел и в конце концов умер от дизентерии.
Средний, статный красавец, успевший обрюхатить с пяток падких на юношескую красоту баб, в шестнадцать лет погиб на охоте. Сарвар нашел его разорванное волками тело, собрал в мешок и похоронил, так и не показав жене, что осталось от их мальчишки.
Младший, гордость и надёжа, ходил сейчас в помощниках воеводы в верховьях реки Урал. От него почти что каждый месяц приходили посылки со меховыми шкурками и простенькими, но далеко не дешевыми камнями. На них Сарвар и пил, потому что служивое жалование жена отбирала у самого шатра, не дав ступить и шагу.
За обедом он думал прежнем. О том, что оружейник подворовывал порох, старшина любил всучить старые портянки вместо новых, а на кухне норовили бросить в щи плесневелую квашеную капусту вместо свежей. Что сапоги по весне из-за талой воды изнашиваются вдвое, а новых никто не даст, пока лично Карталь не надает старшине затрещин. И что стрел при штурме Перовки истратили столько, что неделю после этого точили древки и наконечники.
Все это теперь было не важно, но за обедом привычно лезло в душу, заполняя то место, где еще недавно обитали тревога и страх, а теперь зияла пустота. Бояться стало нечего. Бывалому вояке, сотни раз обагрявшему руки кровью, осталось сделать один единственный выстрел.
Нужно было только дождаться правильного дня, не раньше, чем как через месяц, после того как покинул лагерь и виделся хоть с кем-то из Волков. А еще нужного по силе ветра, чтобы бечева на флюгере отклонялась ровно на два с половиной деления. А еще чтобы неподалеку пролетал гррах, потому что не бывает охоты без добычи.
Нужный ветер пришел на восемьдесят третий или восемьдесят четвертый день отшельничества. После семидесятого Сарвар перестал считать и делать на дверной притолоке зарубки.
Ночью шел дождь, но утренний ветерок разогнал тучи, высушил изголодавшуюся по влаге землю и, довольный результатом, носился с холма на холм, гоняя перед собой волны степного океана.
Проснувшись с первыми лучами солнца, Сарвар привычно взглянул на флюгер, потом на небо через единственное небольшое оконце, и рывком поднял себя с лежанки. Пришла пора умирать.
Перехватив загодя приготовленный завтрак из черствого лаваша и ароматной вяленой говядины, он подхватил лук со стрелами и вышел в степь. Умытая ночным ливнем, она встретила запахом июньского разнотравья, и стрекотом обрадованных неожиданной прохладой насекомых.
Из-под ног вспорхнул серый степной жаворонок, пролетел пару метров и свалился в траву, затрепыхался, подминая как будто бы сломанное крыло. Сарвар поискал взглядом вокруг и не без труда рассмотрел в траве свитое из стеблей и листвы небольшое гнездо с пятью пятнистыми яйцами. Вкусная была бы прибавка к ужину, но на этот раз жаворонку повезло. В землянку человек возвращаться не собирался. Зато был не против напоследок поразвлечься.
Громко хлопнув в ладоши, он прыгнул в сторону птицы, а потом еще раз и еще, пока жаворонок не убедился, что гнездо в безопасности и не взлетел вертикально вверх, пропав в бесконечной голубизне подернутого легкими перистыми облаками неба. Сарвар проводил его взглядом.
И больше уже ни на что не отвлекался.