Большие дела

— Егор! — с трудом, делая над собой усилие, чтобы не разораться, говорит она. — Ну детский сад, честное слово. Ты, как ребёночек. Кулачками помахал и бабайка убежала, да?

— Нет, это ты как ребёночек, Ириш. Ребёночек, закошмаренный бабайкой. Будешь терпеть, лишь бы только никто ничего не узнал и не подумал, так что ли? Надо было его вообще грохнуть, сучёнка этого. Он что, звонил тебе?

— Так! Заткнись! Не могу этот детский лепет слушать. Да, он звонил.

— И?

— И? Сказал, что пока не сообщил милиции твоё имя, сославшись на частичную потерю памяти, но может это сделать в любой момент.

— Да, мне это известно. Но у меня имеется прекрасное и железное алиби. Так что он тут пролетает.

— Алиби? Да кому нужно твоё алиби? Кто его проверять-то будет? Сам подумай головой своей. Короче, он сказал, чтобы я приехала сегодня к нему в больницу.

— Чего⁈ Ты его послала, надеюсь?

— А если я не приеду, он сообщит, что это был ты.

— Ира, ты что, он этим теперь всю жизнь тебя шантажировать будет?

— В том-то и дело! Ты видишь, что ты натворил, балбес⁈

И она всхлипывает. Это уж вообще неожиданно.

— Ир, но только не говори, что ты к нему поедешь. Нет, Ириш, не вздумай! Пошёл он в пень. Пусть говорит, что хочет, вот увидишь, ничего не получится у него. Сейчас прекрасная возможность от него освободиться!

— Егор! Какой ты баран упёртый! Если он скажет, что это ты, они тебе всю жизнь переломают. Нет! Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя…

— Ирина! — перебиваю её я. — Остановись! Я знаю то, о чём ты даже не имеешь представления. Я видел таких мудаков, как он. Если только покажешь слабину, он будет бить в неё снова и снова раз за разом. Если увидит, что я тебе небезразличен, он будет выматывать тебе все жилы, а ещё будет тебя избивать, за это. Сначала будет бить так, чтобы никому не было видно, а потом совсем оскотинится и перейдёт все границы. Слушай меня. Я тебе говорю совершенно серьёзно, я ему глотку перережу, если ты к нему сунешься. Я узнаю, не думай. У меня там знакомый лежит в соседней палате. Он всех сестёр уже коррумпировал. Они сразу донесут. Ты слышишь меня? Я не шучу. Не хватало ещё, чтобы твоё имя трепали в связи с этой мразью.

Она смотрит на меня широко открытыми глазами и даже чуть приоткрытым ртом.

— Егор… ты что… правда готов убить за меня? — наконец спрашивает она.

Блин… перебор вышел… Слишком убедительный монолог получился.

— Да, Ириш, могу. И тебя тоже, если не послушаешь.

Она не реагирует, задумываясь.

— Слушай, — наконец, возвращается она из мира блуждающих мыслей. — А как ты думаешь, какая разница в возрасте у Галины и Бориса?

Опаньки, куда это нас занесло.

— Семнадцать лет, — уверенно говорю я.

— Ты так думаешь?

— Нет, знаю. Она мне сама сказала.

— Когда это? — хмурится Новицкая.

— Когда мы с ней уединялись в кабинете.

— Балбес ты, Брагин. Дитё малое, честное слово.

— Но мы не знаем точно, любовь у них или только дружба. Галя говорит, дружба. С другой стороны, она дама замужняя, что она ещё сказать-то может…

Мы сидим ещё какое-то время и даже съедаем по эклеру и выпиваем по чашке кофе.

— Ты поняла меня? — спрашиваю я на прощание.

Она ничего не говорит, только вздыхает, показывая, что не по своей воле подвергает меня опасности быть отданным в руки милиции.

Когда мы выходим, она замечает Пашу с Игорем.

— Ой, Павел, здравствуйте, — говорит она. — Какое совпадение. Вы тоже это кафе любите?

— Мы с ребятами шли по делам, — поясняю я. — А когда мы с тобой поговорили по телефону, нам пришлось поменять намерения.

— Ой, простите меня, — кивает Новицкая. — Я даже не знала, что ваши планы сбила… Егор мне не сказал…

— Ничего, — милостиво извиняет её Паша, — мы всё наверстаем, это не проблема.

Ирина уходит вершить комсомольские дела, а мы с моим маленьким корпусом стражей контрреволюции едем к Скударнову.

— Ну что, Даниил Григорьевич, — говорю я осматриваясь. — Кабинет у вас хороший, сразу видно большой начальник заседает.

На самом деле, кабинет не такой уж и большой, и хвалю я его лишь из вежливости. Внешняя торговля находится в монополии государства. Там всё чётко и идёт более-менее по накатанной колее. Остаётся щипать частников, пассажиров «Аэрофлота», вывозящих ценности внутри организмов и в чемоданах с двойным дном.

Так что формально для Куренкова стать замом таможенного начальника, конечно, повышение — Москва, всё-таки, и всё такое. Но в плане реальных перспектив не так уж и много открывает для него эта должность. Но план-то состоит в том, чтобы использовать внешнюю торговлю в собственных целях. Не прямо сейчас, но в недалёком будущем.

— Вот именно, — смеётся Скударнов. — Начальник только и делает, что заседает.

— И как успехи по борьбе с контрабандой?

— Да, оказывается есть она, не выдумка. Ввозят и вывозят граждане запрещённые товары, можешь представить?

— Ну, а почему нет, могу, конечно. Иконы, икра, бриллианты, золотая пыль, что ещё?

— Валюта, художественные ценности, запрещённая литература, антиквариат. Да, много чего, на самом-то деле. В общем, дел хватает. А ты как?

— Да, нормально, тоже дел хватает. Думал сегодня домой улететь, а нужно ещё задержаться ненадолго. Когда выберете время поужинать? Дядю Юру возьмём, пока он тоже здесь, Георгия Леонидовича, опять же. Посидим, как старые охотники, кабаниху добрым словом помянем.

— Сегодня не получится, — качает головой Скударнов. — Жена гостей позвала, а вот завтра, почему бы и нет. Можем забуриться куда-нибудь.

— Что же, ради такого дела я ещё поживу в столице. Ладно, рад, что вас проведал, Даниил Григорьевич, не буду отвлекать от государственных дел. Только у меня есть просьба. Она необязательная, разумеется, так что если окажется трудновыполнимой, то никаких проблем.

— Говори, чем смогу — помогу.

— Мне одного типа пробить надо, — говорю я. — Только у меня данных не так много.

— Пробить? — удивляется Скударнов. — Это как?

— Ну, выяснить, кто такой, кто за ним стоит, что за человек.

— Хм… Это, наверное, в милицию надо с такими вопросами, — разводит руками генерал. — Даже и не представляю, как это сделать можно…

— Да он военный, Даниил Григорьевич, — объясняю я. — Я потому к вам и обращаюсь. Может быть у вас есть возможности такие…

— Военный? — задумывается он. — Ну, военного можем попытаться пробить. Мише Мальцеву могу попробовать позвонить. Он у нас кадрами занимается…

— Вот спасибо большое. Я вам на листочке вот здесь напишу, ладно? Майор Голубов Арсений. Закончил наше училище связи. Форму носит лётную. Живёт в Москве и служит здесь где-то наверное.

Я Скачкову уже позвонил, попросил его попытаться что-то разузнать. Он в училище всех знает. Может личное дело найдёт или ещё что. Или кто из преподов его помнит, хотя времени прилично прошло с выпуска.

Скударнов берёт листочек и, пробежав по строчкам глазами, кивает:

— Ладно, Егор, попробую что-нибудь разузнать. А зачем он нужен-то тебе?

— Да как сказать, Даниил Григорьевич…

Честно говоря, я не подумал что он может задать такой вопрос и не догадался придумать какое-нибудь более-менее правдоподобное объяснение.

— Он ведёт себя так, будто его папа, по меньшей мере, главком ВВС. Я вот и подумал, а вдруг?

— Ладно, — усмехается Скударнов, — посмотрим, что там у него с папой.

Я благодарю его и откланиваюсь. Выхожу и направляюсь на базу. Честно говоря, чувствую усталость. Бессонная ночь, стрессняк с этим козлом Арсением, беготня по Москве. Время здесь убивается очень быстро. Лихо убивается время.

Может, к этому и удаётся привыкнуть, но кажется мне, что жизнь москвича пролетает процентов на тридцать быстрее, чем жизнь провинциала. Тут в пару мест сбегал и день прошёл, не то что у нас — между горкомом, Дворцом пионеров, рынком, больницей и рестораном «Волна» пять-десять минут в любую сторону. Ладно, не буду забивать голову ерундой, просто приду и упаду в постель. Если её Лида уже освободила.

Конец ознакомительного фрагмента.