Я сделаю это сама

37. Мальчишник

Нет дела хуже, чем сидеть и ждать. Ждать, пока вернутся те, кто ушёл куда-то, где опасно, и куда тебя не взяли, чтобы не мешалась. Наверное, в прошлой жизни у меня было не слишком много опасностей — потому что меня брали решительно везде, более того, ещё и обижались, если я сама участвовать не хотела.

Я не могу сказать, что переживала за кого-то конкретного, нет. Скорее — за некое общее благо, которое вдруг у меня тут образовалось. Эх, будем думать позитивно, вдруг поможет?

Тут же мои девы собрались все кучкой, боялись, дрожали, мне ещё и утешать их пришлось — что всё будет хорошо, и наши справятся. Дело было аж в Еловом распадке, не рядом, и нам оставалось только набраться терпения,

Пришла Ульяна, прослышавшая о новой напасти, осталась ждать с нами. Сказала — где-то там болтается поручик Ильин, с той же компанией. Он, изволите видеть, маг, и просился, чтобы его тоже взяли в дежурства и вот это всё, деревню он знает, может оказать помощь. Но господин Асканио задрал свой породистый носище, тряхнул своим рыжим хвостищем и сказал — сами, мол, справимся. Без сопливых, значит, скользко, как-то так это прозвучало. А теперь те сопливые решили сами порешать, вдруг получится? И получилась, очевидно, какая-то ерунда.

Ульяна осмотрела наши озабоченные лица — у всех, даже у котов ощущалась какая-то тоска и неуверенность — и скомандовала:

— А ну бросьте печалиться! Придут мужики, ещё сами будем честить их на все корки! Что вы тут делали? Занавески шили? Вот и славно, продолжаем. Кто запевает?

Правда, оказалось, что запевает всё одно Ульяна, больно хорошо у неё выходило. Ну и ничего, будем с местными песнями дальше знакомиться. А то в последние дни не до песен было.

Ульяна пела хорошо, за душу брала, и пела она о знакомых и понятных материях — просватали, жених бросил, муж ушёл в солдаты и не вернулся, казаки ехали в поход и не все доехали. Где слова повторялись, можно было подпевать. Мне прямо хотелось — нужно было найти какой-то выход для всего, что сидело внутри, что сидело уже давно. О да, я уже привыкла, верно сказала сегодня купцу Васильчикову. Но привыкла — это не значит, что меня устраивает абсолютно всё.

Хотя, конечно, кто-то нехило так посмеялся надо мной. Хотела жить на Байкале в своём доме — получи. Хотела не ходить ежедневно на работу — кушай, не обляпайся. Хотела ничего не знать о делах компании, не слушать Женино нытьё о том, что всё не так и все не те, и что люди не так к нему относятся, как бы ему хотелось — всё, как вы скажете. Всё для вас, только чтобы вы улыбались.

Улыбаться не хотелось, а заунывная песня, в которой каждая строчка долго и затейливо распевалась, о том, что зовётся на земле любовью, какая она бывает и какими обломами заканчивается — самое то, чтобы под неё тыкать иголку в ткань, а потом ещё запеть про «догорай, моя лучина». Само вышло, я не рвалась. Но судя по лицам, тоже пришлось к месту, в строку и по душе.

И не думать о том, что там можно так долго делать.

Мужчины явились, наверное, через час. Мы повскакивали, только услышали, как калитка снизу открывается. Сунули шитьё Меланье и Настёне, чтобы унесли, сами свету добавили, чтоб на весь зал, а не только над нашим рабочим столом, а я выскочила наружу.

Так, вижу полковника Трюшона, вижу рыжего нашего несравненного мага, вижу поручика Платона Александровича, который радостно и громко что-то рассказывает. Так, и всё? Больше никого не было?

— Ну что? Победили? — спрашиваю.

— Как вам сказать-то, госпожа маркиза, чтоб по-честному, — усмехается Трюшон, только невесело.

Он будто помягчел немного ко мне, что ли, уже не смотрит волком и не гнёт пальцы. А чего тут пальцы гнуть? Это дома во дворцах можно было, а здесь совсем без надобности.

— Скажите, как есть, вдруг получится? — усмехаюсь я. — Проходите. Вы были без юного некроманта и без генерала?

— Генерал остался переговорить с отцом Вольдемаром и уважаемым местным жителем Афанасием, — сказал Трюшон. — Чтобы дальше не глупили, вроде как сегодня, — и зыркнул на поручика.

Тот сделал вид, что не слышит, и улыбнулся мне — радостно и открыто.

— Госпожа маркиза, весьма рад вас видеть!

И хотел ручку-то взять, только я смотрю — левой рукой берёт. А правая как-то нехорошо висит вдоль тела.

— Что у вас с рукой, Платон Александрович?

— Случайнось. Господин Нери обещал, что всё исправит.

— Ничего я вам не обещал, — холодно говорит рыжий. — Тут уж как выйдет, молитесь, что ли, как у вас тут принято. Маркиза, нам бы горячей воды.

— Найдём, — киваю я. — В каких количествах? Чашку? Миску? Котёл?

— Котёл, — сообщил Асканио.

В зале на свету стало видно, что рука поручика не просто так висит, а ещё и цвет имеет бледно-серый.

— Что случилось, Платон Александрович? Куда вы вляпались?

— В нежить он вляпался, — сообщил Трюшон. — Хотел голыми руками ловить, не иначе, — ядовито добавил он.

Я руками согрела котёл воды, его установили на столе в зале, поручика освободили от одежды — до пояса, и оказалось, что рука поражена чем-то неизвестным примерно на три четверти, серость начинается от кончиков пальцев — и завершается выше локтя. Асканио велел ему сесть, положить руку на стол и терпеть. Дальше он что-то делал с горячей водой, как-то омывал эту руку, и ещё слепящее-белый свет струился из-под его пальцев. Поручик вздыхал. Трюшон тихонечко просил у Марьи чаю и что-нибудь сжевать. Пришёл Вася, забрался к поручику на колени.

— Иди отсюда, — попытался тот спихнуть кота.

— Не прогоняйте животное, оно очевидно магическое, и приносит пользу, — заметил Асканио.

Надо же, заметил, что кто-то, кроме него, приносит пользу. Очешуеть и обделаться.

Впрочем, польза от мага была несомненна, потому что через некоторое время поручик завопил:

— Жжётся! И будто тысяча мельчайших иголок терзает мою несчастную плоть!

— Радуйтесь, юноша, что терзают, и что вы это ощущаете, — сказал Асканио. — Это значит, ваши шансы на восстановление достаточно велики.

Тот только вздохнул.

Генерал и Северин появились обычным путём — прямо посреди залы из ничего.

— Как хорошо, что хоть где-то есть островок спокойствия и порядка, — улыбнулся мне генерал. — Приветствую вас, маркиза.

— Доброго вечера, — кивнула я. — Умыться? Ужин? И может быть, наконец расскажете, что происходит?

— Ох, маркиза, я не хотел бы вас тревожить, — вздохнул он.