Овцы смотрят вверх

Это газ

Оставив половину тарелки недоеденной (в кофейне, где он обычно завтракал весь последний год, было довольно посетителей, но обычному человеку сидеть бок о бок с легавыми неуютно, а потому столики вокруг его стола оставались пустыми), Пит Годдард встал, подошел к кассе и решил дождаться сдачи. Через дорогу, на щитах, закрывавших здание, где раньше располагался магазин сельхозинструментов и кормов для домашних животных (хотя он исправно торговал совсем не этим, а снегоходами, запчастями к мотоциклам и прочим спортивным железом), а теперь, после реконструкции, должны были продаваться дорогие апартаменты, а еще открыться тауэрхилльские отделения банков «Америкэн Экспресс» и «Колорадо Кемикэл», он увидел с дюжину нарисованных краской черных черепов со скрещенными костями внизу.

Картинка соответствовала его настроению. Накануне вечером они с Джинни устроили вечеринку по поводу первой годовщины своей свадьбы. Во рту у него было черт знает что, а голова ныла немилосердно, да к тому же Джинни пришлось встать как обычно, потому что она тоже работала, на гидропонной ферме Бамберли, а он не исполнил данного ей обещания убраться на кухне и в гостиной, и теперь, когда она вернется вечером, то увидит весь вчерашний бардак… Да, еще это пятно у нее на ноге! Вроде не болит, но все-таки… Правда, у них на ферме есть доктора. Должны быть, во всяком случае.

Девушка-кассир, неприязненно глянув на Годдарда, уронила в его ладонь несколько монет и, отвернувшись, продолжила болтать с приятелем.

Часы на стене были единодушны с ручными часами Годдарда – у него было ровно восемь минут на четырехминутную поездку до участка. Но на улице стоял жуткий холод, да еще и с ветерком в придачу. Для туристов, лазающих по склонам Маунт-Хейз в поисках местной экзотики, это, может, и неплохо, но для полицейского, который по морозцу вымеряет длину тормозного пути разбившегося автомобиля, откапывает из снега обмороженный труп или разбирается с мелкой кражей, совершенной бедолагой, выброшенным с работы, в такой погоде нет ничего хорошего.

Причем воруют как мужчины, так и женщины.

А может быть, перед уходом… Возле входной двери стояла большая красная штуковина с зеркалом в верхней части. Установили ее здесь прошлой осенью. Японская. На никелированной пластине сбоку начертано: «Митсуяма. Ософай». Выглядит эта штуковина как медицинские весы. Нужно встать на платформу внизу, у пола, и вставить в щель монетку в двадцать пять центов. Курить при этом запрещается. Заплатив, подносишь физиономию к черной мягкой маске на уровне лица. Ее прикосновение напоминает поцелуй крупного животного. Отвратительно!

Обычно Пит Годдард смеялся над теми, кто пользовался этой штуковиной, – здесь, в горах, воздух был достаточно чист, а кислорода в нем хватало, чтобы обойтись без разовой подпитки, если собрался идти куда-то далеко. С другой стороны, люди говорят, что это – отличное средство от похмелья.

Пит обратил внимание еще на несколько деталей (он очень гордился тем, что был способен обращать внимание на мелкие, но значимые детали – когда его испытательный срок закончится, он попытается перейти в следственный отдел; в конце концов, женатый человек по определению амбициозен): зеркало, изогнувшееся вокруг маски, дало трещину. Щель для монеток в зазубринах, будто кто-то пытался открыть машинку с этой стороны ножом и забрать деньги.

Пит вспомнил о водителях, убитых из-за содержимого разменных аппаратов, установленных в автобусе.

Повернувшись к официантке, он произнес:

– Мисс!

– Что?

– Ваша кислородная машинка…

– О черт! – произнесла девушка, щелкнув кнопкой на кассе. – Только не говорите мне, что этот вонючий аппарат опять полетел! Вот ваш четвертак. Можете пойти в аптеку на Тремонт-стрит, у них там три таких же урода…

Холод, тишина и покой

Белоснежная плитка, белая эмаль, нержавеющая сталь… Здесь говорят приглушенно, тихо, словно в церкви, но исключительно из-за эхо, которое гулко отскакивает от твердых стен, пола и потолка, а совсем не из уважения к тому, что спрятано за дверками, которые вертикально поднимаются от высоты колена к голове и уходят горизонтальными рядами далеко вправо и влево. Дверки эти напоминают крышки печей, только предназначены печи не для жарки и парки, а для охлаждения и замораживания.

Мужчина, идущий впереди, тоже весь в белом – халат, брюки, хирургическая маска, которая болтается у него на подбородке, нелепая тесная шапочка, прикрывающая волосы. Даже пластиковые туфли – и те белые. Если не принимать во внимание цвет ее костюма (уныло-коричневый), то здесь, кроме белого, присутствует еще только один цвет.

Кроваво-красный.

Навстречу им шел работник морга и толкал перед собой тележку, нагруженную небольшими белыми контейнерами из навощенной бумаги. К каждому из контейнеров была пришпилена красная этикетка, говорящая, в какую из лабораторий нужно доставить образец. Пока человек с тележкой и ее спутник обменивались приветствиями, Пег Манкиевич успела пробежать глазами несколько этикеток: «108562, СЕЛЕЗ. ПОДОЗР. ТИФ», «108563, ПЕЧ. ВЕРИФ. ДЕГЕНЕР. ИЗМ», «108565, АНАЛИЗ ПО МАРШУ».

– Что такое «анализ по Маршу»? – спросила она у доктора.

– Исследование на присутствие стрихнина, – ответил доктор Стэнвей, скользнув мимо тележки и продолжив движение вдоль бесконечных рядов холодильников, за дверцами которых находились мертвецы. Доктор был неестественно бледен, словно окружение, в котором он существовал, выбелило его и уничтожило в его внешности присутствие каких бы то ни было красок: щеки цветом и фактурой напоминали контейнеры для органов, которые только что проехали мимо них, волосы были пепельно-белыми, а глаза, белесо-голубые, смахивали на два озерца мелкой воды. Пег он понравился больше, чем все прочие мужчины-работники морга, – он был начисто лишен эмоций (может, он гомосексуалист?), а потому не прилипал к ней похотливыми взглядами, как это успели сделать все без исключения его коллеги-мужчины, с которыми Пег успела столкнуться в морге.

Черт! Может, следовало помыться с купоросом?

Пег была хороша собой: стройная, пяти футов и шести дюймов, с бархатистой кожей, огромными темными глазами и губами сочными, как персики. Как нынешние персики. Но ей была ненавистна собственная внешность, поскольку Пег понимала – она обречена быть постоянным объектом охоты со стороны мужчин, коллекционирующих скальпы, изготовленные из женского лобкового волоса. Пег пыталась снизить градус женственности в своем облике и поведении, добавить мужеподобия; но и это не помогало: мужчинам нравится преодолевать препятствия, и они не оставляли ее своими похотливыми приставаниями даже в этом случае. И теперь, без всякого макияжа, без духов и украшений, в намеренно убогом коричневом костюме и разношенных башмаках, Пег представляла собой горшочек меда, вокруг которого бесконечно и назойливо жужжали пчелы.

Готовые немедленно выпрыгнуть из штанов в ответ на ее совершенно нейтральную улыбку.

Чтобы отвлечь себя от невеселых мыслей, она спросила, продолжая разговор про «анализ по Маршу»:

– Там что, убийство?

– Непреднамеренное. Фермер в Ориндже опрыскивал фрукты запрещенными препаратами. Заявление поступило в тамошний окружной суд.

Доктор Стэнвей, скользнув глазами по рядам пронумерованных дверок, наконец сказал:

– Пришли.

Но открывать нужную дверцу не торопился.

– Выглядит он так себе, – сказал доктор. – Машина вышибла ему мозги.

Пег поглубже засунула кулаки в карманы костюма, чтобы доктор не увидел, как побледнели у нее костяшки пальцев. Человек, лежавший внутри, при благоприятном раскладе, кстати, мог оказаться тем самым вором, что украл у Децимуса его документы…

– Ничего страшного, – сказала она.

Нет, это был не вор.

Вся правая сторона черной головы была, мягко говоря, смята. Кроме того, нижнее веко на правом глазу оторвано и кое-как прилеплено на место, отчего видна нижняя сфера глазного яблока. Глубокая кровавая ссадина шла от уголка рта и скрывалась под подбородком. А череп был раздроблен до такой степени, что его пришлось обмотать пластиковой лентой, чтобы не развалился при транспортировке.