Черное озеро

Они сейчас там. Мален нежно обнимает ее, прижимает к себе и целует в губы. Идэр, лживая праведница, оставила своего жениха одного, бросившись в объятия к его другу.

Почему я не заслужила этого, Распутин? Зачем ты выкрал меня из отчего дома, чтобы на своем пути я познали лишь боль, пока ты одариваешь ее своей любовью?

Утирая слезы, я поднимаюсь с колен, чтобы упасть, и повторить все заново.

– Амур, проверь, вдруг малец водит нас за нос. У него все закорючки похожи друг на друга!

Я вновь ловлю на себе обеспокоенный взгляд Инессы. Она медленно и с трудом вымешивает густое серое тесто. Я без спроса беру стакан из рук Зверя и делаю большой глоток травяной настойки. Мне становится легче. Я внимательно оглядываю каждого. Стивера, серьезного и гениального не по годам, Катуня, необразованного наемника, с чьего лица никогда не сходит добродушная улыбка. Я вижу, как напрягаются руки Инессы, привыкшей всё делать самой. Проворной и сильной, очень сообразительной, для такого маленького тела.

Они все такие разные. Забавные крестьянские дети.

– Не хочешь ей помочь? – нагнувшись к Амуру заговорщицки шепчу я. Не рассчитав, утыкаюсь носом в плечо Зверя.

– Да вы пьяны. – усмехается он, не сводя глаз с Инессы. Провожу пальцами по своим волосам. Колючим как иголки. Рука быстро соскальзывает с обстриженной головы.

Плевать на Малена. Пусть делает что хочет или не делает ничего, как это было в тюрьме.

Я не жалкая. Это он жалкий.

– Ей тяжеловато замешивать тесто самой.

Амур сидит слегка согнувшись. От волос пахнет дымом. Катунь вступает в словесную перепалку с парнишкой Ландау. Инесса поддевает и того и другого, заливаясь смехом.

Как ей устаётся быть такой? Она должна чувствовать себя хуже, чем я, а лицо чуть ли не светится от счастья.

– Женщины ценят хорошее отношение. – настаиваю я, внезапно проникнувшись к их несуществующей паре.

Они бы мило смотрелись вместе. Как я с Маленом. У них были бы зеленоглазые детишки с кудряшками, круглолицые, как Инесса и упрямые, как Разумовский.

Они бы заставили целый мир прогнуться под себя.

Какие бы дети были у меня и Распутина? Светловолосые, голубоглазые. Образованные, как я и сильные, как он.

В горле встаёт ком, и я поспешно проталкиваю его новой порцией горючки. С каждым новым глотком пойло становится всё менее отвратительным. Амур ждёт, пока не заговаривает Инесса, чтобы она точно не слышала нас.

– Не ценят и ты это знаешь.

Зверь делает глоток горючки и задумчиво крутит стакан в руках. Он не пьянеет, в отличии от меня.

– Так ты изводишь ее чтобы понравиться? Следуя твоей извращенной логике, конечно. Ой. Мы же на «вы» …

Разумовский замер. На изуродованном лице проступает лёгкая щетина, делающая его взрослее. Улыбка затрагивает бледные губы и шрамы на левой стороне лица топорщатся.

Зверь чуть старше моего брата Климента. Они бы точно не подружились. Слишком разные – Амур своенравный и дикий, а Климент во всём копирует отца, готовясь стать приемником.

А я? А я просто пытаюсь утопить свою глупую любовь в бутылке горючки в компании головорезов.

Я бы удивилась собственной разговорчивости, если бы не наслаждалась каждым мгновением легкости, окутавшей тело.

– Я делаю это для того, чтобы держать дистанцию.

Он смотрит на нее хищно. Изучает каждое движение, хмурясь и раздумывая. Внутренняя борьба перестаёт быть внутренней. Все читается на его лице.

Обычно, он либо зол, либо невозмутим, либо натягивает дежурную улыбку, которой он столетия очаровывал придворных дам. Сейчас он кажется таким…человечным?

– Почему ты честен со мной?

Амур вздыхает. Устало и как-то грустно. Потом переводит взгляд на меня. Разумовский выглядит огорченным и раздраженным.

Вот эта гримаса уже более привычна взору.

– Потому что теперь не мне одному разбивали сердце.

Амур говорит тихо, не скрывая злости. Она настолько отчетливо слышится в голосе, что спину обдаёт холодом. Зверь осушает стакан и принимается рассматривать стеклянные грани.

Он знает, что Идэр сейчас с Распутиным? Их пути разошлись окончательно? Почему он сидит здесь и ничего не делает?

– Ты не такой, каким тебя рисуют. – вырывается у меня.

– И какой я?

– Грустный. Вежливый. Ты не создаешь впечатление плохого человека.

– Ты просто не видела, как я ем младенцев.

– Плевать на младенцев и дистанцию, когда такая красотка не справляется! Ты же не женишься на этой безнравственной служительнице Богам?

Разумовский тихо и хрипло смеётся, кусая губы.

– Нет, не женюсь.

Амур выглядит расслабленным и настолько глубоко увязшим в своих мыслях, что в нем никак нельзя увидеть жестокого убийцу. Возможно, из-за того, что обезображенная сторона лица вне поля зрения.

Из-за него я пробыла в подземелье столько лет. Он должен был прийти раньше.

Как бы я не хотела переключить свою ненависть с Малена и Идэр на Разумовского – у меня не выходит. Он просто царская гончая, отгрызшая руку, которая его кормила.

И правильно сделал.

– Зачем вам это, княжна? Решили попробовать себя в сватовстве?

– Затем, что я устала от…всего. Пусть хоть что-то радует глаз.

– Почему не вернёшься домой, к сёстрам?

Икаю.

Такого вопроса я не ожидала.

Елена – старшая сестра. Красивая и умная, начитанная и грациозная, она, должно быть, уже замужем.

Клязьма – вторая по старшинству. Лёгкая и цветущая, как весенний ветер. Она была сосватана ещё до того, как моя жизнь рассыпалась на куски.

Ардон – бушующая и неподдающаяся контролю, как лесной пожар. Благословленная Старыми Богами.

Её я встретила в ночь побега. Она знала, что мне приятен Мален и всячески препятствовала нашим встречам. Тогда мне казалось, что она просто завидует, ведь любви ей было не видать. Она – Новый Бог, а все они – мученики. Но она знала. Она всегда знала, что Мален Распутин принесёт в мою жизнь лишь боль и разруху, а я всё равно её ослушалась.

– Им лучше без меня.

– Сама так решила?

– В темнице выбили всё, что делало меня княжной. Я не вернусь домой, потому что у меня его больше нет.

А ещё, потому что отец не стал заморачиваться и искать свою дочь. У него остались ещё три. Более умные, более предусмотрительные.

Опускаю голову. Комната лениво раскачивается из стороны в сторону. Будто я оказалась в трюме корабля. Душно. К горлу подкатывает тошнота. Во рту все еще ощущается вкус горючки и обиды. Поднимаю голову. Зверя нет поблизости. Я даже не заметила, как он встал. Разумовский стоит возле Инессы, облокотившись на стол. Длинные пальцы обвивают стакан, будто бы тот был кубком на званном вечере, пока, свободной рукой, он жестикулирует, параллельно рассказу. В нем есть что-то аристократичное.

Кажется, я сильно пьяна.

Хоть я предлагала Амуру помочь ей, то, что он подошел – уже что-то.

До меня доносится обрывок их разговора.

– Ты так же хорош в готовке, как в утоплении?

– Первое – в утоплении хороша ты, а второе – если бы в этом преуспел я, то ты бы не готовила сейчас ужин.

Ощущение легкости и головокружения исчезает, когда на тесной кухоньке появляется темнокожая восточная девушка. Идэр, растрепанная и помятая даже не попыталась скрыть свои похождения! Какой позор! Раскрасневшаяся кожа с блестящими следами ещё не обсохшей испарины, волосы торчат в стороны. Идэр спотыкается о мои ноги, плавно двигаясь к обеденному столу. Могу поклясться, она сделала это специально.

Понравилось?

Делаю глубокий вдох. Теплый воздух расползается внутри. Как отчаяние или опухоль. Дрожь возвращается с новой силой. Идэр усаживается прямо на стол, закинув ногу на ногу.

– Чем занимаетесь?

Инесса предостерегающе цокает, почти незаметно мотая головой. Амур, однобоко улыбаясь, указывает взглядом на Идэр, подначивая. Инесса толкает его плечом. Идэр обводит каждого из присутствующих высокомерным взглядом, останавливаясь на мне. Близость Амура и Инессы она предпочитает не замечать.