Страница 24 из 25
Шкура того медведя лежала на полу в спальне командующего — на каменном полу без шкуры неуютно. Выделывал шкуры местный умелец из деревни — за порох. Со снабжением и у верхних, и у нижних было непросто. И если одним открывали портал по расписанию раз в два месяца на небольшое время, то вторым привозили нужное на лодках и кораблях побольше, и ещё местные сами ездили — на юг, на север и на другой берег. Охотились все — и одни, и другие. Деревенские ещё ловили рыбу — много, сетями, ели сами, увозили на продажу и выменивали наверх, потому что среди солдат искусных рыболовов оказалось не так много. И ходили в лес — за грибами, ягодами и орехами, так рассказывал капитан Дрю, интендант крепости. Он-то сразу проникся новыми порядками, так и сказал — устал бороться с хаосом в одиночку, а теперь — я весь ваш, господин генерал. Кроме того, у местных в огородах росли овощи, а некоторые прямо выращивали много — на продажу и обмен. Продавали куда-то там, менялись и с крепостью, и с какими-то ещё более местными народностями, проживавшими дальше по берегу, к северу, и кое-где на юге. Также эти местные гнали какой-то крепкий алкоголь, и его тоже меняли с большой охотой. Анри попробовал — а ничего так, на горьковатых местных же ягодах, на травах и на меду. Да, мёд тоже был, кто-то снизу держал пасеку.
А редкости, вроде приличного вина, арро и табака, доставляли раз в два месяца. То есть — обещали доставлять раз в два месяца. Он-то прихватил с собой запас, но — никакой запас не бесконечен, и ведь заставил прямо в условиях соглашения прописать, чтоб привозили. Или кое-кому придётся плохо, он, конечно, сейчас далеко, и возможности его ограничены, но руки-то длинные. И вообще, поглядим ещё, что там с возможностями.
Он ведь специально не пошёл порталом до места, а настоял на том, чтобы часть пути проделать по земле, посмотреть на то, что за край такой и как люди живут. Собственно, порталом можно было попасть в две известных точки — и вторую разведали далеко не сразу, находилась она далеко на юге, там из здешнего озера вытекала великая, холодная и прозрачная река, и как раз в месте истока жили люди. Тамошнюю точку перехода разведали случайно, как-то в момент связи нужный человек оказался именно там, этим и воспользовались. И почему-то порталы в здешние края можно было открывать не каждому магу, даже имеющему артефакт, и далеко не в каждый момент времени. График «раз в два месяца» возник не сам по себе, а как раз из-за таких особенностей.
Поэтому Анри велел доставить себя налегке и ближних в то самое Лиственичное — так называли поселение на местном языке. Сказали, это потому, что там растут лиственницы — такие странные ёлки, которые на зиму иголки сбрасывают. Холодно им, наверное, вот и сбрасывают? Но потом, пока шли на корабле вдоль берега, Анри повидал и множество других видов ёлок, он и не знал, что столько бывает. Более и менее колючие, с большими и малыми шишками, а уже здесь, выше по склону в часе пути от крепости, где лес кончается и только ветер гуляет, росли совсем дивные — низенькие, раскидистые, корявые. Наверное там, наверху, другие просто не выживают.
Корабль имел деревянный руль и тканый парус, и двигался еле-еле, и пришлось тому кораблю помогать. Кроме Анри, приличным воздушником были Жак Трюшон, ни минуты не сомневавшийся, отправляться ли с Анри на край света, и Асканио Нери, упёртый учёный, маг Ордена Сияния, что в Фаро. Этот твердил, что ему на роду написано путешествовать и открывать новые неизведанные места, и потом писать о них в книге. Вот и потащился в неизведанное, а книгу свою писал каждый вечер, где бы они не находились — волшебным пером, при свете магического фонаря… Четвёртый ближний, камердинер Рогатьен, матёрый менталист, а пятый, мальчишка Северин — и вовсе некромант. И все они сказали — идём с вами, господин генерал. И по мере сил помогали кораблю плыть — потому что ветра тут как чёрт знает что, а не ветра, впрочем, их нужно попросту изучить, как давно сделали местные.
И всё было бы хорошо, но как известно — мир несовершенен. В ситуации Анри это несовершенство выражалось в том, что на том же корабле плыла в изгнание маркиза дю Трамбле с ближними дамами.
Эту особу Анри, конечно же, знал, невозможно было не знать. Он хоть и нечасто бывал при дворе, но она умела заставить говорить о себе даже тех, кто не бывал при том дворе никогда. Даже трактирщики на дороге из столицы в Массилию обсуждали налог, который ввели потому, что маркизе дю Трамбле недостаточно бриллиантов, или войну, которую начали потому, что маркиза дю Трамбле нашептала что-то королю в ухо. Анри не понимал, как можно начать войну потому, что нашептала любовница, но его величество покойного короля Луи он понимал ещё меньше. Тот в целом мог быть разумным — всё же Роган, а не баран, но иногда Анри смотрел и думал — нет, баран. И маркизу Анри терпеть не мог — ибо жадная, склочная, вздорная и жуткая интриганка. То и дело с любезной улыбкой говорила гадости одним придворным про других, а к ней прислушивались — как иначе-то. Посредничала, если кто-то хотел встретиться с королём, и откровенно брала за это немалые деньги. При этом ухитрялась приятельствовать с королевой. Как она всё это проворачивала, не будучи магом — никому не ведомо, но ей удавалось. Двор делился на две партии — те, кто притерпелся и принял правила игры, и те, кто терпеть не желал. Анри был из вторых, и радовался, что дела службы позволяют быть в столице нечасто.
А потом король отдал богу душу, и маркиза не успела сбежать из столицы со всем накопленным имуществом. Едва выстрел во дворе Бастиона и трезвон в малых и больших столичных церквях оповестил верных подданных о кончине его величества Луи де Рогана, как к ней заявились гвардейцы принца Франсуа и препроводили в тот самый Бастион. Паршивое место, и наверное, ей там было нелегко. Но она живучая, такие вообще живучие. Она и на корабле нос драла дай боже, щурилась на всех и поджимала губы.
А Анри попробовал улучшить что-то в мире, ну, как ему тогда казалось. Но — поставил не на того принца. И проиграл. И вместо казни получил изгнание. Смешно, кто бы мог подумать, что в изгнание ему придётся отправиться вместе с маркизой дю Трамбле, да кто ж так над ним посмеялся? Эта костлявая баба — ужас всего живого, вот не свезло-то деревенским! От такой только бежать.