Страница 73 из 91
— У тебя острый ум, дорогой управляющий из глухой деревни. Но запрещение масонства ставило крест на подобной мысли, пусть она и верна. Оставалось другое.
Пушкин задумался и на время погрузился в свои мысли. Степан не мешал. Ему действительно было жаль этого человека, но упускать подобного случая откровенности он не мог и потому ждал.
— Пётр Романович пишет, что в Париже сгорела опера, — вдруг сказал Пушкин.
— Опера?
— Да, не сходить тебе в неё. Пока не отстроят, во всяком случае. Долли расстроится.
— Будет вам, Александр Сергеевич, — поморщился Стёпа, — не поминайте её, пожалуйста. Верите — две недели на стакан глядеть не мог.
— Это куда лучше, чем если бы ты не мог глядеть на женщин, — серьёзно заметил Пушкин, — но каково везение Петра Романовича. Стать свидетелем трёх грандиозных пожаров за месяц. Право, даже страшно. Может, отправить его в Стамбул?
— Сильно сгорело?
— О, да. Пожар был, по его словам, на уровне. Давали «Дон Жуана». В конце всё и произошло. Когда появилась статуя Командора и призвала негодяя к раскаянию, тот дерзостно отказался. Тогда огонь охватил зал и фурии уволокли его в ад. Обычное представление — но в этот раз огонь действительно охватил зал. По выражениям Петра Романовича, сгорело всё «к чёртовой матери, не хуже, чем в Лондоне». Вот так.
— Бывают в жизни совпадения.
— Знаешь пословицу — «Держи друзей близко, а врагов ещё ближе»?
— К чему вы это, Александр Сергеевич?
— Возвращаясь к нашему разговору. Государь понял, что, если он планирует сохранить трон за династией, ему следует как-то обезопасить себя от разного рода неожиданностей.
— Разумно.
— Противно. У императора рыцарский характер. Ничего он не желал бы так сильно, как открытого боя с врагами. Увы, это невозможно.
— Но какие именно враги могут быть у царя? Чего они хотят? Разве не каждый своего — и тем мешают друг другу?
— Эх, Степан. Раз уж ты сообразил о роде моей деятельности, мог бы предположить о некотором разочаровании в природе человека с моей стороны.
— Если вы сами говорите, то, может, проясните немного? Догадки — не есть уверенность.
— А что именно ты подумал?
— Что вы разгадываете зашифрованные письма.
— Ну да. Так и есть. Жить на что-то надо. Так уж сложились обстоятельства.
— Вам не нравится?
— Нет. Разгадывать интересно. И я добился серьёзных успехов. Но читать уже разгаданное — мерзко.
«Я был прав, — подумал Степан. — Мой дорогой поэт — дешифровщик. Удивительно. Но, если подумать и вспомнить, что это век гуманитарного образования, ничего странного. Одни мастера слова маскируют, другие снимают покров тайны. Но наше всё скромничает. Судя по всему, он просто заноза у оппонентов. И очень большая».
— Вас беспокоит моральная сторона вопроса?
— Нет. Мне противно видеть людей, которым нельзя сказать в лицо, что знаешь о них такое, после чего руки не подать. Ведь это не мои тайны.
— Вы упоминали о «Гидре». Что это? Новая организация?
— А какие, по-твоему, вообще цели у подобных обществ?
— Власть? Деньги? Занять время? Чувствовать себя значимыми?
— По существу ты прав. Но «Гидра» — нечто особенное. Неясно кто в нем состоит, что само по себе абсурд. Загадка. Как и его глава. Угадаешь прозвище, за которым он маскируется? Ты ведь любитель древней Греции, как я понял.
— Понятия не имею, барин. Зевс? Юпитер?
— Подумай хорошенько. Не перебирай. Как бы ты назвал себя, находясь во главе общества, что проповедует отказ от всего святого? Исповедует культ силы? Считает только себя и своих последователей достойными жизни? Объявляет всё устройство общества ложным? Отвергает право монархов и монахов быть представителями Господа, отвергает самого Господа? Ставит целью уничтожение государств и религий? Дошло до всего этого под идеей борьбы за правду? Это ни разу не масоны, говорю абсолютно точно.
— И такое вот общество существует? Но это абсурдно.
— Почему?
— Власть имеющие не станут рисковать настолько, чтобы подвергать себя опасности. Одно дело — посадить угодного царя, а неугодного свергнуть. Такое понятно. Ослабить монархию, ввести ограничения в виде конституции — тоже понятно. Но то, что вы говорите… такое общество разрушителей не способно существовать. Даже обычная революция пожирает своих детей. Представить подобное общество… в нём или фанатики, или обманщики. Последние победят, когда первые устанут от себя и уничтожат друг друга. Достаточно им не мешать.
— Увы, но факты говорят об обратном. Такое общество существует. И во главе его некто, именующий себя…
— Прометей?
Пушкин прикрыл усталые глаза. Ночь обещала быть долгой.
— И раз вы столь серьёзно относитесь к этой «гидре», то она должна была проявить себя не только на словах? А я ничего подобного не слышал. Погодите! То зверское убийство Калашниковых и странное письмо с отборным бредом — это они?
— Возможно.
— Тогда вы в ещё большей опасности, чем я думал. Мне представлялось, что угрозу вам несёт знание некоторых деталей чьей-либо деятельности, характер которой предпочитают скрывать. Одного пронырливого голландца, например. Не более того. Теперь чувствую себя как в паутине. Помогите разобраться.
— Каким образом, если я сам не понимаю?
— Расскажите что можете, или, что посчитаете возможным. Сделайте милость.