Страница 98 из 129
А г н е с с а П а в л о в н а. Я знаю, ты меня переговоришь. Но факты — за меня. Молодое должно соединяться с молодым, а старое.
П е т р Е в г р а ф о в и ч. Повторяю, в каждом случае это требует доказательств. И пока их нет… (Иронически.) А тут реальность. (Пауза.) Но мне, пожалуй, пора.
А г н е с с а П а в л о в н а. Минутку. Скажи, а ты никогда не чувствуешь себя одиноким?
П е т р Е в г р а ф о в и ч. Нет. Я считаю — одиночество внутри человека. Мне, например, никогда не бывает с собой скучно. Мне всегда есть о чем с собой поговорить.
А г н е с с а П а в л о в н а. Петя, а ведь я все еще люблю тебя… И я… сохну от одиночества. Неужели ты меня никогда не простишь?
П е т р Е в г р а ф о в и ч (поспешно). Простил, простил. В этом не сомневайся. Не мучай себя. Совсем простил. И все забыл.
А г н е с с а П а в л о в н а. Все?
П е т р Е в г р а ф о в и ч. Все.
А г н е с с а П а в л о в н а. А я все помню. И твои белые брезентовые туфли со сбитыми каблуками…
П е т р Е в г р а ф о в и ч. Это помню.
А г н е с с а П а в л о в н а. …и как ты впервые мне сказал…
П е т р Е в г р а ф о в и ч (прерывая). Это забыл. Я тебе вот что хочу сказать, Ася. Я шел сюда и очень боялся. Видишь ли, все эти годы я каким-то чертом все время тебя помнил. И боялся — приду, а все сызнова. А с годами я уже как-то, знаешь, притерпелся. А когда пришел, что-то словно отвалило. Впервые освободился. Может, это жестоко, но не хочу лукавить, это честно. Но ты знай — я тут. Пока жив, для тебя я тут, рядом. Это я к тому, что ты сказала: одиноко тебе. Все-таки ведь было у нас с тобой и хорошее. Так что — не скорби. (Поцеловав ее, идет к двери.)
А г н е с с а П а в л о в н а. Я провожу тебя. (Встает.)
Звонок в дверь.
Кого это еще нелегкая?.. Ах да, из головы вон. Погоди. (Выходит открывать дверь. Слышен ее голос: «Вот как?» Возвращается.)
Входят В л а д и м и р и В а р я.
Ну, вас как будто знакомить не надо.
П е т р Е в г р а ф о в и ч. Не надо. И я, кстати, ухожу.
В л а д и м и р. Петр Евграфович, прошу, задержитесь на секунду. Я специально заскочил за Варей, чтобы при ней принести вам свои глубочайшие извинения. Простите великодушно. Я вел себя тогда как самый последний хам.
П е т р Е в г р а ф о в и ч. Не скромничайте.
В л а д и м и р. Нет, правда. Исключительно по серости.
П е т р Е в г р а ф о в и ч. И не прибедняйтесь.
В л а д и м и р. Вот Варя тоже хочет произнести какие-то слова.
В а р я. Да я, собственно… Вова заехал за мной в общежитие неожиданно… Но я все равно, Агнесса Павловна, собиралась вам сказать. Не смогу я больше к вам ходить. Сами понимаете — работа в библиотеке, учеба… Времени совсем…
А г н е с с а П а в л о в н а. Жаль, очень жаль.
В а р я. Но я очень, очень рада, что у вас тут все так… И вам, Петр Евграфович, спасибочки. Вы были для меня…
П е т р Е в г р а ф о в и ч. Всего лишь восемнадцатым верблюдом, Варя.
В л а д и м и р. Каким, каким?
А г н е с с а П а в л о в н а. И я не поняла.
П е т р Е в г р а ф о в и ч. Это наши с Варей сказочки. Но мне действительно уже пора.
В л а д и м и р. Петр Евграфович, а может, в знак полного прощения, буквально на одну минутку, чисто символически — присядете с нами к столу? Тетечка, приглашаешь?
А г н е с с а П а в л о в н а. Петр Евграфович, Варя, — прошу.
Все садятся за стол. Варя и Владимир рядом, Агнесса Павловна и Петр Евграфович по краям, друг против друга.
В л а д и м и р (он в отличном настроении). Внимание! Назревает тост.
А г н е с с а П а в л о в н а. Только без тостов.
В л а д и м и р. Все понял. Не упреждать событий. Тогда так. Петр Евграфович, мы все счастливы видеть вас здесь. Короче — ура!
П е т р Е в г р а ф о в и ч. Спасибо. Счастливо оставаться. Не вставайте, не провожайте. (Идет к двери.)
А г н е с с а П а в л о в н а. Я все же провожу вас.
Оба выходят.
В л а д и м и р (потирая руки). Варвара, за работу! (Ест с аппетитом.)
Варя сидит задумавшись. Возвращается А г н е с с а П а в л о в н а, присаживается к столу и сидит неподвижно.
А г н е с с а П а в л о в н а (заметив выжидательный взгляд Вари). Вы ешьте, Варя, ешьте. Не стесняйтесь. Все нормально.
В л а д и м и р (перестав есть, Варе). Так что же это все-таки за восемнадцатый верблюд?!
1982
КСАНТИППА И ЭТОТ, КАК ЕГО…
Трагикомедия в двух действиях
Х о р.
К с а н т и п п а.
С о к р а т.
К е ф а л.
М и р е н а.
Ф е д о н.
А г и р р и й.
Г о р г и й.
П е р в ы й }
В т о р о й }
Т р е т и й } ученики Сократа.
С т р а ж.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Зал Русского музея в Ленинграде. Статуя Сократа работы Антокольского. В глубине зала, на постаменте, — модель Парфенона на Акрополе, такого, каков он в настоящее время, — со следами разрушении. На стуле, спиной к залу, положив ногу на ногу, сидит м у ж ч и н а средних лет — Хор. Обернувшись, смотрит с досадой на зрителей.
Х о р (зрителям). Ну? Чего смотрите? Соображаете, наверное, кто я, да? Не угадаете. Я, что называется, «прислуга за все». Вол, с которого дерут три шкуры. Мало того, что я должен вам кое-что сообщить о Сократе, — дело-то было двадцать пять веков назад, а память у меня — никуда, но поскольку все происходило в Древней Греции, то полагается хор. Вот и это еще взвалили на мои плечи. Хор из одного человека, смехота, да? Экономят на штатах. И ко всему этому — не выходи за рамки роли. (За кулисы.) Дудки! Слышите, вы?! Буду говорить что хочу! (Зрителям.) Делают вид, что не слышат.
Значит, так. (Указывает на скульптуру.) Сократ. Кто знает что-нибудь о Сократе, поднимите руку. (Пауза.) Ни одного. Ну и публичка мне сегодня досталась. (Читает по бумаге.) «Философ. Родился в 469 году, умер в 399». (Зрителям.) Думаете, наоборот? Все о’кей. До нашей эры — вот в чем суть. Понятно? Ну, кто из вас помнит, что было двадцать пять веков назад? Женщины, например. (Усмехнувшись.) Шутка, шутка. (Читает дальше.) «Идеалист. Против демократии». Стало быть, это надо понимать так: дескать, плохой человек. Ну, не впрямую, а намек, ясно? А я вот с этим не согласен. А если материалист — жулик, а идеалист — честный человек, — не может быть? Еще как бывает. А в тюрьмах кто сидит? Одни идеалисты, да? Это я не по роли говорю, а от себя, разумеется. Другой кричит: «Я материалист! Я демократ!» А на деле такая… Тут же сидят взрослые люди, все понимают. Но не будем отвлекаться.
Значит, то, что вы сейчас увидите, произошло двадцать пять веков назад. Тютелька в тютельку. Некоторые ученые, конечно, сочтут, что все не совсем так было. Обычная история. Этих не ублажишь. Для них верно только то, что они сами открыли. (Смотрит в бумагу.) Тут еще немного осталось. Сам он, значит, ничего не писал, ответов не давал — осторожный был, — а только спрашивал. Но так, что хочешь не хочешь… Ну, это мы понимаем. Вроде следователя. (Читает, скороговоркой.) «Противоречия между Сократом и правящей верхушкой Афин, а также философами-софистами привели к суду над Сократом, по приговору которого он выпил яд». «Их нравы», как говорится. «Великий русский скульптор Антокольский как раз и изобразил момент…» Вот, значит, этот самый момент. (Задумчиво обходит скульптуру, рассматривая ее.) Вопросы есть? Что за здание? Парфенон. На холме Акрополь. Это оно сейчас в таком безобразном состоянии. А тогда, наверное, было с иголочки. Вот, пожалуй, и все.