Страница 14 из 35
После тяжелейшего разговора с Зариной мне предстоял еще более тяжелый разговор с Зауром. Ему я решил выдать напрямую, что у меня дельце, которое пахнет хорошими деньгами, и что мне нужен хороший проводник и надежные документы.
– Зачем тебе это, Ван? Тебе не хватает денег? Давай я тебе дам еще денег!
– Ну тут такое дело, я уже не могу отказаться.
– Скажи мне, и я разберусь с теми, с кем ты там договорился.
– Тут дело чести.
– В смерти чести нету, а ты мне нужен живой.
Больше часа наш разговор строился в таком стиле, но в итоге мне удалось убедить Заура, и он дал мне и проводника, и все основные контакты, которые понадобятся в пути, и пожелал мне удачи.
Конечно, все эти незапланированные перемещения по территории Афганистана не могли пройти незамеченными с нашими связными, поэтому мы продумали легенду, что пошли на разведку, так как выявили новый коридор в трехстах километрах к югу от Пешавара и вынуждены действовать оперативно. Хотя Добрыня говорил, что все эти наши отчеты сейчас уже никто не читает, так как, по его мнению, вся разведка сейчас парализована.
– Эти старые деды совсем из ума выжили, они только и бьются что на бумаге. Сама работа уже никого не интересует! Ох отольются кошке мышкины слезки.
Ох как прав был тогда Добрыня, нужно мне было слушать его, брать Зарину и детей и уезжать, разыграв свою смерть. Но я был офицером, и как бы это ни было смешно мне самому, сейчас я был верен присяге и родине и верил еще в дружбу и командиров.
Мы выехали через три дня, через день мы встретили проводника и дальше шли уже по тем тропам, по которым он нас вез. Выглядели мы как “«духи”», и поэтому встреча с нашей армией нам угрожала больше, чем с местными. Но мы ехали в открытом пикапе, без оружия в руках, и при виде “«вертушки”» останавливали машину и выходили с поднятыми руками, показывая, что не вооружены. Оружие было в специальных люках автомобиля, которые были хорошо спрятаны. Мы проехали несколько блокпостов с досмотрами, где нас досматривали и пропускали. Солдаты – срочники армии СССР, молодые и глупые. Наш проводник боялся только, что мы нарвемся на посты с собаками, так как собака, если она натаскана на оружие, даст повод осматривать наши машины более досконально. Но в пути нам везло, мы проехали практически до конца маршрута без приключений. Афганистан не изменился за пять лет, тут все было по-прежнему. На мой вопрос Добрыня с усмешкой ответил:
– Афганистан не изменялся за последние двести лет, и вряд ли СССР сможет что-то тут изменить, скорей сам СССР может погибнуть, чем тут что-то изменится.
– Что, настолько все плохо?
– Ну будет возможность почитать историю образования этого государства даже по Большой советской энциклопедии, не поленись, почитай, даже Пакистан – это центр мира по сравнению с этим государством.
– Да нам давали исторические сведения, страна беглых рабов и бандитов.
– Ну вот видишь, все знаешь, и поверь: тут пока что ничего не изменилось, и эта война бессмысленна, нас сюда втащили за уши, а точней за глупость наших правителей.
Все, что говорил тогда Добрыня, я понял спустя небольшое время на собственной шкуре. Но буквально через несколько часов после нашего разговора моя вера в людей и командиров умерла навсегда. Всю дорогу меня терзало смутное сомнение, поэтому кроме оружия, которое было у нас с собой, у меня были метательные ножи, которые крепились на внутренней стороне запястья. Эти ножи мне подарил Заур на годовщину свадьбы со словами, что когда-нибудь они могут спасти мне жизнь. И показал мне свои, что он их никогда не снимает и никому не показывает, кроме людей, которым верит, как мне. Я не носил эти ножи постоянно, как Заур, так как не очень любил этот вид оружия, но вот именно в этот раз я их одел. И именно это спасло жизнь мне, как и предсказывал Заур, и не только мне, но и Николаю, правда, к сожалению, мы потеряли Петра.
Гибель моей веры в людей произошла одновременно с гибелью Петра. Когда мы нашли пещеру, вынесли из нее ящик с деньгами и понесли его к пикапу, я заметил движение Добрыни к кобуре и понял, что происходит. За время, пока летел первый нож, он успел выстрелить четыре раза и три пули попали в головы троих. Двух его людей и Петра. Четвертая пуля была выпущена в тот момент, когда нож уже входил в горло Добрыни, и потому он чуть дернул рукой, это спасло жизнь Николаю. Пуля вошла в плечо правой руки. Еще один из людей Добрыни, видимо, знал о его планах, так как тоже тянулся за пистолетом. Второй нож воткнулся в его горло прежде, чем он успел это сделать. Николай недоуменно схватился за плечо, смотря на пять трупов, которые лежали рядом с пикапом. Проводник, который в это время сидел за рулем, выскочил с автоматом и тоже застыл в недоумении.
– Что это было? – с
просил Николай, удивлено глядя на трупы. Боль еще не накатила до его мозга, и он был просто удивлен.
– Да все очень просто, мы уже перестали быть нужными, а семь плохо делится на такое количество народу. А я еще думаю, зачем он вторую машину оставил на въезде в долину. Он не собирался ни с кем делиться.
– Вот падла, – сказал Николай и осел, прижавшись спиной к пикапу, стараясь рукой зажать рану, из которой толчками текла кровь.
Я перевязал его и вколол пирамидон из аптечки, чтобы он не потерял сознание от болевого шока. И мы вдвоем с проводником похоронили всех в той же пещере, в которой до этого лежали деньги.
Мы вернулись в Пакистан другой дорогой, оставив людей Добрыни в другой машине в ожидании и недоумении. Про себя я решил, что вряд ли Добрыня оставил бы их в живых, так как он наверняка бы решил замести следы. А я вот решил не трогать их, и, может, именно это оказалось для меня фатальным. Хотя, может, последующие события и не были никак связаны с ними. Но просто дальше моя судьба свернула совсем наперекосяк. Я вернулся в Пакистан и отправил Николая на родину, согласовав с ним легенду, как погиб Петр и где он получил ранение. В нашей легенде, естественно, не было и слова про Добрыню и его людей и про доллары. По долларам я обещал поделиться с Николаем, когда у нас будет такая возможность. Но моему обещанию не суждено было сбыться. Но про это позже. Я спрятал эти доллары в тайнике, а часть отдал Зауру, на что Заур спросил меня:
– Где ты взял эти деньги?
– Это деньги американцев, которыми они финансировали “«духов”» в Афганистане, мы их перехватили.
– Это плохие деньги, Ван! Они меченые все, если они всплывут, мы получим очень могущественного врага. Их нужно отмывать.
Заур был прав, и потому я отдал ему два миллиона с просьбой заняться их отмыванием. А через две недели после моего возращения в Пакистан меня арестовали и посадили в мешок. Мне не предъявили ни единого обвинения, со мной не разговаривали и не вели допросов. Просто в одной прекрасное утро за мной пришли четыре человека, надели мне наручники и отвезли в тюрьму Пешавара, где посадили в одиночную камеру. В которой я сидел год. Я провел год в каменном мешке, без возможности общения. Один раз в сутки в железной двери открывалась дверь, и безмолвный охранник ставил мне еду. Наверное, если писать про этот год, то можно написать отдельную книгу или, точней, инструкцию, о том, как не сойти с ума, находясь с самим собой в течение длительного периода времени. Что я только не делал, чтобы не сойти с ума. Я вспоминал все книги, которые когда-либо прочитал. Я вспоминал всю свою жизнь от начала до конца. Я переживал каждый момент своей жизни. Но заключение мое прекратилось так же неожиданно и молча, как и началось. В камеру вошли четверо, мне надели наручники на руки и ноги, одели мешок на голову и увезли. Я тогда был уверен, что меня везут на смерть. Я ехал и думал, что же там, после смерти. Страха я не испытывал, так как после года в полном одиночестве смерть мне уже казалась хорошим выходом. Я уже планировал разбить голову о стену самостоятельно, еще бы пара дней, и я осуществил бы задуманное.
Но меня не расстреляли и не повесили, меня долго везли, потом посадили в самолет…