Страница 87 из 92
— Если Гитл не поведет меня под хупу, хупы не будет! — пригрозила я будущей свекрови.
Та потупилась, но возразить в том же тоне не решилась.
Соперничество между Дэби и Гитл началось не с дуэли Роз и Гидона Оберзона. Вражда началась со званого ужина, на который Глазеры пригласили меня, Гитл и Кароля, двух последних в качестве родни невесты. Дэби оделась демократично и предложила такой демократичный стол, что Шука и Кароль, пошептавшись, куда-то укатили. Вернулись они с картонками и коробками, в которых разместился царский ужин из ресторана «Цезарь». А Гитл…
Нет, то была не Гитл и не Эстерке, а фрау Минна, уроженка Вены, дочь богача, светская дама! Ее платье смастерила Роз, но на сей раз она обошлась без выкрутасов. Серый шелк и серые кружева, нитка жемчуга и старинные жемчужные сережки. Спросить у Гитл, натуральный ли это жемчуг, Дэби не решилась. Глупо было и спрашивать. Жемчуг говорил за себя. Не знаю, привезла ли его Гитл с собой из отчего дома или взяла напрокат, но выглядел он безупречно. И вообще Дэби выглядела рядом с Гитл как скромная прислуга Белого дома рядом с Жаклин Кеннеди. А какой разговор вела моя Гитл! И как она играла на рояле — сначала одна, потом в четыре руки с Дэби! О! И пусть восклицательный знак покажется вам поднятым вверх указательным пальцем. О!
Простить подобный афронт своей тайной мечте быть доброй волшебницей ленинградской сиротке Дэби не могла. Но взяла себя в руки и почти справилась. Была любезна с Гитл просто до изнеможения. И от души хвалила дизайнерскую работу Роз. Даже обещала прислать ей клиентуру. С хупой, правда, оступилась. Прорвалось. Но и тут все кончилось миром. Гитл решила под хупу не идти.
— Нельзя мне. Не было разрешения.
— Тогда не будет хупы! — пригрозила я снова.
— Как это не будет? — удивилась Гитл. — Неужели не найдем мне замену? Не волнуйся, все само устроится наилучшим образом.
Тон сказанного был ласков, а голосок нежен, но лицо Гитл выражало такую непреклонную решимость, что на сей раз опустить голову и покорно вздохнуть пришлось мне.
За несколько дней до события я собралась с духом и позвонила Симе. Она не стала размахивать над моим ухом волшебной палочкой и шипеть грозно, как злая колдунья, которую не захотели пригласить на свадьбу подопечной принцессы. Напротив, наша непробиваемая Сима жалобно ныла, всхлипывала и вздыхала. Как же ее не позвали на свадьбу кровиночки, которую она лелеяла еще до того, как эта кровиночка родилась? Как же это?! И все из-за проклятого Паньоля!
— Я не могла пригласить тебя из-за Гитл.
— Какая еще Гитл? — мрачно поинтересовалась Сима.
— Вдова реб Меира, которого ты…
— Ладно. Желаю счастья! — торопливо сказала Сима и повесила трубку.
Между тем день свадьбы приближался и виделся лавиной, которая вот-вот погребет под собой весь мирный, лучащийся покоем пейзаж, который так радовал глаз.
— Перестань! — неожиданно рыкнул Шука, озверевший от споров. — Не хочу больше слышать про конгрессменов, хасидов, реформистов, миснагедов и апикойресов! Завтра мы уплываем на моей яхте на Кипр. Вернемся за день до свадьбы. Собирайся!
И мы уплыли просить благословения у Киприды. Правда, Шука не знал, кто она такая, а я не стала ему объяснять. За время нашего отсутствия Глазеры сняли райский сад у одного богача, которого они все равно собирались пригласить. И заказали три кейтеринга разной степени кошерности, решив рассадить три категории наших гостей так, что одну от другой отделяли плотные куртины роз. А розы в Израиле — это вам не индивидуальные кустики, а облака сиреневого дыма или пылающие багряным огнем заборы из мощных колючек.
Хупу поставили так близко к куртинам, что ни кочатинские хасиды, ни американские консерваторы, ни апикойресы-эпикурейцы не могли бы вцепиться друг другу в волосы, если бы и захотели. Каждый стоял в своем коридоре из роз и видел то, что ему показывали. А лезть сквозь колючки, чтобы выяснять отношения, да еще на свадьбе, — кому оно надо?
Отдавали меня Шуке Малка и Иче Цукер. А Гитл пристроилась между куртинами, где, по ее и по моему мнению, не хватало одного куста, — аккурат между хасидами и эпикурейцами.
— Где же мне еще стоять? — она дотронулась до своих золотистых волос, не покрытых ни косынкой, ни шляпкой, и печально улыбнулась. — Буду стоять тут и смотреть прямо на тебя. А ты смотри на меня и ничего не бойся.
Поскольку читатель не осведомлен во всех нюансах еврейских правил хорошего тона, изложенных в сборнике под названием «Накрытый стол», смущение Гитл требует объяснения. Дело в том, что кочатинские хасиды, да и все прочие истинно религиозные евреи, не переносят вида женских волос. Замужняя женщина должна даже не просто спрятать волосы под косынку или шляпку, а налысо их сбрить. Но Шлойме рычал и размахивал кулаками, не позволяя Гитл ни обрить голову, ни покрывать золото волос шляпками или платками. Когда Гитл вернулась из России в Ришон, ей уже было за сорок, и по всем Божеским и человеческим законам золотистые кудри должны были вскоре поседеть. Кочатинский ребе решил, что, когда это случится, Шлойме образумится и позволит жене покрыть голову.
Но волосы Гитл не седели. Сама рабанит Бренделе срезала клок волос с ее головы, чтобы проверить, не красит ли Гитл волосы, — избавь, Господи! Ответ специалистов был твердым и однозначным: не красит. И ни одного седого волоса! Не чудо ли? А раз имело место чудо, то Гитл оставили в покое. В синагогу она приходила с покрытой головой, а на улице хасиды старались ее не замечать. Вот потому Гитл определила себе место между хасидами и эпикурейцами, которых евреи называют «апикойресами».
Вклинить эпикурейцев между Кочатином и американскими реформистами предложил Динин муж-конгрессмен, рассудив, что хасидам нет дела до людей неверующих, в отличие от тех, кто верит не так как надо. А вот чтобы американским реформистам, ежедневно совершающим непотребства как бы во славу Имени Божьего, было дозволено присутствовать на свадьбе, в результате которой должен появиться на свет Мессия, — нет, от одной этой мысли в жилах учеников обеих кочатинских ешив закипала кровь.
И Гитл, не менее мудрая, чем конгрессмен, решила укрепить кордон и расположилась в таком месте, где закипевшая кровь могла, упаси господь, пролиться. Встала на место недостающего розового куста. На всякий случай и чтобы не понадобилось! Только ее я и запомнила из всей этой суматохи. Как она была хороша! Солнце дрогнуло на небосклоне и, направленное рукой опытного осветителя, чуть переместилось вправо, чтобы от волос Гитл пошло требуемое свечение и сияние. Я услышала «…и сияло лицо его» из уст сурового талмудиста и благодарно кивнула. Слова эти, относящиеся к законодателю Моше-рабейну, были лишними в обряде кидушин.
Сказал их суровый ребе как бы невольно или даже помимо собственного желания, ухватив краем глаза сияющее лицо Гитл. В том, что слова относились именно к ней, я уверена, потому что перехватила его взгляд. Но когда я рассказываю об этом в присутствии Шуки, мой супруг добродушно ухмыляется. Он не слышал этих слов. И считает, что талмудист их не произносил и не мог произнести.
Я думала, что Шуку будут раздражать гости, приглашенные Гитл, а он, напротив, все порывался попасть в руки кочатинских хасидов, которые таскали его на стуле, вертели в своем диком танце и так хлопали по спине, что легкие опадали и дыхание на секунду задерживалось.
А с музыкой вышло так: решили не приглашать клезмеров, иначе дикий хасидский оркестр совершенно заглушит изысканный джаз, все музыканты которого когда-то были учениками моей свекрови. Но оркестр на хасидской трети пространства все же появился. Я подумала, что его пригласила Гитл или привели с собой хасиды. Несколько раз порывалась об этом спросить, но все забывала. Простить не могу себе этой забывчивости!
Я носилась между отсеками для гостей, заключенными в куртины роз. Папа Глазер пригласил одну киногруппу. Его дочь Дина заказала еще одну, а ее братец притащил третью из США. Камеры гудели безостановочно. Встань сюда, сядь туда, подойди к пятому, седьмому, тридцатому столику, нагнись, выпрямись, улыбнись, пройдись, замри на месте. Жена американского сенатора потеряла брошку. Какие-то люди ищут месье Дювалье, он им нужен срочно. Кто такой этот месье и как он выглядит? Он приехал из Парижа с Чумой? Да нет же! Дювалье из Америки. Тогда поищите Дину. Да, тут все кошер, но в разной мере. Слева — для консерваторов, справа — для гурманов, а «глат кошер» — за теми кустами.