Крепостной Пушкина

Глава 25 В которой Степан получает урок

Выход журнала получился сверхуспешен. Подобного даже Степан не ожидал. Память подсказывала, что в его реальности (впрочем, считать ли реальностью то, что ни он, ни кто-либо из знакомых не видел, а знал из источников, подчас противоречивших друг другу?) «Современник» был немного кому интересен и провалился, собрав около 600 подписчиков, что не смогло окупить производство. Сейчас же первая тысяча экземпляров ушла за несколько дней и срочно допечатывались ещё две.

Пушкин уступил его доводам и согласился на эксперимент. Во-первых, Степан настоятельно требовал отбросить название «Современник», заменив его на «Вокруг слова». Во-вторых, решительно изменилось содержание. Здесь следует сказать поподробнее.

Открывший журнал читатель первым делом видел стихотворение «Скифы» за авторством Степана Афанасиевича, как и было печатано, без фамилии. Далее следовало «Бородино» того же автора и ряд других, не менее острых произведений.

Затем шла «Пиковая дама» самого Пушкина (Степан ликовал, увидев повесть, опасаясь, что своим вмешательством чрезмерно изменил ход истории и ряд произведений «пропадёт»).

Следующей он поставил фантастику Одоевского, но по-своему. Мужик повёл себя столь напористо и решительно, что Владимир Фёдорович спасовал, согласившись, как и Пушкин, на внесение корректировок. Был изменён год описываемых событий — с 4338 на 2034. Содержание в основном осталось прежним: миром правили империи России и Китая, который воевал с «одичавшими американцами» и «перенимал русские манеры». Говоря по правде, именно этим Степану текст и понравился. Москва и Петербург в воображении Одоевского превращались в один город под хрустальной крышей, что ещё больше восхитило самоназванного корректора, люди жили как в сказке, общаясь друг с другом через магнетические телеграфы, путешествовали в воздушных кораблях и наслаждались изысканной пищей, например, сгущённым азотом и ананасной эссенцией. Наверху, над текстом, так и было указано — фантастика, со знаком вопроса в конце слова. Одоевский желал сохранить инкогнито, отчего автор указывался как Рюрирович.

За фантастикой расположилось несколько пустых страниц, не считая надпись сверху «Как нам обустроить Россию». Зачем сие — не пояснялось. Пушкин протестовал, но вяло.

Следующим шёл «Дубровский», возвращающий читателя от хрустального града МоскваПитера к менее приглядной действительности.

За «Дубровским» был блок кроссвордов, часть которых составил Пушкин по советам управляющего, за кроссвордами — анекдоты. Здесь уже Степану пришлось признать правоту Пушкина и удалить те из них, за которые, по мнению поэта, «нас убьют, но это ладно, а вот журнал закроют — жалко». После анекдотов читателя ожидали три статьи о недавних пожарах, из которых становилось ясно, насколько бодрый русский дух в минуты опасности превосходит вялый европейский, и статья о чудовищной смертности среди девушек высшего общества по причине людской безответственности.

В заключительной части журнал представлял на суд читателя первые главы детектива и романа-триллера о румынском вампире под шапкой «Новые жанры». Выпуск получился пухлым, приятно пахнущим типографской краской.

Заминка вышла с обложкой.

— Нет, Степан, нет, — морщился Пушкин, — это негодно. Пошло и наивно. Ребячество. Идея хороша, но выглядит дурно.

— Да что не так, Александр Сергеевич? — не понимал Степан, который желал видеть на обложке Геракла, отсекающего головы Лернейской гидре.

— Тебе недостаёт вкуса.

— Ну, извините, — заворчал мужик, — мы в лицеях не обучались. Но, может, тогда изобразить Прометея?

— Каким же образом?

— Самым простым. Прикован к скале, орёл клюёт ему печень. Но орёл двуглавый!

— После такого как бы нам в путь до Нерчинска не махнуть.

— Да отчего же⁈

— Прометей нёс людям огонь знаний. А орёл двуглавый ему печень готов выдирать, лишь бы не допустить подобного? Прекрасная мысль. Оригинальная.

— Хм. Ваша правда, барин, не подумал.

— И как это изобразить — подобную жестокость? Любой глава семьи возмутится. Вдруг женщины увидят. Они любопытны.

Степан хотел было отпустить комментарий на этот счёт, но не стал. Пушкин был прав.

— Но что же тогда?

— Тебе непременно хочется украсить обложку рисунком, отсылающим к древним мифам?

— Непременно, Александр Сергеевич. Отсечённая голова Горгоны тоже не годится, как понимаю.

— Правильно понимаешь. Тогда… пусть будет подвиг Геракла, пусть. Но другой. Изобразить, как он вытаскивает на свет божий треглавого пса. Цербера.

— Интересно.

— По сути посыл твой, если верно я его понял, останется прежним, но выражен тоньше. Изящнее.

— Вы гений, Александр Сергеевич, — Стёпа изобразил шутовской поклон, — так и сделаем.

Всё-таки Пушкин не уследил. Степан — из лучших побуждений и привычки доделывать, улучшать работу до последнего момента — перестарался. Номер был раскуплен действительно быстро, причём заметная часть выпуска, около двухсот экземпляров, приобретена лицами купеческого и крестьянского сословий. О причинах столь неожиданного интереса к нерелигиозной литературе пока оставалось только догадываться, и Стёпа сделал мысленно зарубку в памяти — разобраться. Но вот у некоторых представителей сословия дворян возникли вопросы, и они не преминули их задать.

— Что это, Стёпушка? — Пушкин был вынужден лично вернуться за ответами.

— Это? А это… гороскопы, барин. Удачная задумка. В последний час вспомнил, еле успел наборщик.

— И почему же я не видел раньше сию удачную задумку?

— Так я и говорю вам, поздно сообразил. В редакционный номер не вошло, а в серию — да.

— Мне казалось, что мы договорились.